Война и революция в России. Мемуары командующего Западным фронтом. 1914-1917 - Страница 85
На следующий день я был в Петрограде, который внешне изменился мало. Единственное, что меня поразило, было то, что на перекрестках улиц стояли члены милиции с белыми повязками на рукавах и винтовками на левом плече, заменив хотя и менее воинственных, но гораздо более расторопных городовых прежнего времени. Военные власти были все так же любезны, что предоставили в мое распоряжение военный мотор, так как передвижение по городу другими средствами было затруднено. Я остановился в собственном доме, предполагая прожить здесь меньше недели, после чего отправиться в Москву. В это время там по предложению Временного правительства намечалось созвать особое совещание, в котором должны были участвовать не только демократические силы, но и представители других социальных слоев, общественных организаций и промышленности. Я не терял надежды появиться там и принять участие в работе, получив на то мандат какой-либо организации. Шаги в этом направлении я предполагал предпринять в самой Москве. Однако произошедшие вскоре события не позволили мне уехать.
Ранним утром 4 августа в дверь собственного дома, в котором я поселился, стали настойчиво трезвонить. Когда слуга открыл, в дом не просто вошли, а попросту ворвались не менее десятка вооруженных солдат во главе с офицером и начали быстро растекаться по всем комнатам. Офицер сначала натолкнулся на мою жену, у которой спросил, дома ли я, и потребовал показать ему занимаемую мной комнату. Я увидел входящего офицера, но не обратил внимания на следовавших за ним вооруженных людей. Его я встретил резким замечанием относительно незаконности вторжения в частный дом, к тому же – в столь раннее время, вне зависимости от важности его поручения. Офицер, однако, тотчас ответил, что имеет приказ арестовать меня. Тем временем комната заполнилась толпой вооруженных солдат. В ответ на мое требование показать имеющиеся у них документы, они предъявили мне небольшой листок бумаги – я бы сказал, из дамского блокнота, – на котором собственной рукой военного министра был написан приказ подпоручику Кузьмину: «По получению сего приказываю вам арестовать генерала Гурко». И подпись – «А. Керенский». Я был поражен бисерным, почти женским почерком. Одновременно подпоручик Кузьмин объявил, что обязан произвести обыск, но не может начать его до прибытия судейских чинов. Он предложил мне проехать вместе с ним, не дожидаясь обыска. Я отказался, заявив, что не уверен в их способности разобраться в моих бумагах и выделить из них те, которые мне не принадлежат. Подпоручик Кузьмин со мной согласился, и мы остались дожидаться приезда судейских.
Подпоручик Кузьмин был помощником командующего Петроградским военным округом. Этот пост сразу после революции занимал назначенный Временным правительством генерал Корнилов, которого теперь заменил генерал Васильковский[200], служивший в казачьих войсках, не будучи сам казаком.
Васильковский поддерживал хорошие отношения с такими людьми, как Чернов – будущий министр земледелия, руководивший социалистическими земельными реформами, а в то же время в предреволюционные дни для быстрейшего продвижения по службе искал покровительства великих князей и княгинь. Иначе говоря, он был типичным представителем той породы людей, которые пришли к власти после революции.
Из происшедшего в моем присутствии телефонного разговора я понял, что судейские чины не приедут. Позднее это объясняли тем, что министр юстиции отказался санкционировать решение Временного правительства о вызове меня в суд, поскольку не усмотрел в моих действиях ничего предосудительного. Письмо от 20 марта[201], написанное мной императору Николаю II через три дня после революции, не могло служить для их целей даже предлогом.
Они сами не находили его содержание преступным, а кроме того, амнистия, дарованная Временным правительством спустя неделю после революции, снимала с меня ответственность за подобные действия. Для обыска были присланы два молодых офицера, служившие в следственном департаменте. Разумеется, они были обязаны повиноваться, тем более что во время войны особые формальности при проведении обысков не соблюдались. Было уже 11 часов утра, когда меня в сопровождении подпоручика Кузьмина и двух вооруженных винтовками солдат посадили в автомобиль, за которым верхами следовало двое драгун. Таким порядком мы проехали по центральным улицам столицы, вызывая изумление толпы. Министр юстиции отказался дать указание о моем заключении в Петропавловскую крепость, почему меня отправили в штаб командования военного округа, где поместили в комнату, охранявшуюся двумя часовыми. На второй день моего сидения там произошел инцидент, заставивший Временное правительство перевести меня в Петропавловскую крепость. Начальника охраны, а затем и генерала Васильковского посетил некий офицер одного из гвардейских пехотных полков с тем, чтобы выяснить, соответствуют ли действительности появившиеся в газетах сообщения о моем аресте. Их разговор, несмотря на то что происходил в присутствии подчиненных, принял довольно резкую форму, после чего этот офицер удалился, а я посреди ночи был разбужен подпоручиком Кузьминым, который сообщил, что меня переводят в Петропавловскую крепость.
После того как меня привезли туда, мне зачитали правила, которые должны были соблюдаться в отношении всех лиц, заключенных в Трубецком бастионе. Этот бастион – одна из старейших построек крепости; в нем в прежние времена содержали осужденных политических преступников. Правила были составлены самим Керенским и утверждены им же в качестве министра юстиции. Первый параграф инструкции гласил, что в Трубецкой бастион Петропавловской крепости кто-либо может быть заключен исключительно по приказу министра юстиции – коим в тот момент Керенский уже не являлся. На вопрос, заданный мной коменданту, – почему данное правило не соблюдено в отношении меня, было отвечено, что он, вопреки себе, обязан подчиняться официальным распоряжениям, исходящим от Временного правительства. Должен сказать, что режим, который применялся к преступникам, заключенным в бастион по решению суда, не был особенно суровым. Однако в случае соблюдения этих правил в отношении лиц, посаженных сюда всего лишь по распоряжению министра юстиции, а тем более – вопреки его мнению, никак нельзя было считать, что порядки улучшились по сравнению с теми, что существовали при прежнем правительстве во времена монархии.
Спустя пять дней моего сидения в бастионе мне было сказано, что режим содержания будет значительно изменен в сторону смягчения. Как я узнал впоследствии, это было вызвано тем, что в бастион было посажено несколько большевиков. Оказавшись в заключении, они немедленно потребовали от властей разрешения носить вместо тюремной одежды свое собственное платье и получать пищу из своих домов или из ресторанов, а также увеличения времени ежедневных прогулок. В тот момент Временное правительство, будучи не в состоянии изыскать основания для моего обвинения и вынужденное считаться с мнением общества и голосами прессы, отчаянно искало уловку, с помощью которой могло бы оправдать мой арест. Новые решения принимались едва ли не каждые три дня. Однажды они постановили возвратить мне свободу; назавтра, еще до того, как меня успели выпустить, определили по-новому. Меня следовало бы уволить с военной службы. В конце концов они сочли необходимым издать закон, в соответствии с которым министр внутренних дел и военный министр по взаимному согласию могли издать распоряжение о высылке за границы страны любого лица, сочтенного ими опасным для сохранения новой формы государственного устройства и для «завоеванной революцией» свободы. Получалось, что на основании этого закона свобода всякого отдельно взятого человека ставилась в зависимость от мнения двух лиц, ни перед кем в своих действиях не подотчетных. Однако еще значительно раньше комендант крепости получил приказ перевести меня в другое помещение и изменить применявшийся ко мне режим содержания. Достаточно сказать, что при новом порядке меня мог навестить кто угодно, получив только разрешение коменданта, который, должен признаться, никому не отказывал. Жене позволили жить при мне, причем она могла в любое время входить и выходить из крепости. На вопросы о причинах моего ареста и о том, когда же меня выпустят, лица, принадлежавшие к Временному правительству, отвечали обещаниями, которые вплоть до самого конца не были выполнены; в итоге власти объявили, что вынуждены выслать меня за границу как лицо, «представляющее опасность для республики». Это произошло в тот момент, когда республика еще не была провозглашена правительственным декретом.