Война начинается за морем - Страница 12

— Да, так все и было, сударыня!

С этими словами девочка снова протягивает свою руку. Шрам на ней еще больше становится похожим на резиновую шину.

— И этот господин приложил обрубок к культе, и… о чудо!.. сударыня, рука приросла на место! Я не верил своим глазам, но посмотрите поближе, эта рука — лучшее доказательство! После этого случая тот господин написал книгу…

Ах вот куда он клонит!.. Женщина бормочет: «Извините, я действительно очень занята!» — и с силой тянет к себе дверь. Но мужчина просовывает в щель голову, и в его голосе вдруг прорезываются угрожающие нотки:

— Сударыня, вы еще не знаете, что с вами может случиться!

Наконец женщине удается закрыть засов. Снаружи доносится визг девочки:

— Сударыня, вам отрежут руку! Отрежу-ут!

— Эй, что там такое?

— Какие-то сектанты, или как их там… Никак не отвязаться.

— Да нечего с ними было вожжаться столько времени! В следующий раз просто позови меня.

Между тем старик уже облачился в черный костюм и теперь сияет как медный таз.

— Я, наверно, до самой смерти провожусь с этим галстуком!

Малыш еще не проснулся до конца и капризничает. Пока ему надевают штанишки, он трет кулачками глаза, но мигом оживляется, как только слышит слово «цирк».

— А там будут слоны?

— Слоны? А как же?

— Как на афише?

— Да, как на афише. Слон умеет такое… даже стойку умеет делать.

— А еще он умеет делать реверанс и вставать на одно колено, а еще ходить по табуреткам.

— И все это слон умеет, да?

— Чтобы слон это умел, его очень долго нужно дрессировать. Обычные слоны так не могут.

— А тот, который в моей книжке, он может?

— Не-ет, он же живет в зоопарке.

— Только цирковые слоны умеют так, да?

— Конечно. Их этому специально учат.

— Здорово! Они такие большие! Они даже умеют делать стойку! Пап, а ты меня иногда обманываешь!

— Обманываю?

— Ага.

— Интересно, когда это я тебя обманывал? Мама отлично отдохнула тогда с нами на рыбалке.

— Да не тогда! Помнишь, одна старушка присела вот так, а я тебя спросил: «Она что, писает?», а ты сказал, что нет. А она действительно писала, я ее спросил потом, и она сказала «да».

Старик, молодой гвардеец и его жена смущенно переглядываются. Но не потому, что ребенок обвиняет отца во лжи. Дело в том, что эта старуха сумасшедшая, и еще поговаривают, что у нее сифилис.

— Скажи-ка, это все, что она тебе сказала? Ничего больше? Ты только разговаривал с ней? Она до тебя не дотрагивалась, я надеюсь? Нет? Только говори правду!

Мать первая приходит в себя.

— Прекрати немедленно, ты его напугаешь!.. А где ты ее встретил? Ты что, был у нее?

— Нет, я разговаривал с ней на улице.

— Где на улице?

— Да тут, прямо перед нашим домом.

— Да что они в самом деле?! Ведь сказано же было, чтоб ее не выпускали на улицу! Это отвратительно! О чем они там думают? Ну ладно, я схожу и скажу им пару ласковых!

— Оставь, пожалуйста, отец! Какой смысл разговаривать с ними сейчас? Завтра я сам схожу.

По поводу этой старухи соседи уже собирались не далее как три дня тому назад. Они поговорили с ее семьей и попросили проследить, чтобы сумасшедшая не выходила из дому, пока ее не поместят в лечебницу.

Дом старухи находится неподалеку, на другой стороне их улицы. Молодой человек вместе с представителем социальной службы сам беседовал с родственниками. Их приняла ее тридцатилетняя дочь, которая, как оказалось, сама была малость того. Она была одета в длинное белое платье, но такое рваное, что оно висело на ней клочьями. Гвардеец не сразу понял, что это свадебный наряд. Но женщина сама подтвердила его догадку, объявив: «Прошу прощения, но у меня сегодня свадьба. Если угодно, я поговорю с вами завтра». И все же им удалось настоять на том, чтобы старуху не выпускали на улицу и учинили над ней строгий надзор.

На обратном пути молодые люди не переставали удивляться:

— Нет, вы только подумайте, свадьба у нее! С кем, спрашивается? А вы обратили внимание на ее платье?

— Кошмар!

— А под столом? Бутылок-то, бутылок… А вонища!

— Тухлятиной какой-то несло…

Вообще-то молодой гвардеец ничего не имеет против того, чтобы по соседству с ним жила умалишенная бабка. Но вот если она будет общаться с детьми, это уже другое дело.

— Ну хорошо. Пойдемте уж, коль собрались, а то скоро начало… А к бабке я сам завтра схожу. В любом случае придется переговорить и с этим парнем из социальной службы.

— Ах да-а! — кричит ребенок, подпрыгивая в кресле. — Это еще не все. Эта старушка какая-то… не такая… Может, она немного сумасшедшая?.. Сначала она писала, а потом как закричит: «Самолет! Самолет!» Вскочила и побежала, не дописав… А из нее все это лилось прямо на землю. Фу! Гадость! Я больше ни за что не подойду к ней! А она все смотрела на небо и показывала пальцем, вот так… а никакого самолета и не было. Но она все равно кричала: «Самолет! Самолет! Тр-р-р-р!»

В цирке пахнет зверинцем. «Да уж, чувствуется некоторое амбре», — усмехается про себя молодой человек. Им достались места в первом ряду. Была бы очередь, так не пришлось бы тогда торчать у самого барьера… Народ как с цепи сорвался, все бросились в порт. Только и разговоров что об этой гигантской рыбине. Действительно, маленький, скромный шапито вряд ли смог бы составить достойную конкуренцию такой диковине. Да это и понятно. Посмотрев на этакое убожество, задумаешься, а не забавнее ли было бы в порту?

Давным-давно они с отцом (он сейчас о чем-то шепчется с внуком) ходили на представление в настоящий цирк, приехавший откуда-то с севера. Что и говорить! А тут, куда ни глянь, все поражает своим убожеством: и животные, и костюмы, и реквизит, и занавес…

Молодой человек вздыхает и обменивается со стариком отцом выразительным взглядом.

— Да, сынок, ты прав. Все как-то измельчало…

Лев натурально осрамился: промахнулся, прыгая сквозь горящее кольцо, ударился о стойку и чуть не устроил пожар. Зрители загалдели и заулюлюкали, тыча пальцами в несчастное животное. В зале почти нет детей — на представление пришли те, кому неохота носиться сломя голову по улицам и толкаться в порту, чтобы поглазеть на рыбу.

Мать не может сдержать улыбки, слушая, как ее сынок оправдывает льва: «И зачем мучают зверушек? Ведь они могут обжечься!»

«Балаган какой-то! Хотя когда-то мне это нравилось. Во всяком случае не напрягает… Сиди себе и пялься на полуголеньких барышень в блестках».

Жара становится невыносимой — не цирк, а баня какая-то.

— А это кто, инопланетяне?

— О! Кажется, понравилось… Все-то ему объясни…

— Они белые!

— Ну да, они все в пудре.

— А знаешь, я видел картинку в книжке, и там точно такие же инопланетяне. У них такие же блестящие костюмы!

— А может, и вправду инопланетяне…

— Ты тоже так считаешь, да, пап?

— Но ведь они не могут летать сами по себе… как самолет?

«Как самолет»… На секунду молодой человек вспоминает про сумасшедшую старуху, и у него портится настроение. Но все равно ему очень нравится болтать с сыном.

— Видишь ли, вокруг столько всего… Ну, как игрушек в магазине.

Деду явно мешают его пиджак и галстук. На его лице выступили крупные капли Пота, и невестка спешит подать носовой платок.

— Помнится мне, был такой номер… когда мотоциклист крутился внутри эдакого металлического цилиндра. Хотя тут вряд ли такое увидишь. А может, так теперь никто уже и не делает. Да-а-а, что уж говорить…

— Пап, а откуда тут музыка? Сверху?

— Музыка?

— Я не видел оркестра. Значит, это запись.

— А помнишь, какой был оркестр в те времена?

— Теперь слишком накладно платить еще и музыкантам… А нет, смотри, вон там какой-то музыкант. Правда, он совсем один…

Этот одинокий музыкант в цилиндре и фраке бьет в тарелки каждый раз, когда кому-нибудь из «инопланетян» удается совершить головокружительный прыжок на трапеции. Хуже всего то, что тарелки дребезжат совершенно невпопад, и это обстоятельство отнюдь не придает всему зрелищу шарма. Обычно, чтобы подчеркнуть кульминационный момент номера, на малом барабане исполняли нарастающую дробь — и публика немедленно замирала в ожидании. Но отвратительный звук жестяных тарелок только раздражает.