Военные приключения. Выпуск 5 - Страница 6

— Хорошо, — согласился с действиями Грибова следователь и спросил на всякий случай: — А возможность попытки ограбления?

— Вряд ли. С Шелихова и Кравцова не сняты даже часы. А у журналиста к тому же в кармане пиджака лежало редакционное удостоверение с двумя сотенными ассигнациями. Да и добивать грабители не стали бы.

— Это уж точно, — кивнул Верещагин и тут же спросил: — Вид оружия установлен?

— Установлен, — вздохнул Грибов. — Этот гад так спешил, что даже не удосужился гильзы вобрать. Небось думаете, ваш ТТ, наган или «Макаров»? Как бы не так, «вальтер»… Образца тридцать восьмого года.

— «Вальтер»? — вскинул на майора удивленные глаза Верещагин. — Случаем, на ошиблись?

— Да нет, — хмуро ответил Грибов. — Я эту немецкую штучку прекрасно знаю.

Неплохо знал «вальтер» и сам Верещагин. Один из лучших пистолетов в мире, укороченный вариант которого выпускался специально для гестапо. Восьмизарядный, весом чуть меньше килограмма, длина ствола 212 миллиметров. Патрон выбрасывается на левую сторону, вверх. Один из многих отзвуков войны, хотя до сих пор находится на вооружении в бундесвере.

Номер, в который поселили Верещагина, почему-то назывался «люксом», и, видимо, поэтому здесь на правах столичного корреспондента жил Игорь Кравцов. Сразу нее от двери направо, на перегородке, которая отгораживала основную комнату от тесной прихожей, висел умывальник, поверх которого мутно блестело треснувшее зеркало. Жильцы всех остальных номеров умывались на первом этаже этого двухэтажного деревянного строения, носившего гордое название ГОСТИНИЦА. Сразу же за перегородкой громоздился трехстворчатый шкаф, за ним — деревянная кровать, аккуратно заправленная покрывалом. Интерьер дополнял стол и телевизор с антенной-рогаткой, напротив которого стояло небольшое кресло.

Здесь было все точно так же, как и в тот трагический вечер, когда убили Шелихова и выстрелом в голову ранили хозяина вот этих вещей, которые лежали на небольшом письменном столе, что уютно приткнулся к окну. На спинке стула висел гэдээровский спортивный костюм — точно такой же недавно приобрел Верещагин. И видимо, из-за этого костюма он вдруг увидел в Кравцове не абстрактного человека, который на грани жизни и смерти лежит сейчас в краевой больнице, а живого парня, за которого бились врачи.

Верещагин еще не знал, с чего начнет расследование, и поэтому так важно было познакомиться с Кравцовым хотя бы через его вещи. Правда, насколько он мог предположить, журналист оказался всего лишь случайным свидетелем убийства Шелихова, попытался задержать убийцу и…

Верещагин представил, как вот здесь, на этом самом стуле, сидел Кравцов и делал записи на разлинованных листах бумаги, которые аккуратной стопочкой белели на краю стола. Рядом лежали две шариковые ручки, несколько карандашей и ученическая точилка, которую Кравцов, видимо, возил с собой. А чуть сбоку от стола, в кресле, сидел Шелихов и, отпивая из граненого стакана чай, что-то рассказывал журналисту. Эх, если бы они знали, чем кончится тот теплый августовский вечер…

Повесив в шкаф пиджак, где на плечиках висели ветровка и несколько рубашек Кравцова, Верещагин ополоснул под умывальником лицо, руки и, вспомнив, что в гостинице есть буфет, спустился вниз. Однако общепитовская точка районного масштаба в дневные часы не работала, исходя, видимо, из того, что командированные, живущие в гостинице, с десяти утра до семи вечера должны заниматься своими непосредственными делами, а не отлеживать бока на мягких кроватях и отнимать время у буфетчицы.

— Ясно, — хмыкнул Верещагин, соображая, где же ему придется столоваться в воскресный день, если все общепитовские точки последовали этому примеру.

— А она щас закрыта, — неожиданно раздался голос за спиной.

Верещагин обернулся — перед ним стояла пожилая женщина с ведром и шваброй в руках.

— Да уж вижу, — кисло улыбнулся Верещагин, ощущая, как его начинает одолевать голод.

С ходу проанализировав его состояние, добросердечная тетка посоветовала:

— А вы в столовку сходите. Вона она, через дорогу. У райкома. — Однако тут же спохватилась: — Ан нет, милок. Тоже щас закрыта. Теперича в пять откроется. Люди кончают работать, она и открывается. А еще — утром, когда завтракают. И в обед.

— Спасибо, мать, — отозвался Верещагин. Знал бы такое дело, хоть бы консервов каких с собой прихватил, а тут… Щелкай теперь зубами. Хорошо еще, хоть кипятильник с заваркой взял. — А у вас водички питьевой можно набрать? — попросил он.

— А чего ж нельзя, — охотно отозвалась тетка. — Вона, в кубовой, бачок стоит. Из его и бери.

Вскипятив воды в кружке, Верещагин заварил чай и, взяв со стола несколько исписанных страниц, сел в кресло. Почерк у Кравцова был прыгающий, неровный, однако, несмотря на это, читалось легко, без обычного напряжения, когда просматриваешь написанное от руки. Верещагин отхлебнул глоток, поставил стакан на край тумбочки, сказал тихо:

— Прости, Кравцов, что читаю без твоего ведома, но сам понимаешь, служба такая. Да и познакомиться с тобой поближе надо. «Черемша», — прочитал он. — Ну что ж, давай, друг, через нее знакомиться.

— Интересно, — хмыкнул Верещагин, любивший черемшу во всех видах, однако даже не подозревавший, что ее могли знать бог знает где в далекую старину и даже дали ей такое точное название. Он был убежден, что растет она только на Дальнем Востоке да еще на Байкале.

Верещагин допил стакан и, чем дальше читал записи Кравцова, тем большим уважением проникался к нему как к журналисту. Несмотря на молодость — парню всего лишь двадцать шесть лет — и явную нехватку опыта, он умел схватывать главное.

Отложив прочитанный лист, Верещагин взял следующий, пробежал его глазами. Здесь шли отрывочные записи, относящиеся непосредственно к воздушным пожарным.

— Составить акт… — повторил Верещагин, задумавшись.

Солнце давно уже катилось на закат, и теперь его лучи пробивали серое от пыли окно «люкса». Стало теплее, уютнее, и Верещагин подумал невольно, что Кравцов именно после обеда садился за этот вот письменный стол, предусмотрительно поставленный сюда администрацией гостиницы. По своему опыту Верещагин знал, что в таких номерах народ обычно останавливался деловой, имеющий дело с многочисленными бумагами, оттого с чьей-то легкой руки и стали ставить в них не тумбочки, а именно письменные столы, в ящики которых и бумагу можно положить, и разную документацию.

— Составить акт… — опять повторил он заинтересовавшую его фразу, наспех записанную Кравцовым. Шелихов же был как раз тем самым инструктором парашютной команды, о которой собирался писать московский журналист. И убит он был не до пьяной лавочке, не в уличной драке, а из-за угла. Причем для верности добили выстрелом в затылок. Одно это говорило о многом. Видимо, кому-то очень сильно помешал этот самый Шелихов, вот его и подкараулили на лесной тропе.