Военные приключения. Выпуск 7 - Страница 78

На звук подошел стражник с пикой.

— Чего тебе, пташка ранняя?

— Отвори, — попросил Иван.

— Смерти захотел?

— Глянуть желаю, что на белом свете деется. А то сидим тут, как в крысоловке.

Стражник покачал головой:

— Нельзя.

— Почто?

— Заказано ворота отворять.

— Вчера я бегал наружу…

— Вчера бегал, а сегодня не побегаешь. Велено никого не впущать и не выпущать, — зевнул стражник.

— А ты потихоньку, в калитку меня выпусти. А? — попросил Иван. — Что ж ты, не знаешь меня?

— Кто ж тебя не знает, прыгунка, — ухмыльнулся стражник. — Только зря просишь.

— Я пробегусь — за мной и ветер не угонится, и мигом обратно.

— Попадешь как кур во щи. А ты вот что, прыгуиок, — посоветовал стражник. — Забирайся на стену да и гляди, сколько душеньке угодно.

— И то дело, — согласился Иван и словно ветер помчался к ближайшей угловой башне.

Стражник глядел ему вслед, то ли неодобрительно, то ли восхищенно покачивая головой. Странный он парень, этот Иван Крашенинников. Словно бес в ногах его сидит. Бегает так, что никто в округе за ним не угонится. Куда там! Кажется, Иван, захоти только, и коня доброго обгонит. А как он прыгает, как из лука тугого стреляет, как копье мечет в цель — загляденье! И откуда что берется? Отец его, Петр, забитый мужик, стать у него самая что ни на ест обыкновенная. А у Ивана — любо–дорого посмотреть: стройный, в поясе узок, плечи широкие. Ходит — как по воздуху плывет. Не зря девки на него заглядываются.

По витой избитой лестнице, утопленной в башне, Иван между тем споро выбрался наверх. Миновал выщербленный зубец, вышел на открытый участок и, глянув вниз, застыл словно завороженный. Зрелище и впрямь было необычным.

Внизу на равнине теснился немирный пришлый люд, который торопился по–хозяйски устроиться у стен монастыря. Ставили палатки, разжигали костры, забивали скотину. Несмотря на ранний час, в стане противника царило оживление. Иногда до Крашенинникова долетали отдельные возгласы.

Все это людское месиво колготилось в сырой сентябрьской дымке, сбивалось в кучки, чтобы тут и.в растечься ручейками, и очень напоминало издали муравейник.

Через несколько минут Иван заметил, как издалека, со стороны Благовещенской рощи, показалась группа воинов в одинаковых одеждах. Они сноровисто волочили по земле какой–то длинный предмет. Острые глаза юноши угадали в нем осадную лестницу, известную ему по рассказам Аникея, его приятеля, который слыл неугомонным выдумщиком и изобретателем всяческих поделок.

Иван смотрел на осадную лестницу, и сердце его еще тревожнее заколотилось. Только теперь он всей душой почувствовал, что впереди, в недалеком будущем, — осада, жестокие сечи…

Потянул ветерок, и Крашенинникову показалось, что это сам ангел смерти повеял своим крылом. Из рассказов беженцев он знал, что враг жесток и неумолим. Чего–чего, а пощады от него не жди!

Здесь, за стенами монастыря, находились все его близкие: и многочисленные друзья, и старые родители, и златокосая Наталья. Что ждет их в будущем?..

Несмотря на насупившееся небо, осаждающие продолжали суетиться, что–то кричали, размахивали руками. Вскоре появилась вторая осадная лестница, затем еще и еще. Крашенинников и счет им потерял. Среди всех лестниц выделялась одна, которая была почти вдвое длиннее других.

Иван оглянулся, посмотрел на крепость, которая показалась маленькой и беззащитной перед несметными сонмищами врагов, и сердце его сжалось от тоскливого предчувствия.

Неужто им никто в крепости не поможет, неужто люди окажутся брошенными на произвол судьбы? II где же? Здесь, посередь Руси, собственной отчизны.

До Москвы, ежели по мирным временам, рукой подать, а ныне — попробуй доскачи, доберись. Птицей не полетишь, хотя Аникей и говорил ему однова, что человеку можно приделать крылья, и тогда он поднимется в небеса, аки птица. Он даже рассказывал про какого–то стародавнего парня, которого звали Икар… Вроде этот самый Икар смастерил себе крылья, прикрепил перья воском да и полетел ввысь вместе со своим отцом, кап то мудрено его звали… Только дело плохо кончилось. Поднялся Икар слишком высоко, туда, где солнце жгло больно жарко, лучи его растопили воск, и перья выпали. Упал Икар в море и погиб. Тут и сказке конец. А может, не сказке?..

Крашенинников тряхнул головой. Нет, крылья не для него! Вот по земле бежать — дело другое. Тут он с кем хочешь потягаться может.

Как, однако, пробраться в Москву, чтобы попросить помощи? Может, глухой ночью на коне добром поскакать? Конь хороший найдется, да ненадежное это дело — конь. Заржет не вовремя — и враз попадешься. Иван глянул на людское месиво внизу и вздохнул: коня убьют под ним в два счета. Надеяться можно только па себя… На мгновение он прикрыл глаза, представив себе, как дерзко мчится там, внизу, лавируя между врагами, а те в растерянности никак не могут поймать его, только хватают руками пустоту. Они пускают в пего стрелы, мечут копья, да все мимо, мимо — настолько ловко увертывается от них Иван. Словно нынешней весной, когда они играли с ребятами в горелки на лугу…

Видение было настолько ярким, что Иван вздрогнул, когда кто–то неожиданно окликнул его снизу:

— Эй, Вань!

У подножья степы стоял Аникей Багров и, задрав вверх рыжую жидкую бороденку, весело смотрел на него.

— Заснул, что ли, стоя? — поинтересовался приятель.

— Навроде того, — не без смущения признался Крашенинников, улыбнувшись в ответ.

— Гляди, свалишься полякам прямо в котел. Знатная похлебка получится.

— Поднимайся сюда.

— И то.

Аникей, взобравшись на крепостную стену, тут же зашел за зубец, служащий защитой воинам от стрел врагов.

— Насилу разыскал тебя здесь, — произнес Аникей, едва отдышавшись от быстрого подъема по крутой лестнице. — Спасибо, стражник подсказал, где тебя искать, неугомонного. Чего тут деешь–то?

— На недруга смотрю.

— Охоронись, за камень стань. Неровен час, стрелой сшибут, моргнуть не успеешь.

Иван махнул рукой.

— Не до меня им, — произнес он. — Видишь сам, что там делается.

— Да уж вижу, — угрюмо ответил Аникей. Брови его нахмурились, вертикальная складка прорезала лоб.

— Подмогу нужно просить, и чем скорее, тем лучше, — сказал Крашенинников. — Сами, видать, не выдюжим.

— До бога высоко, до царя далеко, — ответил Аникей, приставив к глазам ладонь козырьком, чтобы лучше видеть.

— Ну уж далеко, — возразил Иван, — До Москвы–то рукой подать.

— Видят око, да зуб неймет, — усмехнулся Аникей, продолжая разглядывать несметные полчища врагов.

— А ты придумай чего–нибудь, Аникуша.

— Я?

— Кто же еще–то? Ты первый выдумщик в округе. Даже, говорят, с нечистой силой начал знаться…

— А ты, ежели друг мне, глупостей не повторяй! — резко оборвал его Аникей.

— Я шутейно…

— И шутейно не болтай.

— Нет, Аникей, ты не отказывайся, — не отставал Иван. — У тебя в избе диковинок полно — одна похлеще другой. Ты бы сделал мне крылья, а? Навроде как у того парня, про которого рассказывал.

— А полетишь?

— Полечу, так и быть. Где наша не пропадала!

— А вдруг враги стрелой сшибут, али сам сверзишься с поднебесья? Не побоишься?

— Не побоюсь, вот те крест, — торопливо проговорил Иван. Ему показалось, что Аникей спросил всерьез, а в том, что его приятель горазд на самые неожиданные выдумки, Ивану, да и не только ему, приходилось убеждаться не раз.

— Значит, в Москву полетел бы?

— В Москву, за подмогой.

Аникей стер тяжелую каплю дождя, упавшую на лоб.

Приятели помолчали. Дождь начал усиливаться.

— Ладно. Крылья — сказка, конечно, я понимаю, — развел руками Иван. — Но думаю, Аникей, я сумел бы и пешком до Москвы добраться.

— Это как же?

— Бегом. Никто меня не догонит.

— А ежели препятствие встретишь? Обоз, к примеру?

— Перепрыгну, что твой кузнечик. И добегу, — громко произнес он и тряхнул чубом.

— Меля в монастыре чудаком почитают. А ты, гляжу, чудак меня похлеще будешь.