Война детей - Страница 21

– Нет! – ответила за всех Марина. – Только короче! Пора уже и выпить.

– А куда нам спешить? – Алена достала сигарету, потянулась к свече и прикурила. – Говори, Кит! И помни: есть человек, который выслушает тебя до конца. Даже если ты охрипнешь. Только не забудь: десятый час.

Никита поклонился.

– Недавно мне довелось быть в Грузии в командировке. Там мне сказали: «Твоя речь, Никита, напоминает горный ручей – не может ни на чем задержаться…» Но и все-таки задержусь. Я не стану говорить о достоинствах нашей именинницы. Их все знают, видят. Я для начала хочу поговорить о другом… Собрались близкие люди. Родные люди – я не боюсь этого слова. Мы знаем друг друга всю жизнь. Хоть мы и прожили неполных тридцать лет, но все равно это тридцать лет…

– Ну тебя к черту, Кит! – Марина протянула фужер и чокнулась с Аленой. – За мое здоровье! Чтобы я была богатой и счастливой. Чтобы мои враги сейчас, в эту минуту, схватили по инфаркту, а друзья выиграли в спортлото по «Москвичу». Ура!

Никита выпил, поставил фужер на стол и включил магнитофон. Они танцевали медленный танец. Глеб смотрел поверх головы Марины, в его зрачках отражались огоньки свеч.

– Странный ты какой-то, – Марине надоело ловить его взгляд.

– Налили мне лимонад. И еще… – Глеб оставил Марину, плеснул в фужер шампанского. – Кит! – крикнул он. – Почему ты разошелся с женой? Мы давно не виделись. Расскажи, Кит, старым друзьям. Поделись!

Никита в недоумении взглянул на Глеба. С чего это он?

– Расскажи, Кит! Развесели, – не отступал Глеб. Он взял бутерброд и встал позади Никиты и Алены, повторяя их движения.

– Отстань! Ты много о чем рассказываешь? – Никита медленно покачивался в такт музыке.

Марина взяла Глеба за руку, потянула в сторону:

– Перестань! Не все можно вышучивать.

– Все! – выкрикнул Глеб. – Все! Убежден.

Никита обернулся. Его и без того тонкие губы были сжаты и, казалось, провалились, затягивая нос и подбородок.

– Что ж, слушай. Притчу о легкомысленном юноше. Слушай и учись. Поначалу все было нормально. А потом оказалось, что мы не любим друг друга. Меня раздражало в ней все: походка, голос, манера смеяться. Все-все… К концу рабочего дня у меня портилось настроение: надо было идти домой. У нее были жесткие волосы. Когда она причесывалась, от расчески отлетали искры…

– Может, ты женился на Бабе-яге? – не выдержала Алена.

Никита достал записную книжку, извлек маленькое паспортное фото и протянул Глебу. Миловидное девичье лицо улыбалось доброй улыбкой.

– Ну а как она вблизи? Ничего была? – произнес Глеб.

Никита с изумлением уставился на Глеба.

– Так ведь ты ее не любишь! – выкрикнул Глеб. – И фото у тебя случайно в кармане оказалось, да? Молчишь?

– Не твое дело, болван! – Никита сел на табуреточку, придвинул колени к подбородку и уставился на огонек свечи.

– А ты с удовольствием рассказал бы нам все о ней, верно? Рассказал бы! – Глеб нажал на клавишу, и магнитофон смолк. – Ты рассказал бы? – голос Глеба был тих, едва уловимая пауза отделяла каждое слово.

Алена в недоумении взглянула на Марину: что это с Глебом? И выпил-то всего ничего. Марина молча пожала плечами. Отошла к окну, взяла в руки плюшевого одноглазого зайца. Он нравился ей больше всех игрушек.

– Я хочу знать, боится он рассказать об этом или стыдится. Я хочу знать, – так же негромко продолжал Глеб. – Может, она и ушла от тебя, Кит, потому, что ты оказался не тем, кто ей нужен, а? И ты боишься нам рассказать. Или стыдишься? Ведь иногда мы не столько боимся рассказать о своих поступках, сколько стыдимся…

Глеб умолк. Лицо его заострилось. Он к чему-то прислушивался, там, за окном…

Алена шумно прошлась по комнате. Глеб, не скрывая испуга, взглянул на нее, словно умолял не шуметь, оставаться на месте.

Алена накинула на плечи кофточку.

– Слушай, с какой стати ты суешь нос не в свои дела? Другой бы давно дал тебе в морду! И вообще, ты нам портишь веселье.

Марина готовила, старалась. А ты все портишь…

Алена взглянула на дверь. Кто-то осторожно шел по лестнице. Дверь распахнулась. На пороге стояла дворничиха в полушубке и платке. Она оглядела зал. Узнала Марину. Перевела взгляд на Никиту, затем на Алену. Глеба она не заметила. Тот стоял в дальнем темном углу.

– Веселитесь. Слышу музыку, вижу свет. Думала, может, кто из пацанов залез, схулиганить.

– Свои, тетя Настя. День рождения у меня, – Марина взяла со стола фужер, налила вина и прихватила пирожок. – Угощайтесь.

Дворничиха кивнула, подобрала подол фартука, вытерла руки.

– Сколько же тебе, Марина?

– Да все мои, тетя Настя. Двадцать пять, – и добавила на всякий случай: – Заведующая разрешила.

– Мне-то что? Думала, может, пацаны залезли. Ладно, за твое здоровье, Марина!

Дворничиха выпила, надкусила пирожок. Похвалила. Поставила пустой фужер на подоконник.

– Да! На Менделеевской бабку какую-то сбили насмерть. Кто говорит, мотоциклом, а кто – машиной… А вчера парни разодрались. И все на том же месте.

Дворничиха ушла. Стукнула входная дверь, все стихло.

– Значит, это была женщина? – произнес Глеб одними губами.

– Где? – Марина с удивлением услышала свой голос. Она поняла. Все сразу.

– Это я сбил женщину, я! – выкрикнул Глеб.

Кончик фитиля обуглился, и пламя свечи, ровное, желто-розовое, утончалось в коптящий жгутик.

Никита тронул кончик фитиля и переломил его.

Они молчали уже несколько минут. Под порывом ветра скрипнула рама окна. Глеб взглянул на темнеющие прямоугольники стекол. Сейчас ему казалось, что все случившееся было сном. История, рассказанная кем-то о ком-то, а он – слушатель, не имеющий к этой истории никакого отношения. Когда он заговорил, собственные слова долетали до его слуха со стороны и не затрагивали сознание.

– Решил заехать в гастроном, купить вина. Свернул на Менделеевскую. Скорость была небольшая, да и как она могла быть большой? Крутой поворот. И улица узкая. Проспект еще освещался, а улица – нет. Глаза к темноте сразу не привыкли. Включил фару. И увидел ее. Перед самым носом. Тормозить – занесло бы. Я скорость прибавил, думал объехать ее сзади, думал, она вперед побежит – тротуар-то рядом. А она отпрянула… Бабка, бабка…

Глеб смолк. Он закинул назад голову. Белый потолок застывшей волной уходил за спину, загибался, окружая Глеба жестким скафандром.

– И ничего ты не мог сделать? – выдавил Никита.

– Ничего… Вероятно, ничего… Она отпрянула назад, понимаешь?..

– Столько лет водишь мотоцикл…

– Ты что, Кит… сомневаешься?

– Глупости! – воскликнула Марина. – Неужели в ту секунду он мог думать о каком-то мотоцикле? Или о собственных ребрах?

– Как же можно осуждать человека, если он не виноват! Если он ничего не мог сделать? – проговорила Алена.

Никита потрогал пальцами нос, точно желая убедиться, что нос на месте.

– Как сказала дворничиха? Неизвестно, кто сбил… Неизвестно, кто сбил, значит… Такая странная мысль вдруг возникла в моей голове, – он обвел зал медленным взглядом и повторил: – Вот какая странная мысль возникла у меня…

Глеб выпрямился:

– Кит! Твоя голова не отягощена никакими предрассудками. Превосходно…

Никита пожал плечами и отошел к окну.

– Никаких предрассудков, да? Кит! – Глеб засмеялся сухим неприятным смехом.

– Так зачем ты нам все это рассказал? Зачем?! – выкрикнула Алена. – Разве мы можем тебе что-нибудь посоветовать? И – стыдишь Никиту. Ведь он хочет помочь тебе, – она смолкла, точно споткнулась. – Извини, Глеб. Я не могу найти верный тон, извини. Нам всем надо взять себя в руки. И подумать. Трезво. Спокойно… Ты сядь, сядь… Господи, какие нелепые табуретки. Неужели нет нормального стула?

– Ты в детском саду, а не в клубе, – Марина вышла.

– Почему мы здесь? – Алена смотрела на захлопнувшуюся за Мариной белую дверь. – Какая-то нелепость!

Дверь распахнулась, показалась Марина. Она принесла четыре складных дачных кресла. Никита расправил одно кресло и сел.