Восстановление Римской империи. Реформаторы Церкви и претенденты на власть - Страница 28
Молчание источников о последних годах жизни Теодориха, не считая нашего итальянского летописца, просто оглушает, но некоторые специалисты уверены, что знают, что пошло не так. В частности, один из столпов послевоенных классических исследований Арнальдо Момильяно в конце 1950-х гг. представил Британской академии замечательно написанный и весьма влиятельный научный труд. В нем он доказывал, что главной причиной несчастий последних лет жизни Теодориха является тот факт, что, несмотря на видимость обратного, изначальное пропагандистское наступление гота никогда по-настоящему не срабатывало. На его взгляд, можно различить глубокое разделение всей итало-римской землевладельческой элиты на менее крупных (в большей или меньшей степени уровень мелкопоместного дворянства) чиновников-функционеров (вроде нашего старого друга Кассиодора), которые радостно присоединились к новой власти, и настоящих римских сенаторов-аристократов стародавних времен, которых так и не удалось убедить. Люди вроде Симмаха и Боэция всегда предпочитали быть частью Римской империи, и, когда в 520-х гг. их поймали на предательской переписке с Константинополем, это стало последним актом в долго тянувшейся саге о политическом провале.
Это эмоционально удовлетворяющая история, в которой римские вельможи действуют так, как, по вашему мнению, они должны были действовать – отвергать власть варвара, невзирая на то, сколько императорских одежд позаимствовано, и придерживаться римских идеалов. Я также подозреваю, что ближе ко Второй мировой войне история о том, как авторитетные чиновники радостно сотрудничали с завоевателями, вызвала в обществе дополнительный резонанс[82]. Но как бы эмоционально она ни была привлекательна (и прекрасно написана), картина на самом деле не очень хорошо работает, когда ей противостоят все факты.
Одна большая проблема – карьерная линия Боэция. Еще до своего попадания в тюрьму этот ученый и одновременно политик некоторое время весьма успешно служил Теодориху. И его тесть Симмах, и он сам, по-видимому, принимали активное, хоть и второстепенное, участие в прекращении Акакианского раскола, которого, как мы уже видели, так явно желал Теодорих. Таким образом, здесь не было никаких проблем, что касается последнего, и это именно то, на что указывают наши факты. В 522 г. или около того (отсутствие повествовательных источников делает хронологию немного смазанной) Боэций оставил свои исследования и принял одну из самых важных административных должностей всей системы – пост magister officiorum (глава канцелярии). Трудно переоценить важность этой должности, так как человек, ее занимающий, руководил большей частью чиновников и отвечал за множество повседневных функций двора (например, составление расписания судебных слушаний, представление иностранных послов), а также вообще постоянно присутствовал рядом с правителем. Если это не свидетельствует в достаточной мере о благосклонности правителя, то есть такой факт: оба младенца-сына Боэция стали совместно консулами в 522 г. Титул консула был единственной и величайшей наградой за государственную службу, существовавшей в Римском государстве, и до этого ни у кого еще обоих детей не назначали на эту должность одновременно. А так как Теодорих и Константинополь обычно назначали по одному консулу, то это также означает, что император Юстин дал на это свое согласие[83].
Здесь нет деления на аристократию и чиновников и, значит, ни малейшего следа идеологической проблемы. А когда вы начинаете искать ее, наши скудные источники дают гораздо больше информации о послужном списке в плане явного сотрудничества с режимом Теодориха со стороны родовой аристократии, чем предполагает картина Момильяно. Во-первых, он совсем не много пишет о нашем старом друге Либерии, который отвечал за нахождение подходящей финансовой компенсации для вступившей на территорию Италии армии в начале правления Теодориха. Кровь в жилах Либерия была достаточно голубой, чтобы фактически быть пурпурной, но он более чем охотно сотрудничал с новыми правителями Италии. В равной степени важно то, что существовал ряд различных форм участия. Оно вовсе не являлось обязательным или обычным для представителей старых аристократических фамилий Италии для продолжения активной карьеры в правительстве или администрации, даже когда Италия все еще составляла часть Западной Римской империи. Некоторые из них сотрудничали, но на самом деле этот вопрос касался честолюбия конкретного человека. В основном они все были настолько богаты, что проявляли политическую активность только тогда, когда сами этого хотели. Но это не мешало им занимать выдающееся место в общественной жизни в целом. Старая сенаторская идея досуга – otium – означала независимость от занятия должности и ежедневной скучной работы, но не означала, что нужно целый день сидеть дома, отщипывая виноград. Считалось, что сенаторы обязаны быть активными в культурном отношении: готовить к печати старые классические произведения, писать к ним комментарии и обсуждать их, не говоря уже о том, что время от времени они должны добавлять к ним и свои собственные сочинения. Также благодаря своему богатству и связям они пользовались большим спросом как покровители широкого круга общин по всей Италии, были уважаемы в самом сенате. Как группа чрезвычайно богатых людей, она была группой общественной сама по себе, даже если она не имела официальных полномочий некоторых ее аналогов в современных демократиях. Поэтому пребывание на посту сенатора делало вас публичной фигурой и обеспечивало вам прямой контакт с вашим правителем на разных уровнях[84].
Судимые вопреки традиционному определению того, как может выглядеть явное участие, Боэций и его тесть были активными фигурами в королевстве Теодориха задолго до 520-х гг. Многие факты взяты из Variae Кассиодора, так что они ограничены коротким периодом, в течение которого автор занимал свою должность до падения Боэция, то есть в 506/07-511 гг., но это действительно делает их еще более впечатляющими. В течение этих нескольких лет Боэцию ставили в вину, что он в двух случаях нашел дипломатические подарки для иностранных правителей (самого Хлодвига, не меньше, и Гундобада – короля Бургундии: знаменитые часы). И, высказывая вторую из этих просьб, Теодорих проявил исчерпывающее и подробное знание деятельности Боэция как ученого (конечно, король остготов не читал его книг, но он мог поручить одному из своих функционеров провести необходимые изыскания). Симмах был в сенате одним из пяти сенаторов, назначенных консультантами на суде над несколькими своими коллегами, обвиненными в занятиях магией, а сам он рассматривал дело отцеубийцы. Все это заставляло Симмаха часто общаться с Теодорихом, который также возместил ему расходы, затраченные при ведении ремонтных работ Театра Помпея в Риме. Значит, на тот момент Симмах явно был при дворе persona grata. Мы знаем из рукописной аннотации, что он тоже вел некоторые культурные изыскания в Равенне. Примечание не имеет даты и могло быть написано во времена Одоакра, а не Теодориха, но шансы больше в пользу последнего. Здесь, во всяком случае, подчеркивается, что абсолютное разграничение, проведенное Момильяно между аристократами и чиновниками, между Римом и Равенной, оказалось слишком отчетливым[85].
Высокопоставленные чиновники были аристократами по происхождению или стали «новыми аристократами» в силу своего богатства и уважения, полученного благодаря занимаемой должности, а иногда благодаря женитьбе (или замужеству) своих детей – как случалось во все времена и везде – на отпрысках тех семей, которые пользовались более давним уважением и известностью, но имели меньше средств. Аристократы также могли бороться как с другими аристократами, так и с бюрократами, так как их собратья-аристократы являлись их обычными конкурентами на самые высокие властные посты и привилегии. И в этом контексте, безусловно, стоит отметить, что некоторые аристократы (а не только бюрократы-функционеры, как у Момильяно) с радостью и вели суды, на которых были осуждены Боэций и Симмах в 520-х гг., и продолжали сотрудничать с властью готов и после их падения. Этих двоих осудили их же коллеги-сенаторы, и люди вроде Либерия не отказались от своей верности готам из-за их падения.