Война начинается за морем - Страница 21

Вот так вот. Две антенны…

Его мать ведет себя точно так же. Она прекрасно знает, что умрет, но сохраняет поистине олимпийское спокойствие, когда рассказывает что-нибудь из своей жизни. А стоит ей хоть ненадолго заснуть, как она, мучимая жуткими кошмарами, мечется по постели.

«Мне спилось, что я лежу в ванне и вдруг начала подниматься вода. Она все поднимается и поднимается, а я кричу: „Закройте кран! Быстрее!“, но вода продолжает прибывать, и я благополучно захлебываюсь». Она часто рассказывала сыну подобные страсти, и он утирал пот с ее лба. «О нет, — думал молодой человек, — когда настанет ее последняя минута, пусть она отойдет наслаждаясь, как эти насекомые с усиками! Как будет несправедливо, если ей придется умереть так, как той женщине. Интересно, есть ли какое-нибудь средство, позволяющее превращать муку в наслаждение?»

Мать все еще спит. Но и во сне она не переставая расчесывает себе грудь и бедра. «Если она увидит, что стало с ее лицом, это убьет ее. Ей ничего не останется, как спокойно ожидать смерти. Я ее знаю — уговаривать и ободрять ее будет бесполезно. Что же делать с этим проклятым зеркалом?»

Молодой человек нерешительно тянется к кусочку покрытого амальгамой стекла. Нет, ни за что он не даст его матери!

Он осторожно берет зеркало, и на мгновение перед ним мелькает его собственная плохо выбритая физиономия. Вдруг мать испускает протяжный стон и поворачивается на бок. «Черт, она просыпается!» Молодой человек чувствует, как по телу бегут мурашки… Мать проводит рукой по своему лицу… потом по шее…

И молодой человек, решившись, что есть сил швыряет маленькое зеркальце об пол.

Звон вдребезги разбитого стекла разрывает тишину. Пациентка у дверей вскрикивает от неожиданности. Молодой человек в ярости набрасывается на осколки и растаптывает их ногами. В дверях появляется голова медсестры.

— В чем дело?

— Нет, ничего особенного! Прошу прощения, я уронил зеркало.

— А-а… Сейчас принесу вам веник.

От вида растоптанного зеркальца почему-то болезненно сжимается сердце и к горлу подступает комок. Женщина на дальней койке опасливо поднимает голову и с грустью смотрит на молодого человека. «По-моему, она все поняла…» Слышится тяжелый вздох, женщина вытягивается на постели и накрывает марлей глаза.

Мать уже проснулась и теперь беспомощно моргает и крутит головой. Ее веки так сильно опухли, что почти не поднимаются. Неужели она заметила?

— Что такое?

— Проснулась?

— Кажется, что-то разбилось?

— Да-а… это я виноват.

— Да что такое?

— О, ничего особенного! Твое зеркальце… видишь ли, оно выскользнуло у меня из рук. Но я сейчас сбегаю куплю тебе новое!

— Ты неважно выглядишь.

— …Не специально же я раскокал его!

— Хоть не поранился?

— Нет, все нормально!

— Смотри, осторожнее со стеклом!.. Если устал, иди домой. Хватит сидеть со мной!

— Ну что ты! Мне удалось придавить пару часиков, так что пока терпимо.

В палату входит медсестра с веником.

— А, спасибо! Оставьте, я сам.

— Вы не порезались? — сестра осматривает его ладони и поворачивается к больной. — Ну а вы как? Кожа воспалена…

Улыбка медленно сползает с ее лица.

— Да, чуть-чуть. Мне уже гораздо лучше!

«Гораздо лучше»… Если бы так!

— Так. Я вам сейчас принесу кое-что.

Медсестра протягивает молодому человеку совок и веник.

— Всю палату, пожалуйста.

«М-да, неслабо я его трахнул… Одни крошки».

— Я сейчас видела такой странный сон! — начинает мать, пока молодой человек ходит кругами по палате и собирает осколки.

— Тебе нельзя много говорить, ты же знаешь.

— Ладно, я чувствую себя нормально… Чешется все только. А когда я говорю, это меня отвлекает!

— Сильно чешется-то?

— Как закончишь подметать, почешешь мне спину?

— Врач говорит, ее нельзя трогать.

— Ах да! Ну ладно, потерпим…

— Лучше я тебя смажу кремом.

— Хорошо-хорошо, дай мне наконец рассказать сон! Все малость полегче.

— Давай, только недолго.

— Значит, так… Нас было трое: я, твой отец и ты. Маленький еще… И темень, темень такая, а мы, значит, переправляемся через реку…

— Вплавь, что ли?

— Нет, на лодке. Сидим, отец за чемоданы держится, а ты мне в руку вцепился.

— А я совсем маленький?

— Да, вот такой!

— Это в войну, что ли?

— И вот мы плывем, дрожим от страха. Ты вот-вот реветь начнешь… А шуметь нельзя, ни-ни: заметят — убьют. Вот плывем, плывем, и вдруг ты шлеп в воду, и течением тебя уносит от лодки… Я не кричала во сне?

— Нет вроде.

— Вот так вот… А зеркало? Ты что, разбил его?

— Ну, разбил, разбил… Что уж теперь.

— Ладно, это не страшно. У нас в передней должно быть еще одно. Принесешь, хорошо?

— Без проблем.

— А вам оно не нужно?

— Да брось ты, мы им почти не пользуемся.

— Я даже во сне услыхала, как разбилось зеркало. И сон сразу сделался цветным… но это было отвратительно.

Медсестра приносит небольшую пластиковую баночку с серой мазью.

— Это от раздражения?

— Да, думаю, это поможет.

Медсестра внимательно оглядывает пол в поисках оставшихся осколков и, не найдя ничего, подходит ко второй пациентке. Она проверяет, хорошо ли закреплена игла, велит женщине укрыться поплотнее и выходит, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Обнаженная спина матери представляет собой страшное зрелище. Под волдырями видны небольшие нарывчики и запекшаяся кровь.

Молодой человек зачерпывает из баночки немного мази и начинает осторожно втирать матери в спину. От одного только прикосновения к изрытой язвами коже его передергивает.

Мать блаженно вытягивается и закрывает глаза.

— Как ты думаешь, это аллергия?

— Ага. Врач назначил тебе уколы, и после них появилась эта сыпь.

— О-ох, хорошая мазь! Теперь почти не чешется… только вот баночка больно уж маленькая. Смотри много не втирай, а то быстро закончится.

— Ну и что? Закончится эта, выпишут другую.

— А на лице… они тоже есть?

— А?

— На лице, говорю, тоже эта дрянь?

— Да нет, ничего почти не видно.

— И зеркало разбилось как назло…

— Да успокойся ты. Я же сказал, на лице ничего нет.

«Боже мой, ну и спина! Где-то, кажется, я это уже видел…»

— Что в магазине?

— Да все в порядке.

— Много было заказов к празднику?

— Да, было кое-что.

— А молоденькая барышня приходила на примерку?

— Нет, в этом году, я думаю, вряд ли она придет.

— Учти, у нее слишком длинные руки.

— Да, ты говорила. Кажется, она занималась теннисом?

— В институте она была чемпионкой. Настоящая знаменитость. На правый рукав добавь-ка миллиметров двадцать.

Молодой человек приподнимает матери руки, чтобы намазать подмышки, и волосы у него вдруг становятся дыбом. Вместо кожи там зияют два огромных нарыва.

Помимо нарывов кожа буквально усыпана мелкими черными пятнышками. Язвочки не успевают зарубцеваться, как на их месте возникают новые. Издали кожа напоминает покров морской звезды.

— Представляешь, мне захотелось дыни. Как ты думаешь, это сейчас очень дорого?

— Дыни?

— Такой, знаешь… с пупырышками. Но, наверное, это дорого…

В прошлый раз ей захотелось карамелек в шоколаде, правда, их название она позабыла. «Как-то раз мой приятель угостил меня… Вот это были конфеты! Я до сих пор не могу забыть… Ты же купишь мне немного?» Он прибежал в больницу, увешанный кульками, как новогодняя елка, но мать забраковала все. «Нет, это не такие. Те были послаще… И светлее… Эти в бумажке, а те были в алюминиевой фольге, без ментола и совсем тонкие…»

Теперь, значит, дыня…

— Правда, я ни разу ее не ела… Ты не знаешь, они бывают круглый год или как?

— Да, круглый год.

— А ты пробовал?

— Не думаю. Вернее, один раз, еще до свадьбы.

— Вкуснятина, наверно.

— Я уж и не помню.

— Так, значит, они сейчас продаются?