Война Владигора - Страница 37

Она подхватила оба эти предмета и, зажав их в руке, зажмурила глаза, постаравшись вслушаться в их неясный рассказ. Лоскуточек меха рассказал ей о счастливом олененке, прыгающем вокруг матери, об ужасе, когда его на аркане волокли убивать, о юной деве, которая, напевая, шила из шкуры олененка плащ. Обломок стрелы рассказал про молодого воина-синегорца. Оба рассказа, словно две тропинки в сумеречном тумане, прочертили свой путь до конца и сошлись у нее в замке.

По круче осторожно спускались несколько десятков воинов. Они внимательно заглядывали под каждый колючий куст и большой камень. Некоторым из них показалось, что на миг перед глазами в вихре воздушных струй мелькнула какая-то юная дева, мелькнула и исчезла.

Радигаст был в ярости. Этот выскочка князь, которого неизвестно за какие заслуги Белун назвал Стражем времени, на его глазах умирал.

Столько сил он потратил, чтобы отыскать его в Поднебесье, а когда приволок в замок с обломком дурацкой стрелы в теле, князь решил распрощаться с жизнью, совершая тем самым тройной обман. Во-первых, обманывал своего учителя, старика Белуна. Старец, видимо, окончательно ослабел умом, если доверил заурядному смертному сторожить время. Во-вторых, бога Перуна тоже некрасиво обманывать. А в-третьих — надежды его, Радигаста.

Здесь же в зале, на этой самой постели, где лежал сейчас князь, умирала когда-то Лада. Сколько заклинаний произнес в ту страшную ночь Радигаст, сколько молитв вознес к Велесу, но бог оставался неумолимым. А уж смертному, который посвящен притеснителю Перуну, Велес ни за что не поможет.

И все же Радигаст обратился с мольбой к своему богу. Ведь они так помогали друг другу в последнее время!

В то же мгновение в зал влетела Забавка. И Радигаст изумился, как посветлело ее встревоженное лицо при виде князя!

— Он здесь, хорошо! — только и успела она сказать.

А потом, не обращая внимания на отца, перенесла князя к себе.

Что ж, у нее вернее получится задержать князя живым в Поднебесье.

А может, это сам Велес таким способом откликнулся на его мольбу? У него попытки оживления людей, даже самых дорогих, кончались плачевно.

Он решил перенестись на миг в комнату дочери, чтобы подсмотреть, как у нее получается продление жизни. Возможно, где-нибудь она узнала заклинания, незнакомые ему. Он взглянул на нее и князя глазами куста сирени, заглядывающего в окно. И даже застыдился.

Его дочь, поспешно сбросив с себя одежды и разрезав на Владигоре то, что прикрывало его, прильнула телом своим к князю, ртом к его рту, пытаясь вдохнуть в него жизнь. А потом стала высасывать обломок стрелы, глубоко пронзивший его грудь. Когда же обломок оказался у нее в зубах, она его поспешно бросила на пол и снова прильнула ко рту князя, одновременно поводя рукой по его ране.

«Красивая выросла девка!» — мелькнула у Радигаста посторонняя мысль, и он почувствовал, что разглядывает ее голое тело не как отец, а как мужчина. Она это тоже сразу почувствовала, а значит и его присутствие, и прогнала его, как назойливую муху.

Радигаст вернулся к себе, чтобы не мешать ей. Этот князь был нужен ему только живым. И похоже, дочери удавалось то, чему так и не научился он.

Все-таки не зря он посвятил в ту страшную ночь новорожденную дочку Велесу.

Под утро он снова решил заглянуть к дочери. На этот раз он стал ветром, случайно залетевшим в камин. Дочь по-прежнему прижимала князя к себе, оба они были укрыты меховым одеялом. Прижимаясь к мужчине, дочь нежно шептала какие-то свои бабьи глупости.

Ветер пролетел над ними и растворился в замке.

«А может, и не глупости она шептала? — осенило вдруг Радигаста. — Может, это и были те самые заклинания, без которых невозможно укрепить в человеке жизнь? И если бы я произнес их в ту ночь, Лада могла бы и сейчас быть со мною?!»

Но второй раз становиться ветром ему не хотелось — каминная труба внутри была вся в саже. И он решил вызнать у дочери все, что надо, каким-нибудь более простым способом.

Утром ему надо было посетить десяток сел. Обленившиеся коровы не желали подпускать к себе быков. И хотя эту чересчур простую работу он недолюбливал, но служение скотьему богу обязывало следить за тем, чтоб стада прирастали. А потому он вселил в коров столь яростное желание, что они в нетерпении выскочили на луг и стали там вытворять такое, что заставило одних местных баб застенчиво опустить глаза, а других — взяться за хворостину.

Вернувшись в замок, он сразу наткнулся на дочь. Она встретила его так, словно и не провела всю ночь нагая, прижимаясь к мужчине. Он тоже не показал виду, что знает об этом, а только спросил:

— Что князь Владигор?

— Не знаю, — ответила дочь, как ему показалось, с деланным равнодушием. И зевнула. — Я его отпустила.

— Как — отпустила?! — переспросил Радигаст, с трудом сдерживая накатившее бешенство. — Или я для того его перенес в замок?

— А для чего же еще? — удивилась дочь. — Еще бы чуть-чуть, и мы бы с тобой опоздали. — И она снова зевнула. — А теперь он живой и где-нибудь снова скачет на своем белом коне. Я его переправила как раз туда, где был конь. Коня-то мне все-таки легче отыскать, чем человека. Он очень торопился.

Она встала и пошатнулась.

«Вот в чем дело! — понял отец. — Это она от слабости зевает. Она все свои жизненные силы передала князю!»

— В следующий раз сначала все-таки спроси у меня, а потом отпускай, — сказал Радигаст с досадой, но тут же подумал: «Какой следующий раз?! О чем я говорю? Следующего раза не бывает!»

Но он ошибался.

Забавке часто бывало жаль отца. Столько лет просидеть, словно куколка, в коконе — этак и заплесневеть можно! Она плохо помнила, каким он был, пока не исчез. Зарема рассказывала, что отец прежде любил принарядиться. Вот уж во что трудно поверить. Потому что сейчас у него вид постоянно потрепанный, помятый. И как будто он забыл что-то важное и постоянно силится вспомнить.

Но и Радигаст, вернувшись из небытия, не был готов к тому, что станет жить в одном замке со взрослой дочерью. Не зря в первый миг пробуждения он принял ее за свою возлюбленную, Ладу. Это, конечно, говорило еще и о том, что за годы небытия он все перезабыл и многое придется восстанавливать заново. Например, некоторые заклинания. Они начисто улетучились из памяти. А тут еще постоянные насмешки дочери.

Ему было жаль эту молодую деву со странными талантами, данными Велесом, но не развитыми учением. Дар свой она постоянно растрачивала на никчемные вещи. Ну кому еще может взбрести в голову заняться переселением окуней из высыхающего озера в другое, чистое и глубоководное?!

— Мне пора обзаводиться учеником, — сказал он ей в один из первых дней их совместной жизни. — Хочешь, я стану заниматься с тобой? Это приятней, чем брать кого-то чужого. Твой дар требует развития.

— А чему ты можешь меня научить? — спросила она немного грубовато.

— Например, превращению форм.

Она рассмеялась и, продолжая смеяться, превратила залетевшую в окно осу сначала в тигра, а потом — в окуня. А полосатый окунь, широко раскрывая жабры и топорща игольчатые плавники, проговорил его, Радигаста, голосом:

— Зачем нам учиться, если мы и так умеем все, что нам надо?

— Вот этому, что ли? — спросила она с легким презрением, убрав окуня за стены замка.

— И этому тоже.

В тот же день он почувствовал, что кто-то за ним наблюдает. Вторгаться без приглашения в личностный мир у чародеев было не принято. И все же сначала Радигаст решил, что это навестил его кто-то из друзей: быть может, Гвидор или Алатыр. Но, проверив весь кабинет, он обнаружил, что дочь смотрит на него из полки древних манускриптов.

Все они сильно запылились за эти годы, и лишь один стоял свеженьким.

— Подглядывать нехорошо! — сказал Радигаст и погрозил ему пальцем.

Манускрипт тут же перелетел на стол, сплясал вокруг его руки дикий танец и, вернувшись назад на полку, мгновенно покрылся толстым слоем пыли, как и его соседи.