Война - Страница 4
– А женщину ты когда-нибудь бил? – спрашивает Иван.
– Нет. Я ж сказал – баб, мелких или стариков я не трогаю. Хотя есть такие бабы, что им было бы полезно… Но все равно я считаю, что они не заслуживают того, чтобы их бить. Как и пидарасы.
– А ты что, пидарасов не любишь?
– Не говори только, что ты их любишь. А то я и тебя отмудохаю…
Сквер у университета. На лавочке сидят Женя и Оля.
– …Автостопом не страшно было? – спрашивает Женя.
– Да нет, нормально в целом. Много интересных людей подвозили нас. Пообщались…
– Нет, я ни за что не поехала бы автостопом. Даже если бы мне заплатили за это… Это как-то – ну, я не знаю…
Мимо проходит компания, кивает девушкам. Они кивают в ответ.
– А мне, ты знаешь, на Мальорке не то чтобы не понравилось, но я скучала по дому… – говорит Женя. – Нет, ты представь себе – там все классно, красиво и так далее, но такое все, что ли, чужое, и поэтому уже после первой недели стало тянуть домой. Вторую неделю уже как-то не очень… Но, опять же, представляешь, домой приехала – один день, второй – и хочу обратно на Мальорку…
– Как у вас со Стасом? – спрашивает Оля.
– Нормально. Разве что однообразно – он выходить из квартиры не любит. Так что, сходить с ним куда-то, развлечься – это нет. Но, с другой стороны, меня он не этим привлекает.
– А чем?
– Ну, как тебе сказать? Ты же знаешь, я общалась с мужчинами его возраста… Обычно ничего серьезного, но хотя бы я про них уже что-то понимаю. Они делятся на две категории. У одних дома семья, они только про это и думают. Часто он жену уже ни во что не ставит, но живет с ней ради детей, все думает про их школу или что там еще… У других – семьи нет или в разводе, и им все по херу, им важно только с какой-нибудь новой девкой потрахаться. Им это повышает самооценку – типа, ему уже сорок или пятьдесят, а он еще может затащить молодую в постель. Хотя, на самом деле, это кто еще кого затаскивает… – Женя улыбается. – А Стас – он не похож на этих мужиков… Но и на пацанов, которым двадцать – двадцать два, он тоже не похож. Когда я с ним, я понимаю, что вот – человек, который много видел, много у него было в жизни, и поэтому он на все смотрит… ну, по-другому, не так, как все… Ну, я, наверно, это не очень точно объяснила, но это все очень сложно вот так рассказать…
– А чем он занимается? Ты говорила, он не работает вообще, живет на проценты…
– Да, у него в банке лежат какие-то деньги, довольно большие, и проценты по ним хорошие – но не то чтобы шиковать. Он, представляешь, очень скромно живет… Книги читает, фильмы качает с инета – в основном всякий артхаус…
– А ты уверена, что он завязал с криминалом?
– Странный вопрос. Конечно, уверена. Человек все бросил, переехал в другой город. Зачем ему в это опять возвращаться?
Группа играет нью-метал. Несколько парней и девушек приплясывают на пятачке между сценой и столиками. Нештукатуреные кирпичные стены клуба покрыты граффити и полусодранными стикерами. Под низким потолком вдоль стен проходят трубы, раскрашенные в яркие цвета.
Вика и Кевин сидят за столиком в углу. Перед каждым – почти полный пластиковый стакан с пивом, рядом на столике – еще несколько пустых. Вика – в черной толстовке с капюшоном, короткой джинсовой юбке, красных колготках и кедах. Кевин – в черных джинсах и майке.
Вика смотрит на сцену, подперев щеку рукой.
– Это была наша последняя песня, – говорит в микрофон вокалист. – После нас встречайте группу «Суперанноун», они отожгут так, что вы все проблюетесь… Правда, это будет уже завтра…
– Ты сегодня в плохом настроении? – спрашивает Кевин.
– В обычном, – говорит Вика.
– Нет, в плохом…
– А ты что, знаешь, в каком я настроении? Ты что, знаешь, какая у меня жизнь? Что ты вообще про меня знаешь?
– Знаю то, что ты о себя расскажешь.
– Так вот, я тебе скажу, что ты вообще ничего про меня не знаешь. Это у тебя благополучная семья, ты в Америке жил… И тебе твой богатенький папочка в любой момент мог отваливать столько бабла, сколько ты попросишь…
– Он не богатенький…
– Ты еще скажи, что он бедный. Думаешь, я дура? Не могу себе представить, за какие деньги он здесь работает? Финансовым директором комбината? Причем не в Москве, не в Питере, а здесь, у нас? Я знаю, сколько ему дали бабла, чтобы он переехал из Америки в российскую провинцию. Так что не надо мне гнать…
– Он не богатый. По Америке он не богатый.
– А здесь не Америка, здесь Россия… Опять же, дело не только в деньгах. Тебя родители, наверно, воспитывали, проводили с тобой время, куда-то возили… А я практически с двенадцати лет живу сама по себе. Родители хорошо если год прожили вместе после того, как я родилась… У мамы потом постоянно новый мужчина… Нет, я не говорю, что я бедствовала, нет. Деньги какие-то она мне давала и тряпки покупала, когда было за что. У нас, в общем, была нормальная семья. Почти нормальная…
Вика делает долгий глоток пива. На сцене настраивается следующая группа. Барабанщик бьет по большому барабану.
Вика говорит:
– Пошли отсюда. Мне здесь надоело…
Она берет бокал, допивает пиво. Кевин молча смотрит на нее.
Кевин и Вика заходят в подъезд сталинского дома. Кевин нажимает кнопку лифта. Вика прислоняется к стене, закрывает глаза.
– Ты пьяная, – говорит Кевин.
– Нет, я не пьяная. Я просто устала.
Двери лифта раздвигаются. Кевин и Вика заходят.
Стены в комнате Кевина заклеены постерами фильмов – Hostel, Hills Have Eyes, Psycho, The Strangers – и групп – Rancid, NOFX, Propagandhi. На полу разбросаны шмотки, книги, тетради. На столе у окна – открытый ноутбук «Мак-Эйр».
Вика садится с ногами на диван, придвигается к стене.
– Рассказать тебе, как я потеряла девственность?
– Потеряла что?
– Ну, как у меня был секс в первый раз?
– Рассказывай. Если хочешь. Мне…
– Мне было пятнадцать лет. Мама была в Москве – она тогда встречалась с одним московским мужиком и часто ездила к нему на выходные. Я пообещала ей, что сделаю уборку в квартире к ее возвращению, а она должна была приехать утром. Ну и, в общем, я гуляла поздно и пришла домой уже в час ночи. А чтобы маму не огорчать, стала делать уборку. И вышла в два часа на улицу выбивать ковер. А там на лавочке сидел мужик – ну, это он тогда казался мужиком. Я б сейчас сказала «парень», ему, может, было лет двадцать семь или двадцать восемь. Я вообще не испугалась – ну сидишь там и сиди, мне-то что за дело. Да, оно конечно, поздно, но ведь это не глухой какой-то закоулок. Ну и я, в общем, выбиваю свой ковер, а он сидит и курит и поглядывает на меня. А потом подходит, говорит: вам помощь не нужна? А я ему: а я уже почти закончила, мол, раньше надо было подойти. А он: я, типа, стеснялся. В общем, мы потом на лавочке сидели. Он хотел пойти ко мне, но я сказала: мама дома спит. Ну и прямо на скамеечке мы это сделали. Только на другой, которая на том конце двора, далеко от нашего подъезда. Причем он меня не принуждал. Нет, конечно, он меня раскручивал на это, но не то чтобы там принуждение или насилие. Я могла бы сказать «нет», взяла ковер бы и пошла домой, но я сама осталась. Я не знаю, почему я это сделала. И я не знаю, кто он, как его зовут. А потом уже много было всего. Я даже с богатыми мужиками встречалась. За деньги. Опять же, не из-за того, что эти деньги были мне нужны. Я просто так хотела. Сама.
Кевин молча смотрит на Вику.
Вика спрашивает:
– И тебя не обламывает все это, что я тебе рассказала? Ты не стал из-за этого хуже ко мне относиться?
– Нет.
В открытую форточку доносится шум машин и трамваев, проезжающих под окнами.
Саша и Иван сидят на бетонном обломке. Позади – гаражи, покрытые граффити, впереди – железная дорога, а за ней – опять гаражи. Дальше – районы однотипных девятиэтажек и деревья c желтеющими листьями.