Война крыш - Страница 56

Профессионалам я многое мог бы объяснить.

Но для этого я не должен был сейчас бежать, дав понять, что обнаружил наружное наблюдение.

«В этом случае я не смогу рассчитывать на понимание…»

Люди с чистыми руками и намерениями не бегут от полицейских… Верхняя улица холма была пустынна. Отсюда просматривалась вся огромная долина с холмами Южного Иерусалима на другом ее краю.

Звездное небо, полная луна, Млечный путь и мироздание.

За холмами белел край неба. Там, в нескольких километрах находился легендарный Бейт-Лэхем, или Вифлеем. Это была уже Палестинская автономия.

Я заглянул вниз. На лестнице кто-то стоял. Он держался в тени. Я не мог его рассмотреть.

По другую сторону улицы возвышалось здание школы и еще несколько строений, прилегавших к ней.

Над пустым школьным двором стояла тишина.

Я вошел в тень. Сбоку от входа была небольшая каменная стенка, я встал за нее. Под ногами лежал маленький школьный стул — фанерные сиденье и спинка, прикрепленные к гнутому металлическому остову. Я поднял его за ножку.

Сейчас он был моим оружием.

Я ждал.

Высокий, спортивного вида человек вступил на школьный двор. Он остановился под деревом, по-прежнему стараясь держаться в тени. Он потерял меня из виду. Несколько секунд вслушивался.

Я отшвырнул свое оружие дальше, в сторону спортивной площадки. Стул прокатился по камням.

Услышав удалявшийся шум, мой преследователь вступил во двор. Площадка была освещена двумя прожекторами, бившими с двух сторон.

Человек остановился. Он был теперь мне хорошо виден.

Это был израильтянин. В куртке, джинсах, белых кроссовках. Под мышкой у него я увидел мотоциклетный шлем.

В день моего приезда я видел этого человека на площади Кикар Цион — он разговаривал с приземистым, толстым полицейским, носившим усы а-ля Саддам Хусейн…

Я вышел из темноты. Остановился.

Услышав шаги, он обернулся, мое появление сзади было для него полной неожиданностью.

Я махнул рукой, приветствуя. Через пару секунд я уже шел дальше через двор.

В ответ он тоже поднял руку.

Я не сомневался, кто он: «Полицейский детектив…»

Дворами я вышел на перекресток.

Тут чувствовалось окончание субботы. Открылись лавки, было полно машин, ходили автобусы.

Негласно сопровождать меня было тут намного легче. Как, впрочем, и мне. Проверяться.

В витринах автобусных остановок на фоне реклам в стекле отражалась улица. Глядя на поясной портрет парня, я видел улицу за спиной, а не только его модную куртку, надетую на голое тело.

Впереди показался яблоневый сад по другую сторону Элиягу Голомб — и мой дом.

Я мог войти в подъезд, поднявшись на галерею с трех сторон: от автобусной остановки, из-за угла улицы Сан-Мартин и с тыльной стороны дома — узкой малозаметной тропинкой, между кустов, рядом со входом в бомбоубежище.

Я выбрал третий вариант. Завернув за дом, я быстро бегом пробежал к тропинке. Поднялся на галерею. Отсюда мне был виден угол дома и тротуар.

Впереди темнела дорога, которая вела к «Теннис-центру» и дальше в аллею. Улица Сан-Мартин поднималась к холму, с которого мы только что благополучно спустились. Сбоку был еще переулок…

Когда полицейский оказался на Сан-Мартин, он увидел перед собой разветвление пустых улиц. Где-то впереди мелькали огни поворотников. Там шла машина.

Он понял, что его провели.

Я и сам бывал в таких положениях.

Он еще постоял, прежде чем вернуться к мотоциклу на Бар Йохай. В это время тихий предупреждающий свист коснулся его ушей. Свист доносился сверху. Он поднял голову.

Я пригласил его подняться.

Я хотел завоевать доверие полицейского, который шел за мной.

Он ответил мне по-английски:

— Спасибо.

Поднявшись к себе, я подошел к окну.

Я словно чего-то ждал. Затем включил свет.

В моем иерусалимском доме пахло порохом.

«Почему мной заинтересовалась израильская полиция?»

Неужели это — эхо моего последнего приезда во время бандитской разборки? Рядовые исполнители давно получили свои 15 лет и отбывали наказание — кто в тюрьме Шаат, кто в тюрьме Лид. А сами организаторы вроде О'Брайена плюнули на внесенный миллионный залог и скрылись…

«Нет…»

Похоже, это связано с убийством Яна — Амрана Коэна. Недаром первые опасения у меня возникли на Бар Йо-хай у дома убитого.

«Меня взяли под наблюдение именно там…»

Я не знал, должен ли я радоваться результатам этого дня или, наоборот, сожалеть.

Я почитал еще детектив «Если арест невозможен» Вильяма Дж. Каунитца, который начал накануне. Я твердо пообещал, что напишу о нем рецензию в городскую газету.

Заработаю свои 100 баксов.

Это было вроде проверки на выживание.

Кандидатам в разведшколы во многих странах мира давали такие задания.

Оказавшись в далекой стране с чужими документами, раздобыть денег, не прибегая ни к чьей помощи, и вернуться на родину. Или незаметно пройти мимо паспортного контроля в аэропорту. Подменить во время визита мембрану в телефоне, войти в чужой дом, выйти на балкон, сфотографироваться с хозяином…

Детектив был неплохо написан.

Нью-йоркский маньяк, оставлявший на горле своих жертв глубокий след страшных зубных протезов, сам по себе не очень меня заинтересовал.

Дело было в другом, сделавшем книгу бестселлером.

Отдавая должное своим консультантам — патологоанатомам и полицейским, автор забыл поблагодарить блестящего Артура Хейли. От него, от Артура Хейли, было это доскональное изучение материала, обаяние точного знания сути и, главное, выбор героя.

Герой — лейтенант Винда — был мне знаком, словно он, Рэмбо и я работали в одном главке. Мы все были из тех полицейских профессионалов, которых первыми отдают на заклание публике, когда начальство ищет, на ком сорвать зло за нераскрытое особо тяжкое преступление.

Общественное мнение всегда сурово по отношению к полицейским. Быстро забываются и постоянный риск, и прежние успехи, и раны, и силы, которые они отдали…

Я просмотрел еще пятничные «Вести».

Бывший московский, а ныне тель-авивский журналист возвращался к ночи августовского путча в столице.

«Меня одолевало любопытство: что побудило сотни нормальных, в меру трусливых людей рисковать жизнью? Ну, со мной, положим, ясно — я опасаюсь, что запретят выезд в Израиль. А остальным-то чего не спится?..»

«Всех облил дерьмом!»

Я отбросил газету.

Вот кому бы я с удовольствием набил морду.

Вышел на улицу.

Благо, тут все еще было лето.

Зеленый, без заднего борта, чтобы удобнее выпрыгивать, джип военной полиции с воем проскочил мимо. Я перешел дорогу.

Яблоневый сад по другую сторону Элиягу Голомб заливала светом луна.

Знакомая дырка в колючке еще сохранилась. Возможно, косули пробирались в сад именно здесь. Я прошел под деревья. Достал сигареты.

«В полнолуние у нас не солят, не квасят. Наверное, и тут тоже…»

Разбросанные немногочисленные светильники вверху, на гребне Байт ва-Ган, как обычно, напомнили дорогу к кишлакам на Памире, где проходила моя армейская служба.

Вершина Байт ва-Ган со строившимися по склону виллами была бедна огнями.

Этим и ограничивалось сходство.

Автор «Памирских походов» Рустам Бек писал об обитателях суровых тех мест: они влачат жалкое существование, испытывая нужду и голод…

Служба была суровой. Но жизнь казалась такой устойчивой, прочной. Отгремели кровавые бои с бандами Джанибека, Тохтарбая Шокиргиза. В Ленинской комнате вывешивали стенгазеты с портретами отличников боевой подготовки. Устраивали экскурсии в колхозы. На поле в Поршневе, в горах проводили игры, скачки, коз-лодранье. Через Пяндж с другой стороны границы смотрели жители, которые потом стреляли в нас, когда мы выжигали огнем их кишлаки, выполняя интернациональный долг у них в Афганистане…

«Господи! Какую страну потеряли…»