Военные приключения. Выпуск 4 - Страница 95

Мы далеки от предъявления конкретных воспитательных счетов отцу и матери Сакалаускаса. Но бесспорно одно: ни душевной близости, ни открытости, ни интимной доверительности в отношениях с родителями у него не было. За восемь месяцев воинской службы от Артураса не поступило в родной дом ни одного сигнала о том, что его служба не складывается, что в коллективе он инородное тело. И только, когда грянула катастрофа, написал: «Случилось несчастье, которое перечеркнуло всю мою жизнь». Но и осознав собственное несчастье, он не пошел по дороге здравого смысла: совершил дезертирство с оружием, обокрал мертвых сослуживцев, пожилую женщину, приютившую его. Это деяние не заблудшего подростка. В армию он пришел сложившимся человеком, после окончания техникума. Был старше, грамотнее, эрудированнее своих сослуживцев по взводу, подчеркнем: только по взводу, по холоднее рассудком, замкнутей, надменнее. Один из офицеров сказал об Артурасе: «В нем было что-то недочеловеческое, какая-то недоразвитость добрых чувств». И эта оценка не лишена рациональности. В одночасье личность не может стать злой, ожесточившейся, готовой на чудовищное убийство. И если подобное случается, то причины этого следует искать в самой личности, там, где она формировалась, на какой почве взрастала, какими установками вооружалась в семье. Свою жизнь, как и жизнь наших детей, к которой мы их готовим, нельзя обмануть. Жизнь, как эхо: что мы ей крикнем, тем она и отзовется.

Отвечая на зрительские вопросы, создатели фильма «Кирпичный флаг» говорили, что воины-прибалты якобы гонимы в частях и подразделениях за то, что они по уровню образования и культуры выше остального контингента Советской Армии (?!). Не слишком ли глобально и самонадеянно? Не будем уточнять, откуда позаимствован этот образчик «цивилизованного превосходства», скажем только, что в армии, в том числе русской, с самого начала ее регулярного статуса более всего почитались честь и благородство, верность присяге, крепкие узы войскового товарищества, гуманность к местному населению.

Нельзя быть культурным человеком и в то же время нечестным. Нельзя быть культурным солдатом и забыть о долге перед Родиной, нарушить присягу. Нельзя быть культурным и образованным и презирать товарищей, с которыми делишь кров, пищу, тяготы службы. Нельзя быть культурным и одновременно бесчеловечным, не умеющим сострадать. И это не любительские сенсации. Они зиждутся на вековой морали наших соотечественников. А образованность, так называемое многознание, не научает культуре. Она — прежде всего свойство духовное.

Вспомним тургеневского Пеночкина, лощеного, образованного дикаря, который никогда не поднимал руку на своих крепостных и никогда на них не повышал голоса. Просто он любил стоять у конюшни и слушать посвист плетей, которыми секли дворовых за разного рода прегрешения. При этом лицо его растекалось в улыбке, становилось мечтательным. И в такт кнуту он повторял: «Чоки-чоки, чок-чок, чоки-чоки, чок-чок…» Таким гуманным был «культурный» баран Пеночкин.

Не думаю, что подобный культурный уровень разделяют авторы «Кирпичного флага». Но тогда зачем им понадобилось «окультуривать» Сакалаускаса и в фильме, и на зрительских встречах. Ведь речь шла о нем, и только о нем. Воистину оценки режиссера Бержиниса, его коллег и реальность, что называется, друг на друга волком воют.

В видеопротоколе следствия есть один колоритный ответ Сакалаускаса.

— Кто-либо из потерпевших просил у вас пощады? — спросил полковник.

Не отводя глаз от военного юриста, он сквозь хныканье сказал:

— Не просили…

Никто не попытался расшифровать это «не просили». Думается, зря. Здесь много напрашивается «почему». Ибо и ложь, и ущербный эгоизм, и жестокость Сакалаускаса — это все плоды предательства, плоды поражения личности, к чему он в конечном итоге я пришел. Когда он впервые не выплыл из реки жизненных обстоятельств, сейчас уже невозможно определить. Достаточно было не помочь ему лишь один раз. И все. Захлебывался и тонул он уже сам.

Предвидим, что авторы мифа об «интеллигентности» Артураса вновь взвизгнут: нет, он не лжец, не эгоист, он не жесток, а на жестокость ответил жестокостью. Тогда позвольте алаверды, как говорят в Грузии.

Во время следствия Сакалаускас заявил, что весь караул, за исключением его, был пьян. И это, дескать, укрепило в его сознании мысль, что с пьяными подонками надо рассчитаться. И если вспомнить, что два с лишним года назад за употребление спиртного профессоров и генералов исключали из партии, лишали должностей в назидание простым смертным, и это считалось «непримиримой борьбой за трезвый образ жизни», то нетрудно уловить, на какие дивиденды рассчитывал Сакалаускас, обвиняя мертвых сослуживцев в пьянке на боевой службе. Кроме адвоката, эту версию никто не поддержал. Знали: экспертиза отринула ложь.

Как Сакалаускасу могло прийти в голову обмануть то, что обмануть невозможно? Или мертвые сраму не имут?

К сведению адвоката Г. Жукович, которая так же, как и ее подзащитный, предпочитает, мягко говоря, некорректные поступки: служба караула спецвагона проверяется офицерами других частей практически на каждой станции. Употребление спиртных напитков в карауле — тяжелое ЧП. Последний такой случай был в части, где служил Сакалаускас, 17 лет назад.

Теперь о жестокости. Лишь один факт из множества. Прапорщик Алексей Котовский всего на год был старше Сакалаускаса. Пока тот заканчивал техникум, Алексей отслужил на «отлично» срочную, закончил школу прапорщиков. Скромный, мягкий по характеру, он мухи никогда не обидел. Так о нем отзывались сослуживцы и командиры. С Сакалаускасом ехал в спецвагоне второй раз. Никаких личных обид у Артураса к прапорщику не было. Он даже не знал его фамилии, как выяснилось на следствии. Тем не менее все это не помешало Сакалаускасу первую пулю пустить в голову спящего начальника караула. И когда тот, тяжело раненный, окровавленный, все-таки нашел в себе силы выйти из купе, Сакалаускас еще всадил ему шесть пуль. За что? Только за то, чтобы переодеться в форму прапорщика — вероятность задержания военным патрулем гораздо меньше, чем солдата. Даже подтяжки с брюк Алеши Котовского прихватил с собой убийца.

Таких деталей, от которых горло перехватывает сухая судорога, читатель не найдет ни у Мельника, ни у Зазориной, ни у литовских журналистов. Им был нужен другой Сакалаускас, лубочный, некий великомученик от армии. Что им до других судеб!

А вот позиция ленинградского тележурналиста С. Мелейко. На письмо семьи прапорщика Котовского, спустя четыре месяца, он ответил так: «Мне не очень хотелось писать вам, потому что вы назвали Сакалаускаса убийцей, а он только жертва». Затем следуют обвинительные рассуждения в политической незрелости отца и матери. Каково? Не знаем, знакомилось ли руководство Ленинградского телевидения с ответом Мелейко, но до какого же цинизма можно дойти, чтобы обвинить в политической незрелости… скорбящую мать. И вообще, из какого времени этот одергивающий глас в политической близорукости тех, у кого отнят навсегда единственный сын, одна и последняя надежда в старости.