Война и революция в России. Мемуары командующего Западным фронтом. 1914-1917 - Страница 77

Процессия возвращалась на автомобилях. Мы с Родзянкой заняли почетные места в первом моторе, следовавшем за грузовиком, на котором ехал духовой оркестр. На передних сиденьях поместились председатель съезда Познер и член Думы Родичев. Как видно, председатель Познер покуда не считал себя вершителем судеб России, первейшим из первых (я не имею в виду первого среди равных). Публика, заполнявшая улицы, пребывала в совершенном восторге. Толпа в большинстве своем состояла из местных евреев. В изобилии имелись красные флаги и красные банты. По всей видимости, я был там единственным, кто не нацепил на себя этой эмблемы. По дороге люди дарили нам множество цветов, но раздобыть в городе растения революционной окраски было трудно, поэтому в их букетах имелись только маленькие красные точки. Я не знаю, случайно или умышленно вожди Петроградского Совета рабочих и солдат приехали на митинг с достаточным опозданием. К моменту их появления настроение собрания очень сильно изменилось; патриотические чувства народа почти угасли, когда некоторые люди в толпе завели провокационные разговоры о необходимости борьбы различных классов. Во время выступлений новых гостей из Петрограда я отсутствовал, но от тех, кто там оставался, узнал, что тон этих речей был, в общем, патриотический. В том же духе они отвечали и на задаваемые им из толпы вопросы. Перед своим отъездом меня навестили все трое – Чхеидзе, Церетели и Скобелев. Их сдержанные выступления, умеренные взгляды и политические оценки, которые они высказывали у меня в кабинете, невольно расположили меня в их пользу. Когда разговор зашел о предстоящем Учредительном собрании, Скобелев сформулировал мысли, вполне сходные с моими собственными представлениями. Он объявил о полном понимании того факта, что невозможно одновременно кричать «ура!» и опускать избирательный бюллетень в урну для голосования. Прощаясь, один из них – мне думается, это был Церетели – сказал: «Мне кажется, генерал, что мы, узнав друг друга получше, с легкостью сможем достигнуть взаимопонимания».

Перед закрытием съезда я счел своей обязанностью еще раз появиться в стенах театра. В заключительной речи я особенно хотел объяснить делегатам, приехавшим из фронтовых частей, в какой огромной степени все они несут ответственность за будущий боевой дух войск и за укрепление веры в необходимость сражаться до победного конца. Должен отметить, что не заметил никакой разницы между отношением собрания ко мне лично или к моим словам. При входе меня, как обычно, горячо приветствовали; такой же энтузиазм вызывали патриотические призывы. Съезд закончился, оставив работать Исполнительный комитет, главой которого был уже не Познер. Председателем избрали какого-то артиллерийского штабс-капитана. Вплоть до моего отъезда члены комитета в общем старались оказывать помощь при возникновении в частях беспорядков, а также в случаях грабежей в тылу армии или бесчинств на железнодорожном транспорте, производимых нижними чинами. Когда непосредственно из низовых солдатских комитетов [в Исполком] приезжали делегаты, их неизменно приводили ко мне для получения инструкций по поводу разбора или решения тех или иных возникавших спорных вопросов. Не могу не сказать, что это время было особенно напряженным для военных начальников. С одной стороны, Верховное командование приказывало им начинать подготовительную работу к будущим наступательным операциям. С другой – большая часть их усилий уходила на разбирательство необычных вопросов, возникавших по причине нарушения нормального течения военной жизни. Позволю себе добавить, что успешно продолжать работу в этих условиях могли только те из начальников, которые проводили все время со своими людьми. Такие командиры не только умели говорить с солдатами, но не теряли лица и в тех случаях, когда на митингах искушенные ораторы старались поставить их в неловкое положение. Одним словом, от них требовались как ум, так и присутствие духа. Из сказанного ясно, в каком тяжелом положении оказывались командиры, назначенные тогда на новые должности и получившие под свою команду неизвестные им части, которые, в свою очередь, не были знакомы со своими новыми начальниками. Они оказывались как будто потерянными в совершенно неизведанной местности.

Вскоре после описанных событий на съезде Красного Креста произошел характерный случай. Участниками собрания, делегированными от всех учреждений Красного Креста, были врачи, аптекари, ассистенты хирургов, санитары, переносчики раненых и сестры милосердия – всего около двухсот человек. Петроградское Главное управление Российского общества Красного Креста, извещенное об этом съезде, прислало своего представителя в лице одного из товарищей председателя общества Красного Креста и члена Государственной думы графа Бениксена.

Через два дня заседаний он пришел ко мне в большом расстройстве и объявил, что решения съезда склоняются к созданию условий, делающих работу общества Красного Креста невозможной, тем более – в военное время. Он спросил, не могу ли я приехать на съезд и как-то повлиять на его участников в сторону принятия более взвешенных и практичных решений. Мы договорились, что на следующее утро я приду на собрание, проводившееся все в том же городском театре.

Нет сомнения, что к началу мая демократизация армии изрядно продвинулась вперед. При моем появлении среди членов президиума участники съезда не сочли нужным ни встать, ни приветствовать в моем лице главнокомандующего армиями Западного фронта. Председательствовал на съезде отнюдь не врач, как того можно было бы ожидать, а простой санитар, не имеющий медицинского образования. Моя речь, обращенная к участникам собрания, длилась менее получаса. Закончив говорить, я тотчас ушел со съезда, а потому мне было трудно судить, какое впечатление произвели мои слова на собравшихся. И только поздно вечером, после закрытия заседания, я узнал от Бениксена, что сразу же после моего отъезда в зале поднялась невообразимая сумятица, в результате чего, когда эта публика немного успокоилась, было решено избрать нового председателя. Кроме того, они аннулировали все решения, принятые за два дня работы, и постановили начать все заново. Какие же волшебные слова могли произвести такое действие? Полагаю, это были предложенные мной доводы, сводившиеся к тому, что Красный Крест должен существовать для армии, а не армия на потребу Красному Кресту. Далее я сказал, что все вопросы они должны рассматривать с научной и медицинской позиций. В случае если они мои слова проигнорируют, я смогу обойтись и без помощи Красного Креста и отправлю всех его служащих без исключения в окопы.

На фоне всех этих сборищ, как армейских, так и с участием местного населения, приятным исключением было собрание польских делегатов, первой целью которых стало выяснение того, каким образом следует поддерживать дисциплину. Во всех речах, произнесенных на этом съезде, звучала нота патриотизма. В первую очередь все говорили о создании эффективной армии, основанной на обыкновенной дисциплине, и только потом – о восстановлении свободной и независимой Польши. У делегатов съезда хватило такта не поднимать вопроса о том, что земля, на которой они сейчас собрались, должна войти в состав будущего Польского государства[183].

Следует помнить, что в Минской губернии поляки хотя и являются меньшинством, но довольно крупным по численности; в интеллектуальном же отношении их значение непропорционально велико, поскольку большая часть крупных землевладельцев и ощутимый процент городского населения – поляки по национальности. В то же время самое многочисленное сословие – крестьянство – состоит все без исключения из белорусов и исповедует православную веру.

Разумеется, посещение митингов не составляло важную часть моей работы или служебных обязанностей. В то время еще не угасла надежда на то, что революционное половодье, захватившее русскую армию, постепенно отступит и нам удастся в конце концов с помощью обыкновенной воинской дисциплины восстановить в войсках порядок, а вместе с ним и боеспособность армии. Все это, вместе взятое, давало хорошую основу для продолжения энергичной подготовки к летнему наступлению. Все указывало на то, что атакующий потенциал германцев сокращается, поскольку в противном случае они не упустили бы возможность напасть на нас, имея при этом вполне достаточные основания надеяться на успех. Планы нашего будущего наступления, уже в январе утвержденные императором, остались без изменения. Главный удар предполагалось нанести на Юго-Западном фронте, сопровождая его на других фронтах вспомогательными наступлениями, которые должны были проводиться силами не менее чем двенадцати или пятнадцати дивизий. Мы не имели никаких оснований надеяться, что время и место подобных атак может стать для германцев неожиданностью. Произошедшие во многих местах случаи братания русских солдат с германскими вкупе с замедленным ходом работ по подготовке наступления играли на руку германцам, а потому требовалось вести подготовку значительно более энергично с применением возможно большего количества материальных ресурсов и технических средств. Основная подготовительная работа в существующих условиях заключалась в восстановлении боеспособности армии и в поднятии ее морального духа. Злосчастная идея формирования штурмовых батальонов и «батальонов смерти» еще не была приведена в исполнение. Мы старались поднять до обычной высоты боеспособность отдельно взятых частей и всех их в целом.