Война за океан. Том первый - Страница 4

Вошла та самая маленькая русская в шелестящих одеждах с цветами и с седыми волосами, которая возилась за дверью у плиты с девкой. Таркун испугался, но заметил руки молодые и нежные, держащие поднос с чашками. Он сообразил, что это, видно, жена капитана. «Зима, а на ней цветы, еще совсем молоденькая, а волосы как седые. Такие волосы у русских бывают даже у детей».

– Знакомься с гостем, Катя, – обратился к ней капитан. «Так, правильно, это Катя! – подумал гиляк. – Я угадал!»

– Я слышала, как вы в коридоре беседовали, – ответила Екатерина Ивановна, расставляя чашки. Одну она поставила перед Таркуном и, подвинув себе низкий табурет, присела подле мужа, желая слушать Ездонока.

Она прекрасно знала, что открыто экспедицией и что еще следует открыть, куда направлены поиски. Она знала карту края и представляла, что означают ее необъятные белые пятна. Она радовалась за мужа, он сегодня полон впечатлений. У него необыкновенная способность представлять себе широкую картину по отрывочным сведениям. Муж не раз говорил: «Главное, что должны непременно занять мы в этом краю и без чего на берегах океана у России не будет великого будущего, это гавани на юге. Пока они недоступны для нас. Эти бухты находятся южнее Де-Кастри и тянутся одна за другой до корейской границы».

Когда муж найдет средство разорвать путы, наложенные Петербургом на его руки, он откроет их. Он говорит, что со временем там будут белые цветущие города и отличные порты, там теплей и людям удобно жить. Туда явятся к нам все флаги со всего мира по океану. Именно о тех далеких бухтах, которые почти не замерзают, рассказывает сейчас Ездонок. Поэтому так светел сейчас взгляд мужа и он так бережно берет куски бересты из рук старика.

Да, у экспедиции есть цели дальние, только достигнув которых муж сможет считать свое дело исполненным. Он говорит: в будущем Сибирь – не ледяной мешок, не каторга, не проклятая страна, а преобразованный трудом и наукой цветущий край, преисполненный благами жизни, заселенный сотнями миллионов людей. Во льдах и снегах, в самом гнилом и туманном месте Охотского моря, где его держали петербургские трусы и чиновники, он мечтает и трудится для этого прекрасного будущего. Одновременно экспедиция достигает целей ближних, не менее важных и кладущих основу для достижения целей дальних.

В то время как на посту все силы собраны, чтобы сберечь людей и установить доброе соседство с гиляками, лучшие офицеры и служащие экспедиции – ее цвет и надежда – стремятся к этим целям. В чудовищные морозы они бредут среди лесов и снегов, по горам и замерзшим рекам, чтобы совершить необходимые открытия. С ними лучшие и самые смелые проводники – казаки, уроженцы Охотского побережья и безгранично преданные туземцы. Каждая экспедиция из двух-трех человек. Описываются реки. Ищутся пути по краю, идет торговля.

Ездонок поманил Катю, показал на свою трубку и на опустевшую коробку табаку. Катя принесла другую коробку, раскрыла и набила старику трубку. Ездонок в знак благодарности потрепал своей тяжелой рукой маленькое плечо хозяйки.

Вошла Дуняша с блюдом горячих лепешек. Это любимое кушанье гиляков. Берестяные карты убрали. Появился горячий чай. Разговор переменился.

– Я очень рад, что ты зашел, – обратился капитан к Таркуну. – Я слыхал, что ты дружен с Подобиным и бываешь у него. Откуда ты, из какой деревни?

Молодой гиляк широко улыбнулся и подсел поближе. Оказавшись рядом с Катей, он покосился на цветы, украшавшие ее платье, почувствовал запах цветов. Но не может быть сейчас цветов. Это все так сделано, и даже запах русские подделали.

Невельской спросил Таркуна, откуда он. Гиляк ответил, что живет на острове Лангр, неподалеку, объяснил, что от материка идет эта длинная песчаная коса, где стоит пост, потом узкий пролив и очень длинный узкий остров Удд, как продолжение косы, потом опять пролив и остров Лангр, это уж в лимане великой реки, Невельской это и сам знал. Таркун снова посмотрел на цветы на платье.

Екатерина Ивановна заметила его любопытство и спросила:

– У тебя есть жена?

Паткен перевел.

– Да, есть жена, – ответил Таркун.

– А ты любишь свою жену? Она красивая? – чуть клонясь к Таркуну, вдруг спросила Катя на чистом гиляцком языке.

Гиляки остолбенели. Старый Ездонок закашлялся, как бы поперхнувшись. Таркун был поражен и вытаращил глаза, морща лоб. Катя смотрела ожидающе, а глаза ее цвета морской воды становились все нежней и мягче, но, кажется, это притворство, она подсмеивалась над мужчиной.

– Красивая! – гордо ответил Таркун. Его открытое и смелое лицо вспыхнуло; оно понравилось Кате выражением достоинства.

– Но почему не скажешь, любишь ли ее? – Еще нежней стали ее глаза.

– Конечно, люблю! – вдруг побледнев, решительно ответил гиляк, зная, что позорит себя перед стариками.

– Тогда возьми для нее вот это. – Маленькие руки Кати быстро откололи одну из веток искусственной сирени, что присланы были фирмой «Герлен» в Иркутск из Парижа еще к прошлому осеннему сезону вместе с платьями, тафтой и выкройками.

Таркун взял цветы на обе полураскрытые ладони, посмотрел не на цветы, а на Катю.

– Почему ты не привез свою жену? Разве вы не берете с собой жен, когда едете в гости? – продолжала Катя, с трудом подбирая слова и обегая взглядом стариков, как бы принуждая их участвовать в разговоре. Но это был солидный народ, что-то вроде отставных генералов, уволенных с мундиром и пенсией.

– Берем! – неохотно ответил Ездонок.

– Конечно, берем! – выручая мрачных деловых людей, сказал Таркун.

– Ведь ей скучно без тебя. Она красивая и тебя любит, – кокетливо продолжала Катя по-гиляцки. – Не правда ли? В следующий раз, прошу тебя, привези ее с собой, – добавила она по-русски, и Паткен снова все перевел.

«Слушают с таким видом, будто им по шее наклали», – подумал Невельской про своих поникших гостей.

…Было поздно, когда гиляки дружески простились, обнимая и целуя хозяина и хозяйку.

За окнами выл ветер. Стужа на дворе все сильней. Дуняша только что закрыла печи, и от них пышет жаром. Девушка укладывалась на кухне, на кровати за пологом. Под окнами ходил часовой.

– А в Петербурге сегодня парад, балы, торжество! – сказал Невельской, проверяя на ночь свои пистолеты. – А ты, мой друг, подавала чай моим приятелям и набивала гиляцкие трубки!

Но Екатерина Ивановна счастлива и не скучает о далеких балах.

Жизнь гиляков ужасна! Она уже рассказывала мужу, что у гилячек бывают странные обычаи. Оказывается, женщины в казарме давно знают об этом. Второго мужа гилячек они называют «половинщиком». Говорят, что этот же обычай знаком им прежде, он существует у народов Охотского побережья и на Аляске.

У жены гиляка Паткена половинщик – брат мужа. К одному из гиляков напрашивался в половинщики казак Андриан Кузнецов, обещая построить избу.

Геннадий Иванович тоже слыхал что-то подобное от миссионера Иннокентия, когда встречал его в Аяне.

«В самом деле, – думает он, – честь России не только в том, чтобы поднять тут флаг, устраивать парады и праздновать царские дни! Жена права! Но кто из нас сможет оказывать влияние на гиляков? Пока что мы должны лишь не благодетельствовать их насильственными благодеяниями».

А из казармы доносится пение хора. Там женщины одеты празднично, в белоснежных платочках, красавица Алена, верно, выплясывает… Прибежала худая веселая Матрена Парфентьева в платке. Она в сарафане с расшитыми белыми рукавами и нарумянена. Стала рассказывать, что гиляки пришли от капитана очень довольные и гуляют, а Иван Подобин учит Ездонока танцевать камаринского, и вся казарма помирает со смеху.

– Идем, Катя, посмотрим! Да и сама спляшешь.

Через некоторое время в обмерзшую дверь вошла Алена Калашникова, белокурая, румяная, в седых висках и ресницах: видно, надышалась на морозе. Она под пуховой шалью, в красном сарафане.

– Катя, идем! – сияя от радости, сказала она. – Да и вы, Геннадий Иванович, погуляйте с нами в праздник. Закрывай избу, айда, – сказала она Дуняше, – споете с Иваном-то, Геннадий Иванович, порадуйте команду… Да и на кадрель нам кавалеров не хватает! – бойко глянула она на капитана.