Военные приключения. Выпуск 5 - Страница 40

Башир приложил к губам палец!

— Тихо, рафик Абдулахаб. У неверных и стены имеют уши. Не удивляйся моему халату, он не богат, но под ним надежное оружие. Я узнал, какая беда с тобой приключилась, и позвал тебя, чтобы помочь. Уже заготовлен приказ о твоем аресте — мой человек служит в ХАД, — и завтра, если ты меня не послушаешь… Ты знаешь, как неверные поступают со слугами аллаха. Им стало известно, что твоего отца, — он дважды утвердительно кивнул, заметив недоумение на лице Абдулахаба, — да, твоего отца, как и моего, расстреляли в ту же ночь вместе с Амином. И считают, что ты прибыл сюда мстить за него. Так и следовало бы поступить по закону корана. Дух наших отцов кружит вокруг нас и взывает о мести. Решай — или мы их, или они нас.

Так Абдулахаб стал моджахедом, правой рукой сардара Башира.

Кишлак Шаршариф, приютившийся у подножия горы Шарша, небольшой и неприметный, словно прячущийся от людского взора, за шесть лет подвергался более десятка раз обстрелам из пулеметов и гранатометов, ракетным ударам и бомбежкам с воздуха. Расположенный на бойком месте — караванном пути из Пакистана, — он переходил из рук в руки: то его занимали отряды Народной армии, пытавшиеся создать здесь кооператив дехкан, то захватывали моджахеды Башира, Самада, Масуда. Теперь дорогу прочно оседлали отряды царандоя и шурави, и набеги прекратились, но кишлак почти пустовал, дехкане не рисковали здесь селиться и заниматься сельским хозяйством. Жили шесть семей пуштунов, четыре — таджиков и одна — узбеков. Появлялись еще какие-то люди, но в тот же день уходили.

Ему с самого начала было ясно, почему местом жительства определен кишлак Шаршариф — не потому, что «он» там родился и вырос, — и почему разрешили свободно добираться туда, предоставив возможность бежать, — его проверяли: дорога, по которой он добирался, тщательно контролировалась отрядами Народной армии, царандоев и шурави. О нем наверняка всюду оповестили, и все его контакты фиксировались, а если бы он попытался бежать, вряд ли дали возможность далеко уйти. И он ждал.

Теперь ждать становилось опасно: органы ХАД несомненно ищут кого-то из старожилов кишлака, чтобы окончательно убедиться, Саид ли это и какова его подлинная биография; а что из старожилов никого не осталось, Абдулахаб не был уверен.

Итак, уходить… Куда, как? Дороги перекрыты, в горах настигнут собаки шурави, хорошо натасканные искать по следу. И оставаться с каждым днем становилось все опаснее.

Он стал готовиться к побегу: запасся водой, сушеным тутовником, орехами — основной пищей афганцев, которая не обременяет особой тяжестью, но питательна и быстро восстанавливает силы. А ему требовалось их очень много: преодолеть труднопроходимый перевал через Шаршу, на котором ему уже довелось побывать с Баширом, и пройти более 10 фарсахов[16], чтобы добраться до провинции Арсак, где, по рассказу Земфиры, обосновался в последнее время Масуд.

Хорошо, что он оставил Земфиру в Шопше.

Масуд удивился появлению в отряде Абдулахаба — считал его погибшим — и обрадовался. Приветствовал по восточному обычаю, сложив у груди руки, повел в пещеру, у входа в которую стояли телохранители, устланную внутри коврами. Усадил напротив.

— Рассказывай, — потребовал коротко и строго. Абдулахаб подробно изложил свои мытарства и поинтересовался, не вернулся ли Мурмамад.

— Он тоже жив? — вскинул Масуд густые брови.

— Погиб только Саид, — повторил Абдулахаб, — чьим именем я и воспользовался.

— С женой виделся? — Масуд испытующе смотрел ему в глаза.

— Разве она не в отряде? — сделал Абдулахаб удивленное лицо — пусть сардар думает, что он пока ничего не знает о их взаимоотношениях.

— Красивая женщина в отряде — яблоко раздора. И я разрешил ей уйти, хотя не имел права — слишком много она знала.

— Земфира не из тех, кто предает единоверцев.

— Кто знает, — усомнился Масуд. — Будем надеяться. Во всяком случае, женщина не должна стоять между сарбазами, когда решается судьба родины.

— Так, мой господин, — согласился Абдулахаб.

Масуд, разумеется, ему не поверил, приставил соглядатаев, которые днем и ночью следили за Абдулахабом. Знает кошка, чье мясо съела, как говорят русские, боится мести. И правильно, что боится. Как ни оберегается, Абдулахаб дождется своего часа, расплатится за поруганную честь сполна…

Сардар рассчитывал на то, что моджахед не посмеет поднять руку на господина, на примирение. В первом же набеге на кишлак неверных, где было расстреляно 27 представителей и активистов народной власти, в доме начальника царандоя Масуд со своими телохранителями застал жену слуги закона, женщину лет тридцати, и двенадцатилетнюю дочь, сущую красавицу с уже оформившимся станом и соблазнительно выпирающей из тонкого платья грудью.

Масуд вожделенным взглядом облапил женщину и девчонку. На последней задержался особенно долго. Потом разрешил телохранителям забрать вещи и выйти.

— Абдулахаб, останься, — остановил казначея. И кивнул на девочку: — Она твоя. А я с мамашей разговеюсь.

Абдулахаб увидел, как в страхе расширились глаза девочки, как закаменело ее лицо и губы остались полуоткрытыми, не в силах закричать, позвать на помощь.

Она была очень хороша, эта девчушка, черноокая, чернобровая, с миндалевидным разрезом глаз, похожая на индианку — над правой бровью лицо ее украшало родимое пятно с горошину. И не выполнить волю господина значило зародить в нем подозрение, насторожить его…

Масуд хотел девочкой откупиться от мести. Абдулахаб принял подарок господина, но слишком это была дешевая плата за надругательство над женой — мало, что сам насильно держал ее в наложницах, так в завершение, устав от ее сопротивления и открытых оскорблений, отдал на ночь самому страшному и жестокому телохранителю Азизу.

Такое не прощают.

Масуд, несмотря на то что оставил Абдулахаба в прежней должности казначея, обласкивал и доверял многие тайны, держал с ним ухо востро и не раз подвергал проверке: посылал в Пакистан к Себгатулле Моджаддеди с истязателем жены Азизом, в другие отряды как связников и координаторов боевых действий. Предоставлял отличные возможности свести с ним счеты, если задумана месть. Но Абдулахаб не так глуп, чтобы клюнуть на столь дешевую приманку, С Азизом у него будут другие возможности расквитаться, а вот с Масудом, главным обидчиком, нелегко найти подходящий момент и условия, чтобы остаться в живых самому: сардар наверняка предусмотрел разные варианты, в том числе и тот, который задумал Абдулахаб, — уйти с Земфирой за кордон.

Да, Масуд не Башир: предусмотрителен, коварен, хитер, и все-таки, как говорят русские, на всякого мудреца довольно простоты. Не зря Абдулахаб учился в Ташкенте, не зря во время каникул лазал по горам с геологоразведчиками: хорошую идею родили те походы — уйти через Дарвазский хребет; трудно будет, места там почти непроходимые, но они с Земфирой постараются. Спрячут золотишко и драгоценности где-то по ту сторону у подножия, а года через два, когда все успокоится и шурави признают их своими — русские доверчивы и примут их, в этом он не сомневался, — можно будет извлечь сокровища…

Двухмесячное пребывание в отряде, строгое повиновение и исполнительность сделали свое дело: Масуд успокоился, доволен им и постоянно держит при себе как переводчика. В конце сентября отряд совершил три нападения на советские заслоны — один на перевале и два у дороги. Во всех трех случаях удалось захватить пленных. Масуд не церемонился с ними, и главный метод допроса был пытки, которые с удивительным изобретательством и изощренностью вел Азиз, этот гиббонообразный ублюдок, одним своим видом заставлял трепетать людей. Худой и сутулый, с крючковатым носом, похожим больше на клюв хищной птицы, с длинными руками и тонкими пальцами, он как гриф-стервятник терзал свою добычу, упиваясь муками жертвы: сажал обнаженного пленника на стул, привязывал руки к спинке и двумя пальцами-клешнями правой руки начинал давить на самые болевые места, доводя человека до исступления. Пальцы у него были сухие и сильные: он протыкал ими тело как гвоздем, вырывал из груди соски, отрывал уши, выдавливал глаза, раздирал рот…