Военные приключения. Выпуск 5 - Страница 60

Все кончилось. Все. И ни одного парашюта, ни единого — из возможных одиннадцати…

«Отвоевались, друзья!» — вспыхнула непонятная мысль и мгновенно угасла. Симонов быстро осмотрелся. Теперь наступил момент, когда необходимо было подумать и о своем положении, в горячке боя не до этого, главное — победить противника, свалить его, а потом уж… Вот и добился своего, «свалил»…

Он шел в развороте, не замечая, что уже заваливается в крутую спираль, срываясь в скольжении и теряя высоту.

— Командир! — встревоженно включились наушники. — Что́, в чем дело?!

Анатолий, опомнившись, сунул вперед ручку, срывая угрозу штопора, «дал ногу», вырвался из начинающегося кружения и, выровнявшись, перешел в набор высоты. Земля, услышав Проняхина, тут же вошла в связь:

— «Полста пятый», почему молчите? Обстановка?..

Улыбнувшись, Симонов по привычке снова окинул зорким взглядом, что там справа, слева, сзади и, довольный собой, прокричал:

— Всё… — Анатолий закашлялся — перехватило горло. — Как учили…

Земля шумно вздохнула и после потрескивающей паузы явно облегченно распорядилась:

— Домой. Все домой.

— Вас понял, — коротко ответил он.

Заруливая, Анатолий увидел, как к его капониру бежит майор-замполит. Анатолий зло, «чертом», развернулся, тормознув так, что бедный «Ла» едва не скапотировал и, глубоко кивнув своей лобастой башкой-мотором, встал, резко откачнувшись назад, на хвост. Остальные машины звена рулили по стоянке, вздымая вихрящиеся клубы пыли с просохшей после утренней сырости грунтовки. Анатолий прожег свечи так, что изумленный «АШ»[24] зашелся, взвыв до хрипа, и чуть не кулаком вырубил зажигание.

Неторопливо отстегивая привязные ремни, Симонов не поднимал головы. Потом он с грохотом согнал назад фонарь и молча глянул на запыхавшегося замполита, радостно задравшего к нему голову.

— Ну? — хрипло выкрикнул замполит. Механик за его спиной тревожно глядел на Симонова, не понимая пока лица своего командира, но уже чувствуя: «Не то…»

Не погасив еще радостного возбуждения, Анатолий молча смотрел на майора.

Замполит раскинул руки, точно готовился обнять летчика, снова повторил свой короткий вопрос:

— Ну?!

Анатолий, не отвечая, деловито-угрюмо возился в кабине: щелкнул «собачкой» пряжки парашютных ремней, со стуком откинул их с плеч на борта, рывком раздернул замок шлемофона и выщелкнул штуцер «папа-мама» радиопровода, окончательно освобождаясь от самолета.

— Так с орденом, а? — майор внизу улыбался.

— Ящики пустые, — раздраженно буркнул механику Симонов и странно-неловко, «раком», полез из глубокой кабины на крыло.

Замполит недоуменно задрал рыжеватые брови. Механик привычно лязгнул замками капота[25] и вздернул его скрежетнувшую створку над собой, сунувшись внутрь, в горячую, густо дышащую тошнотным бензином, перекипевшими маслами, раскаленным металлом и сгоревшим порохом тьму. Замполит настороженно ждал. Неподалеку рычаще взревел мотор последнего из четверки, разом стих, пару раз прохлопнув, и сразу стал слышен урчащий говорок «бобика» комполка, лихо мчавшегося поперек летного поля сюда, на стоянку.

— Вот это да-а!.. — задумчиво сказал из-под капота механик.

— Чего? — дернулся майор, заглядывая под фюзеляж. Анатолий тяжело спрыгнул с крыла и негромко потребовал:

— Фуражка, Егор!

— Командир, ты чего, в одну очередь весь ящик засандалил? — высунув голову из-под створки, удивленно-укоризненно вопросил механик.

— Где фуражка? — раздражаясь, повторил Анатолий и, увидев ее на инструментальном ящике, сказал: «Ага!», неспешно напялил ее поглубже и неторопливо пошел навстречу тормозящему «бобику», уже не слыша — или все так же не слыша — недоуменный голос майора за спиной:

— Чего это он?

— Его и спрашивайте — он командир, я его технарь. Но как же стволы-то не заклинило… Разрешите-ка…

— Ну, с победой? — деловито осведомился Романюк, ловко выпрыгнув из машины. — С одного захода?

— Так точно. Разрешите доложить: цель реальная. Перехват выполнялся составом звена по высоте…

— Знаю-знаю! — прервал Романюк. — ВНОСовцы[26] все дали. Чего унылый, победитель?

Симонов покосился на шофера, сидевшего за рулем открытого автомобиля-ящика и «ничего не слышавшего», и, глядя Романюку в глаза, медленно проговорил:

— Я ему в борт стрелял. Прямо перед звездой.

— Ну?

— Точно перед звездой, — с расстановкой повторил Симонов. — А ведь я их всех помню…

— Кого?!

— Всех. В воздухе встречал. Там… — он неопределенно взмахнул рукой. — На Востоке. Тогда…

— Ну, Симонов… — досадливо сказал за спиной замполит. — Тут, понимаешь… Такая победа!..

— Нет победы! — оборвал его Анатолий, не оборачиваясь. — Понял? Нету! Он военный летчик. Офицер. Как я.

— Это ж как понимать прикажете, товарищ Симонов? — тихо осведомился странным голосом замполит.

— А так и понимать. Тот парень… Не он там должен был быть. И не его я должен был сбить.

— Чего несешь, Яковлевич? — предостерегающе проговорил Романюк. — Ты выполнял боевую задачу. Боевую!

— Не он! — зло-упрямо отрезал Анатолий. — А тот, кто его послал. А он — он обязан был сказать «Есть!». Мы друг друга метелим, а все они… Тебе, — он рывком обернулся к замполиту, — тебе этого не понять.

— Э-эй! — поднял голос комполка. — А ну прекрати. Прекрати, майор! Ты ж фронтовик. Боевой летчик.

— В том-то и дело, — безнадежно сказал Анатолий. — В том-то всё и дело… Я того паренька-футболера помню. А этот вот… — Он ткнул большим пальцем через плечо. — Вот он — нет.

— Какого паренька? — раздраженно осведомился замполит. — И что за манера такая — спиной разговаривать?

— А-а… Товарищ подполковник, разрешите идти, рапорт писать? — Симонов вскинул ладонь к виску.

— Ты его помнишь? — тихо, задавленно спросил Романюк.

— Того парнишку с «Тандерболта»?[27] — Симонов усмехнулся. — Еще бы…

— Ну конечно, — хмуро кивнул подполковник. — Верно… Это же ты с Лешкой, с Бикмаевым, его тогда вытащил…

…Они с Лешкой выскочили из облачности и неожиданно перед собой ниже увидели, как четверка «Зеро»[28] треплет огрызающийся одинокий «Тандерболт», и японцы — явно еще неопытные, вернее, уже неопытные, как почти все японцы конца этой распроклятой бесконечной войны, злые и упрямые, — вцепились в него, в несчастного невезучего одиночку, заблудшего в небесах, как в раю; а он вертится отчаявшимся псом, но вырваться не может и крутится осатанело в безнадеге, и ему влетает слева, справа, снизу, сверху, в поддых и по загривку — он ведь один, и чертов П-47 утюг утюгом в сравнении с вертким крепышом А6М5, не помогают и не спасут ни восемь стволов, ни все громадные две тыщи восемьсот коней могущего «Пратт-Уитни»; сейчас, вот сейчас его таки завалят, ох, свалят — прямо в стылый осенний океан, откуда нет спасенья… И они с Лешкой, мигом опомнившись и не успев переброситься и парой фраз, кинулись к нему, к погибающему союзнику, бездарно влетевшему в эту гиблую кашу, но не успели подойти на выстрел, как японцы, узрев их, на диво грамотно разом крутнулись на контркурсы, ухнули, отрываясь, в пикирование под русских, тут же рванули в вертикаль и моментально сгинули в облаках, браво продемонстрировав высокий класс молодцеватого ухода в ретираду.

А янки, когда русские подстроились к нему и, улыбаясь, вскинули в приветствии руки, — янки распахнул фонарь, сорвав черный намордник маски и, размахивая рукой, что-то им орал, хохотал, радостно тыча в пробоины в борту и крыле, вытирая слезы, выжатые, наверно, ветром, и опять суетился, аж подпрыгивал в кабине, что-то счастливейше выкрикивал, высовываясь за борт, — ведь связаться по-человечески по радио они не могли, не зная частот друг друга, но прекрасно понимали друг друга — летчики одной битвы, братья по духу и Победе.