Воинствующий мир (СИ) - Страница 7

Скажи я такое в обществе какого князя или потомственного дворянина в десятом-двадцатом поколении, так и на дуэль бы вызвали. Как же все крепостные? Дворяне свободные. Но Кулибин, гений из мужиков, спокойнее относился к разного рода сословному словоблудию и, напротив, недолюбливал церемонность и великосветские ужимки.

*…………*……….*

Исфахан

4 марта 1797 года (Интерлюдия)

Александр Васильевич Суворов усталым взглядом смотрел, как восходит на престол новый шах Ирана, Муртаза Кули-хан Коджара. Не принесла победа над персами фельдмаршалу того щенячьего чувства абсолютного счастья, чем всегда упивался русский полководец. Александр Васильевич понимал, он чувствовал, что эта победа, одна из величайших в его жизни, когда большое государство встало на колени и поклонилось России, ненужная, не оцененная.

Император Павел прислал письмо со скупым «спасибо». Так, на бледном листе бумаги не было даже чуточки эпитетов, восхвалений, к чему уже успел привыкнуть русский генерал-фельдмаршал. Спасибо, и больше ничего.

Мало того, две недели назад прибыл Фёдор Васильевич Ростопчин, и, якобы, именно он заключил мирный договор и сразу же союзный договор с Ираном, оттягивая на себя славу, что была добыта при взятии Дербента и в сражении при Урмии.

И понятно, что такие договоры готовятся не один день и даже не две недели. До приезда Президента коллегии Иностранных дел Ростопчина была уже проведена колоссальная работа, в которой принимал участие и сам Суворов, не любящий дипломатию без оружия. Стали понятны те линии, которые не стоит пересекать русским политикам, чтобы вся знать и весь персидский народ не схватился за оружие, и не началась партизанская война.

К дипломатии привлекались и грузины. Царь Картли-Кахетии Ираклий II был в комиссии, созданной для выработки новых договоров. Были тут и русские военачальники. Все сыграли не в свою игру, но, что главное, не проиграли в сухую персидским дипломатам, так как таковых профессионалов в Иране оставалось не так и много. Вернее, не было тех, кому мог бы полностью довериться новый шах Муртаза Кули-хан Коджара.

Вообще, у нового правителя Ирана не так чтобы много сподвижников. Пока немного, но история показывает, что такие люди появляются быстро, по мере того, как становится ясно, что новая власть имеет опоры. Для Муртазы Кули-хан Коджара опорой были русские войска и некоторые народности, посчитавшие, что новый шах, если его поддержать первыми, может немало подарить преференций.

Укреплению власти русского ставленника, как это не парадоксально, помогли турки. Узрев полный крах военной системы соседей-персов, Османская империя начала готовиться к вторжению в западные области Ирана. Блистательная Порта предъявила территориальные претензии, при этом непонятно кому они персонально адресованы, так как Муртаза Кули-хан Коджара ещё не был провозглашён шахом Ирана. Суворов тогда направил корпус Римского-Корсакова на западные границы нового друга России.

Пока османы не решились на серьёзную войну, не забыв о том, что Российская империя имела, а по донесением разведки, имеет планы вовсе разделить Османскую империю, как некогда Речь Посполитую. И дразнить Россию турки не пожелали.

Иран, по мнению большинства русских офицеров, как правило, не участвующих в переговорах, отделывался слишком легко. Можно было забирать все или почти все персидские земли вдоль Каспийского моря, заставлять Иран выплатить все расходы, которые затратила Российская империя на войну, да и с премиальными. Такие репарации были заложены в первом издании мирного договора, а в союзном договоре прописаны ежегодные выплаты в пользу России со стороны Ирана в виде коней и шёлка. Не сильно обременительными выплатами, как для большого государства, но вполне ощутимыми.

Ростопчин, ворвавшись в переговоры, словно разразившийся ураган, все выплаты убрал сразу же. Делал это, улыбаясь, указывая на рыцарские качества русского государя. Хорошо, хоть оставил принцип беспошлинной торговли русских купцов в Иране, правда, в жесте доброй воли вводилась аналогичная мера для персидских торговцев.

А когда на собрании с русскими офицерами Фёдору Ростопчину не подал руки подполковник Петр Иванович Багратион, началась сущая холодная война между дипломатами, прибывшими принижать русские военные победы, и, собственно, офицерским составом, который уже предвкушал лавры и триумф в Петербурге.

Суворов в своей манере попытался остаться в стороне нарастающего конфликта, раздуваемого в большей степени Ростопчиным, но задело и командующего.

— Я требую разжалования подполковника Багратиона! Подобная строптивость и служба в обновлённой русской армии несовместимы, — сокрушался главный русский дипломат, высказывая Суворову наедине, но неизменно без должного уважения. — Государь для того и затеял изменения в армии, потому как вот такие разгильдяйства творятся.

— От такого, как вы изволили выразиться, разгильдяйства, персидские знамёна топчут русские кони, — уже не выдержал Суворов и посчитал, что раз драки нельзя избежать, то нужно драться отчаянно, иначе офицерство не поймёт, да и солдаты не оценят.

— Я не принижаю заслуг русского оружия, но это же немыслимо, чтобы государева человека прилюдно оскорбляли, — возмущался Ростопчин.

Александру Васильевичу стоило немало усилий сдержаться и не посоветовать Президенту коллегии вызвать на дуэль Багратиона, если так уж сильно задета честь. Понятно, что павловский дипломат — не тот человек, чтобы биться за свою честь. Вот офицер Ростопчин неизменно бился, а чиновник Ростопчин никогда этого делать не станет. Нельзя Фёдора Васильевича упрекнуть в трусости. Он не раз был впереди своих полков на передовой.

Павел собирал вокруг себя людей сугубо исполнительных, чтобы любая воля государя была выполнена, вопреки любому личному мнению. Но были у Фёдора Васильевича и свои намерения, которые становятся мало исполнимы в связи с капитуляцией Ирана.

— Фёдор Васильевич, но вы же были со мной в битве при Фокшанах, вместе сражались и под Рымником. Обидел ли я вас чем тогда? Отчего же нынче так приуменьшаете победы русского оружия? — спросил Суворов, чуть не перейдя на «ты».

Генерал-майор от инфантерии Ростопчин был для фельдмаршала всё равно, как чином младше. Суворов, проведший большую часть жизни в походах и сражениях, подспудно мерял всех людей по их военным чинам и по тем поступкам в сражении, что характеризовали человека. Нынешний Президент коллегии Иностранных дел ранее, в войнах с турками, не опорочил своего имени, сражался достойно и командовал своими подразделениями умело. Так почему же такое открытое неприятие славной русской победы? С Ирана теперь можно требовать сильно больше, не нужно давать им шансы на возрождение.

— То иное, Александр Васильевич, — несколько устало отвечал Ростопчин. — Я исполняю волю государя, и будьте уверены, что выполню свой долг до конца, как и вы это сделали. Негоже верноподданным сомневаться в правильности правления императора. Мы Помпеи, но не Цезари [тут Ростопчин имел ввиду действия римского полководца Помпея, который после побед над Парфянский государством, прародителем Ирана, сложил полномочия, распустил армию и в одной ночной рубахе отправился в Рим. А Цезарь, когда от него потребовали такого же, начал гражданскую войну, перейдя реку Рубикон].

Фёдор Васильевич несколько лукавил. У него были свои интересы. Уже готов проект раздела Османской империи, и он только ждёт удачной политической обстановки, чтобы начать реализовываться. В условиях, когда Павел Петрович стремится сократить армию и сильно её перестроить, большие проекты захвата новых территорий уже обречены на сложность исполнения или же вовсе на забвение. А тут, когда уже есть победа над Ираном, государь не пойдёт на новые серьёзные внешнеполитические решения. Было бы, по мнению Ростопчина, неплохо спровоцировать османов на решительные действия. Показать, к примеру, что Иран слабый, и русские не так чтобы горят биться за него. Ну, а после всеми силами и кавказских народов, и казаков, регулярных русских полков, иранских обрушиться на османов.