Воин - Страница 6

Хелувай низко наклонил голову, стоя против сильного ветра.

— Держитесь все вместе и будьте рядом с евреями! — Ветер трепал его хитон, обдавая лицо крупинками песка и брызгами соленой воды. — Держитесь вместе! — Он притянул к себе жену и сыновей. В этот момент облако, нависавшее над ними, вдруг загорелось огнем. Еще через несколько мгновений оно стало гигантским огненным столпом, который закрыл вход в каньон, не позволяя колесницам фараона выехать на берег.

— Они идут! — закричала Азува.

Множество людей двинулось вперед, прямо в море, которое широко расступилось перед ними до самого противоположного берега, открывая дорогу к спасению. Некоторые быстро побежали вниз по сухому наклонному морскому дну. Другие, нагруженные вещами, шли медленнее. Хелувай велел Азуве с сыновьями бежать вперед, а сам решил идти следом с волами и телегой. Его отец и братья остались с ним; часть мешков они положили на плечи, чтобы немного разгрузить волов и двигаться быстрее. Сзади давили и подгоняли тысячи людей, заставляя их быстро идти по высохшему дну моря. Поднявшись наверх и оказавшись на противоположном берегу, он увидел свою семью — они ждали его, стоя среди евреев.

Огненный столп поднялся вверх. Армия фараона бросилась из каньона на песчаный берег, и скоро уже колесницы мчались по морской дороге, которую Господь открыл для Своего народа. Среди отставших израильтян Хелувай заметил Завдия. Старец, бледный от изнеможения, прогибаясь под тяжестью мешка с имуществом, тяжело карабкался вверх по наклонному дну; его сын Хармий изо всех сил старался ему помочь. Подбежав к ним, Хелувай схватил мешок и стал помогать старику.

— Колесницы едут! — закричал Кеназ, подбегая к ним и забирая мешок. — Они близко! Быстрее!

Сзади раздался шум и плеск воды и вопли людей. Внезапно холодная вода ударила Хелувая в спину. Он упал лицом вниз и тут же почувствовал, как чьи-то руки тащат его наверх. Поднявшись и прочно встав на ноги, Хелувай стал вытаскивать на берег Хармия. Задыхаясь от напряжения, Кеназ бросил мешок на сухой песок. Завдию уже помогли выбраться на сушу, и он стоял рядом, испуганный, но невредимый.

— Их больше нет. — Кеназ внимательно смотрел на море, стараясь увидеть преследователей. — Они все утонули.

Множество людей стояли молча, глядя на слегка волнующееся море, которое не спеша выбрасывало на берег мертвые тела египетских солдат.

Хелувай так и остался стоять рядом с Завдием и Хармием.

— Слава да будет Богу, который спас нас.

Все еще бледный старик скоро отдышался. Он ухватился за руку Хелувая, опираясь на него.

— Спасибо тебе, Халев. — Впервые в этом слове не прозвучало презрения. Халев. «Новое имя для нового союза. Да будет так».

Старец сжал его руку:

— Поставь свой шатер рядом с моим.

Его сын Хармий улыбнулся и хлопнул Хелувая по спине.

*

Не прошло и трех дней, как всеобщее ликование превратилось в жалобы: вода, найденная в пустыне, оказалась горькой и непригодной для питья. Моисей помолился и бросил кусок древесной коры в небольшое озеро. После этого люди смогли утолить жажду — ведь им предстоял долгий путь, прежде нем они доберутся до финиковых пальм Елима. Некоторым хотелось остаться, но Бог повелел Моисею вести Его народ в пустыню. Почему? Этот вопрос уже стал привычным. Почему Господь вместо злачных пажитей и тихих вод ведет их в сухую землю, где только песок и скалы? Вскоре к нежеланию идти по пустыне добавились еще жажда и голод. Люди стали возмущаться, что у них нет мяса. Как будто Бог — не кто иной, как небесный слуга, который обязан немедленно подавать им все, чего они только пожелают. Однако Моисей помолился, и Господь послал перепелов, да так много, что нельзя было сделать шаг, не наступив на птицу. Но следующим утром людей ждало еще большее чудо: Господь послал небесный хлеб, которым они должны были питаться. Люди получили указание собирать эту пищу только на один день, не больше.

Халев опустился на колени, взял несколько белых хлопьев и положил в рот. Манна быстро растаяла на языке. Хлопья были сладкими на вкус и освежающими, как роса. Он наполнил ими глиняный кувшин, встал и посмотрел на облако, которое распростерлось над огромным лагерем, отбрасывая прохладную тень. Оно не двигалось от потока воздуха, как другие облака, не исчезало и не испарялось во время жаркого дня. Оно оставалось над людьми, местами плотное, с бело-серыми «пальцами», как будто могущественная рука Самого Бога защищала израильтян и шедших с ними иноплеменников от убийственной жары пустынного солнца. Свобода, вода, пища, кров. Разве Господь чего-то не дал им? Чего еще можно желать?

Целая волна чувств захватила Халева — это было что-то новое, чего он не знал и не мог объяснить. Он смотрел вверх, по его лицу текли слезы.

— Как мне поклоняться Тебе, Господь? Как мне благодарить Тебя за жизнь? Как мне теперь жить? Я даже представить себе не мог, что все будет так, Господь!

Жизнь стала непонятной. Быть свободным оказалось не так просто, как он думал раньше. Когда он был рабом, он знал, чего ждать от каждого нового дня, как и что ему делать. Теперь он даже не мог предположить, что принесет ему следующее утро. Каждый день отличался от предыдущего. Он не знал, где он поставит шатер в следующий раз; не знал, как надолго и почему выбрано именно это место. Каждый вечер он разбивал свой шатер подле Завдия, но вокруг его лагеря всегда теснились другие иноплеменники, которые искали лучшее место. Как получилось, что он отличался от них, искавших лучшей участи для себя и своих семей, требовавших сейчас большего, чем они имели раньше? Сейчас, когда пришла свобода, надо ежедневно принимать решения — ведь раньше их за него принимал кто-то другой… Халеву хотелось думать, что он более сообразителен и способен постоять за себя, чем другие, но сейчас он понял, что он такой же, как все. Он родился и вырос в глинобитной хижине, прожил всю свою жизнь на небольшом клочке земли, работая на полях фараона. Сейчас он был в растерянности. Вместо того, чтобы оставаться на одном месте, к чему он привык, он проходил огромные расстояния и жил в шатре, как пустынный кочевник. Это была не та жизнь, о которой он мечтал.

Напряженный, раздражительный, стараясь приспособиться к своей новой жизни, да еще и удержать своих близких вместе и создать в своей семье хоть какой-то порядок, он чувствовал больше стыда, чем радости. Иногда они вели себя как стая волков, рыча друг на друга и устраивая войну из-за мелочей.

— Куда мы идем, брат? Я думал, мы направимся в Ханаан, а мы идем все дальше в пустыню!

Каждый день приносил новые пререкания, споры, проблемы. Как Моисей мог слышать голос Божий в этом постоянном хоре голосов, которые без конца жаловались и задавали вопросы?

Халев тоже переживал внутреннюю борьбу. В своем сердце он взывал к Господу: «Я не хочу подвергать сомнениям Твои пути, Господь. Куда бы Ты ни послал нас, я хочу идти без колебаний и с благодарением. Я хочу идти в неизвестность также, как Моисей — с поднятой головой и посохом в руке. Я не хочу оглядываться назад и желать своей прежней жизни. О, Господь, помоги мне не забывать, как ужасно было прошлое и как сильно я желал быть свободным. Можешь ли Ты изменить человека? Если да, то измени меня!»

— Халев!

Услышав недовольный голос Иерахмеила, Халев опустил свой гомор и держал у груди, закрыв глаза и сжав зубы.

— Мы опять идем! Наверно, один Моисей знает, куда мы идем на этот раз. Как будто где-то есть лучшее место для отдыха… — Иерахмеил удалялся, и его гневный голос звучал все тише.

Облако двигалось. Оно изменило форму, и Халеву представилось что-то вроде огромного орла, который парил, раскинув крылья и опустив голову. Орел смотрел на них, но не как на добычу, а как на своих птенцов, которых он хотел защитить.

— Халев! Ты так и собираешься там стоять? Они уже идут!

«Пожалуйста, Боже, измени еще и моих близких!»