Война миров. Чудесное посещение. - Страница 7
Однако эта толпа зрителей была куда ближе к гибели, чем я. Их спасло только то обстоятельство, что нижняя часть Теплового Луча пришлась на песчаный пригорок, поросший вереском. Если бы параболическое зеркало было поднято на несколько ярдов выше, не осталось бы ни одной живой души, которая впоследствии могла бы рассказать о происшедшем. Они видели вспышки пламени, видели, как падали люди, видели, как незримая рука, если только можно видеть незримое, быстро приближалась к ним, поджигая кустарники в наступивших сумерках. Потом со свистящим звуком, который на время даже заглушил гудение, доносившееся из ямы, луч пронесся над их головами, при этом вершины буков, окаймлявших дорогу, вспыхнули, а в крайнем доме полопались кирпичи, вылетели стекла, занялись оконные рамы, и с треском обрушилась часть крыши.
В этом гуле, шипении, зареве пылающих деревьев охваченная паникой толпа какое-то время переминалась на месте, оставаясь в полной нерешительности.
На дорогу начали падать искры и горящие сучья, клубочками пламени носились сорванные с деревьев листья. Загорелись шляпы и платья. Затем со стороны поля донеслись рыдания.
В толпе раздались крики и вопли. Внезапно конный полисмен промчался сквозь ополоумевший народ, схватившись обеими руками за голову и пронзительно визжа.
– Они идут! – заверещала какая-то женщина, и тут уж все стали поворачиваться и, наступая на стоявших сзади, прокладывать себе дорогу к Уокингу. Толпа разбегалась вслепую, как стадо овец. Там, где дорога сужалась, в темноте, между высокими насыпями, толпа сгрудилась и произошла отчаянная потасовка. Бегством спаслись не все: по крайней мере, три человека – две женщины и маленький мальчик – были раздавлены и затоптаны; их оставили умирать среди ужаса и мрака.
Со своей стороны, я почти не помню, как бежал, помню лишь, что меня трясло, когда я натыкался на деревья и продирался сквозь кустарник. Вокруг меня словно сконцентрировалась невидимая марсианская жуть; безжалостный тепловой меч, казалось, скачет из стороны в сторону над головой, вот-вот он опишет последнюю кривую в воздухе, а затем опустится и вычеркнет меня из жизни. Я выбрался на участок дороги между перекрестком и Хорселлом, поколебался немного и побежал что было сил к перекрестку.
В конце концов я выбился из сил – я просто изнемог от бешеного волнения и быстрого бега и, споткнувшись, повалился на обочину. Это произошло около моста, что пересекает канал возле газового завода. Я упал и застыл в полной неподвижности.
Я пролежал так, судя по всему, довольно долго.
Затем приподнялся и недоуменно огляделся. Какое-то время я вовсе не мог понять, как здесь оказался. Пелена ужаса спала с меня, точно сброшенная одежда. Моя шляпа исчезла, а воротничок распахнулся, соскочив с застежки. Несколько минут назад передо мной были только три реальные вещи – необъятность ночи, пространства и природы, моя собственная мучительная ничтожность и близость смерти. И вдруг словно бы что-то во мне перевернулось – угол зрения резко изменился, причем переход от одного душевного состояния к другому произошел совершенно неощутимо. Я мгновенно опять стал самим собой – таким, каким был всегда, обыкновенным примерным горожанином. Безмолвное поле, порыв к бегству, разгорающееся пламя – все казалось сном. Я спрашивал себя: неужели это было на самом деле? Я просто не мог поверить в происходящее.
Я встал и неверной походкой стал взбираться по крутому подъему моста. В голове, кроме изумления, не было ничего. Казалось, из мускулов и нервов вытекла вся жизненная сила. Должен признаться, я шатался, как пьяный. По ту сторону изогнутого аркой моста показалась чья-то голова, а затем в полный рост появился рабочий с корзиной. Рядом с ним семенил маленький мальчик. Рабочий прошел мимо, пожелав мне доброй ночи. Я хотел было заговорить с ним, но не смог. Я только нечленораздельно ответил на приветствие и пошел по мосту дальше.
Через мост у Мейбери к югу пронесся поезд – волнистые клубы белого, расцвеченного искрами дыма, длинная гусеница освещенных окон: чу-фу, чу-фу, дзень, дзень – и тут же исчез. Еле различимая в темноте группа людей беседовала у ворот одного из строений в ряду маленьких опрятных домиков под двускатными крышами, именовавшемся Восточной террасой. Все это было так реально, так знакомо. А там, за моей спиной!.. Безумие, фантастика! Нет, сказал я самому себе, этого просто не могло быть.
Наверно, я человек особого эмоционального склада. Я не знаю, насколько мой жизненный опыт может быть распространен на остальных людей. Иногда я мучаюсь, испытывая странную отчужденность от самого себя и от окружающего мира; я как бы наблюдаю за происходящим со стороны, из какого-то непостижимого далека, где нет ни времени, ни пространства, ни тревог и трагедий жизни. Это ощущение было особенно сильно в ту ночь. Мои сны как бы повернулись ко мне еще одной стороной.
Однако беда заключалась в том, что эти две вещи – безмятежность, царящая здесь, и стремительная смерть, которая летала там, меньше чем в двух милях отсюда, были совершенно несовместимы. Со стороны газового завода доносился шум работающих машин, там ярко горели электрические фонари. Я остановился возле группы людей.
– Какие новости с поля? – спросил я.
У ворот стояли двое мужчин и женщина.
– Чево? – переспросил один из них, оборачиваясь.
– Какие новости с поля? – повторил я.
– Да разве ты сам не оттуда? – удивился мужчина.
– Люди, кажись, прям одурели с этим полем, – заметила женщина уже из-за ворот. – И чтой там только такое?
– Разве вы не слышали о людях с Марса? – спросил я. – О чудовищах с Марса?
– Хоть отбавляй, – ответила женщина из-за ворот. – Спасибочки. – И все трое засмеялись.
Я почувствовал, что меня держат за дурака, и страшно рассердился. Я попытался рассказать этим людям о происшедшем, но понял, что у меня ничего не получится. Они только смеялись над моим сбивчивым рассказом.
– Вы еще услышите об этом! – крикнул я и пошел домой.
Увидев меня на пороге, моя жена испугалась – настолько измученный был у меня вид. Я прошел в столовую, сел, выпил немного вина и, как только смог в достаточной мере собраться с мыслями, рассказал жене о том, что видел. Обед – уже остывший – давно был на столе, но все время, пока я рассказывал свою историю, он оставался нетронутым.
– Успокаивает только одно, – сказал я, чтобы убавить страх, который сам же и нагнал. – Это самые медлительные из всех ползающих тварей, каких мне только доводилось видеть. Они могут удерживать яму сколь угодно долго и убивать всех людей, которые осмелятся подойти поближе, но они не сумеют оттуда вылезти… И все же – как они ужасны!..
– Не говори об этом, дорогой! – воскликнула жена, хмуря брови и кладя свою руку на мою.
– Бедный Оугилви! – воскликнул я. – Подумать только, быть может, он лежит там уже мертвый!
По крайней мере, жена не сочла мой рассказ совершенно невероятным. Увидев, что лицо ее смертельно побледнело, я резко оборвал себя.
– Они могут прийти сюда, – повторяла она снова и снова.
Я настоял, чтобы она выпила вина, и попробовал приободрить ее.
– Они еле-еле могут двигаться, – сказал я.
Я принялся успокаивать ее и себя, повторяя все, что говорил мне Оугилви о невозможности марсиан приспосабливаться к земным условиям. В особенности я подчеркивал затруднения, вызываемые гравитацией. На поверхности Земли сила тяготения в три раза больше, чем на поверхности Марса. Поэтому марсианин будет весить на Земле втрое больше, чем на Марсе, однако сила его мускулов останется прежней, и, следовательно, собственное тело пришельца станет для него словно бы свинцовой оболочкой. И действительно, общее мнение было именно таковым. К примеру, и «Таймс», и «Дейли телеграф» писали об этом уже на следующее утро, однако обе газеты, как и я, не учитывали два очевидных и сильно меняющих дело обстоятельства.