Воин поневоле - Страница 65

– Ничего, скоро приедем! – заверил он и не мог удержаться, чтобы не похлопать ее по чудному бедру. Через несколько дней Нанджи, возможно, будет предоставлена честь поделиться.. Нет. Он твердо подавил эту похотливую мысль.

Уолли подошел к Хонакуре, с беспокойством замечая, какой у старика измученный вид.

– Как вы себя чувствуете, священный?

Тот ответил не сразу. Хонакура взглянул на него и сказал:

– Плохо. Но вы же ничего не можете сделать. – И он опять закрыл глаза.

Катанджи улыбался не так широко, как его брат, но он старался изо всех сил, и поездка явно была ему по душе. Если говорить о жизни воина, то ему определенно повезло: он просто не знал, что успел испытать больше, чем обычному человеку доводится испытать за многие годы.

Уолли окликнул Нанджи, тот спешился и подошел к нему. Он сразу же заметил нож и хмуро на него покосился. Катанджи уставился на тех, кто шел сзади, и картина показалась ему довольно забавной.

– Позвольте мне взять свой меч. – Безоружным Нанджи не ходил с самых ранних лет и сейчас без своего любимого клинка, должно быть, чувствовал себя ужасно неуютно.

– Еще рано! – ответил Уолли. – Я разделся только потому, что начал зажариваться. Ты же видел Тарру – я думаю, он останется на пристани. Но вдруг ему вздумается вернуться сюда? К тому же здесь могут проходить его гонцы. Поэтому для мечей еще не время. Если услышим стук копыт, я спрячусь в кустах. А теперь расскажи мне, что ты знаешь о пирсе.

– Я бывал там только один раз, – ответил Нанджи, – еще когда был Первым.

– Взгляд его стал отсутствующим: Нанджи искал в своем безотказном банке данных нужную информацию, и горестное выражение постепенно исчезло с его лица.

Уолли было очень жалко его. Ведь только сегодня утром мир стал таким, каким Нанджи хотел его видеть. Он сделал свой первый вызов, доказал свое мужество, выиграл свой первый бой – все это очень много для него значит. Он стал воином, получил ранг и мог сделать брата своим подопечным, мог купить эту рабыню. Как, наверное, ему хотелось показать ее в салоне!

И вот опять все меняется, все становится еще хуже, чем было раньше. У его героя оказались не только глиняные ноги, но и копыта дьявола. Пробило полночь. Карета Золушки превратилась в тыкву.

– Дорога выходит на открытое место, – сказал Нанджи, – это у самой воды, в длину и в ширину примерно сто шагов. Там за ограждением стоит только один дом, вахта. В длину примерно двадцать шагов. На пристань можно выйти только через вахту. С обеих сторон там большие арки. Под ними находятся стойла для лошадей, а все помещения, кухня и все такое – с другого конца. В ту пору этими постройками не особенно пользовались, все было запущено. На втором этаже – сеновал, больше ничего. Там, где стойла, окон нет, это значит… вниз по течению.

– Отлично! – сказал Уолли. – Прекрасное сообщение, мастер.

Улыбка Нанджи умерла, не успев родиться. Некоторое время они шли молча, сосредоточенно отгоняя мух.

– Перед самой пристанью я уйду от вас, – сказал Уолли. – Тогда ты достанешь свой меч. – Он посмотрел на Катанджи. – Теперь слушай. Я хочу, чтобы ты, Нанджи, привел всех в Ханн. Не спорь! Это – лучшее, что ты можешь для меня сделать, ведь иначе мне самому придется обо всех беспокоиться. Как только вы отчалите, я доберусь до вашей лодки, но специально меня не ждите. Дождитесь меня в Ханне. Надо договориться, где именно. Ты знаешь там какие-нибудь гостиницы?

Опять заработал банк данных.

– Там есть «Семь мечей».

– Нет, надо такую, где бы воины не останавливались.

Нанджи удивился и опять задумался.

– Есть еще «Золотой колокол», но там плохо кормят.

Удивительная память! Он, наверное, это где-то случайно услышал, возможно, много лет назад. Уолли подумал, что без Нанджи ему будет трудно. – Хорошо! Если я не доберусь до вашей лодки, то отведи старика, Джо и Вики в «Золотой колокол» и заплати там за десять дней. Если к тому времени я не дам о себе знать, значит, Джа твоя. Старику ты можешь доверять, но вряд ли он живым доберется до пристани, не говоря уже о Ханне.

– Тарру меня не выпустит, – гневно сказал Нанджи.

– Может быть, и выпустит, Нанджи. Я прошу тебя только об одном – позаботься о Джа. Прошу, а не приказываю. – Уолли глубоко вздохнул. – Я хочу освободить тебя от твоих клятв. – НЕТ! – закричал Нанджи, в ужасе глядя на него поверх спины мула. Вы не должны этого делать, мой повелитель!

– Нет, я сделаю так. Надо бы приступить к этому немедленно, но я не хочу, чтобы ты доставал меч.

– Но… – Нанджи, наверное, думал, что хуже быть уже не может и вот стало хуже.

– Но тебе придется объявить, что я совершил преступления против чести, – сказал Уолли, как бы заканчивая его мысль. – Ты все видел. И должен донести на меня кому-нибудь старше или сильнее. Давай! Ему это понравится. Он будет просто счастлив и отпустит тебя.

– Без моего согласия нельзя отменить вторую клятву! – с победным видом заявил Нанджи.

– Так я приказываю тебе согласиться! – ответил Уолли, удивляясь столь странной логике. – Ты ведь мой вассал и должен выполнять приказ, не так ли?

Несправедливо опутывать Нанджи такими парадоксами. Он ничего не ответил, но на лице было написано бесконечное отчаяние. Он разрывался между своими идеалами и долгом с одной стороны и личной привязанностью – с другой. Уолли это тронуло, но он был неумолим.

– Вы мне не доверяете! – пробормотал Нанджи.

В этом есть доля истины. Его преданность несомненна, но в подсознании опять может проснуться дождевой червяк.

– Я полностью полагаюсь на твою честь и мужество, Нанджи, но, похоже, настало время открытого поединка между мной и Тарру. Я хочу, чтобы кто-то позаботился о Джа – ты сделаешь это для меня? Только ради дружбы!

– Но Тарру тоже нарушал законы чести, – рассерженно сказал Нанджи. Я не могу донести ему на вас.

Это, конечно, единственная защита Уолли.

– Ты сам видел? У тебя есть какие-нибудь доказательства, кроме слов рабов? Свидетельство раба не принимают, Нанджи.

Нанджи сокрушенно промолчал.

– Возможно, он даже не подозревает, что ты знаешь о его проступках, – сказал Уолли. – Но все равно я снимаю с тебя твои клятвы и сейчас я ухожу. Пожалуйста, Нанджи, присмотри за Джа, Виксини и за стариком, если он выживет. Сделай это для меня.

Не глядя на него, Нанджи кивнул.

– Может случиться так, что Тарру задержит тебя, а всех остальных отпустит, – сказал Уолли, подумав при этом, знает ли Тарру, что Хонакура бежал из тюрьмы. – В таком случае все, о чем я сейчас говорил, предстоит сделать тебе, начинающий. Старик теперь – Безымянный. Ни он, ни рабы не могут иметь при себе денег. Если Нанджи задержат, вся ответственность ложится на тебя.

Свет померк для Катанджи. Уолли повторил все с начала, убедился, что Катанджи все понял, и дал ему денег. Вид у обоих братьев был несчастный и встревоженный.

– Ну, не вешайте нос! – сказал Уолли. – Богиня с нами, и я уверен, Она поможет нам пройти через все. И вот еще что – если случится самое худшее, не отнимай у Джа Виксини! Счастливо.

Он пошел вперед, чтобы поговорить с Джа. Рабыня встретила его улыбкой, но мысли ее были заняты Виксини, который устал и проголодался. Уолли ничем не мог ее утешить. Потом он вернулся к своему мулу, к тому, на спине которого покоился самый дорогостоящий элемент движимости во всем Мире. Уолли опять задумался.

Им руководит отчаяние. Если каким-то чудом Тарру не окажется на пристани, то Нанджи и всех остальных пропустят без проблем. В таком случае Уолли доплывет до их лодки или до какой-нибудь другой. Если Тарру там, то он, может быть, пропустит Нанджи – что вряд ли. Или задержит Нанджи, но отпустит остальных – тоже маловероятно. Но, во всяком случае, у Уолли появится время что-нибудь придумать. Теперь против него будет не вся охрана, возможно, человек десять – двенадцать, и половина из них ничего не умеют. Все не так уж плохо.

Но вот лес поредел, тропинка уперлась в каменный выступ, и Уолли заметил впереди Реку. Какая же она огромная! Противоположного берега почти не видно, хотя он стоит на утесе высотой не меньше, чем стена вокруг города. Там, вдали, лучи вечернего солнца золотили крыши и шпили ханнских храмов, но больше ничто не нарушало единства синего неба и глади мерцающей воды, усеянной тут и там разноцветными лепестками парусов. Он впервые осознал, что этот мощный поток, должно быть, оказывает огромное влияние на всю культуру Народа и поэтому люди сделали его своей Богиней.