Во веке веков - Страница 16

– Какую свадьбу?! – сбросила очки Ольга Сергеевна и, щурясь, попыталась подняться из-за стола, чтобы вырвать, увести отсюда обезумевшую дочь, но её осадила подсевшая Галина Петровна и заговорила сладкоголосо:

– Да шутит он! Вечно придумает чего-нибудь. Сколько знаем, всегда такой. У, старый греховодник! Вон как перепугал женщину, бессовестный.

– Без греха веку не изживёшь, без стыда рожи не износишь, – простовато форсил дед, глянув на Ольгу Сергеевну: мол, что ж ты не понимаешь – шучу, и сама веселись. Хитрюга-дед торопился наполнить стаканы, призывал к вниманию охмелевших гостей. – Всем налили?.. Сват, следи за своим концом. Агрофевна, не отставай. За молодых будем пить!.

– Не будем за молодых, – со стуком отставил стакан Сморчков и, задиристо выставив бороденку, добавил капризно, – Не уважают потому что.

– Да кто же это?.. В нашем доме сват всегда свят, – попытался Гаврила Матвеевич свести всё к шутке. – Гостю – почёт, хозяевам – честь. Для вас варили пива крепкого, меда сладкого: пей до дна, чтоб душа нараспашку была!

– А я не желаю! – пьяно куражился Сморчков, почувствовав, что привлёк к себе общее внимание. – И в-всё!

Гаврила Матвеевич взъярённо засверкал глазами: такое дело провалит, дурак! Глянул на помощницу – невестка растерянно пожимала плечами: мол, что поделаешь. Но подхватилась и, подмигнув, звонко зачастила:

– И правда, не пьётся. Это что за медовуха такая. Молодые у нас чисто голубки, а тут горькая. Ну-ка, целуйтесь! Горько!..

– Горь-ко!., – обрадовался Гаврила Матвеевич и вскинул руки, чтобы гости поддержали его хором. К его басовитому голосу прилепился ликующий визг сватьи.

Сморчков получил от жены толчок в бок и что-то сообразив, наконец, запрыгал по скамейке тощим задом, плеская медовуху из стакана и крича.

– Го-орько!.. Не могу пить!

Саша вскочил с табуретки, потянул за руку Ирину, чтоб целоваться, но она ещё медлила и прикованно смотрела на мать, безнадёжно пытавшуюся протиснуть свой протестующий голосок в накатывающийся вал голосов, азартно тянувших на все лады: «Горь-ко! Горь-ко!». Чьи-то руки проворно покрыли голову Ирины кисейной фатой; она притронулась к ней, но не сбросила, только поправила край и, превратившись в невесту, поднялась, наконец, оглядела гостей, притихших на миг от такого неожиданного преображения; улыбнулась изумлённой и онемевшей матери с прощальной грустью и отдалась торопливому поцелую жениха.

– Сашку женят! – прокричал Петька Сапожков, заглянув со двора в окно, и, опрокинув на пол горшок с цветком, полез через подоконник. – Без нас, что ли?.. Пошли, ребя!.. Дед, наливай! Горь-ко!

И тут же со двора повалили в избу с воодушевлённым гоготом и визгом парни и девчата, разбирали стаканы и рюмки. Только Надя Зацепина, заметил Гаврила Матвеевич, остановилась на пороге, недобро глянула на молодых и скрылась за дверью.

Ольга Сергеевна, вскипев от негодования, отбросила поданную кем-то рюмку – и дед, стороживший её взглядом, тут же шарахнул об пол свой стакан и, не давая ей возможности привлечь к себе внимание, заорал:

– Бей на счастье! Жениху да невесте сто лет, да вместе.

Ещё кто-то бросил на пол стакан, а Галина Петровна грохнула тарелку. Гаврила Матвеевич подхватил гармонь и добавил шуму, так что Ольга Сергеевна уже не могла ничего крикнуть, и вообще она была подавлена Галиной Петровной, бросившейся целовать её по-родственному, приговаривая:

– Да ты ж наша красавица! И милая такая… Как сызмальства родня.

– Вальс для молодых! – объявила Василиса.

Она притащила в избу патефон и, поставив на комоде, пустила пластинку. Дед оборвал свою игру, отодвинул табуретки, освобождая место молодым для танца. Ликующий, но всё еще настороженный Саша повёл в танце Ирину, послушно-растерянную, изумлённую от всего происходящего с ними. Закружились…

И вдруг грянул выстрел. Сморчков запоздало взвизгнул, метнулся в сторону, и все увидели Костю и Зыкова, вцепившихся в ружьё.

– Уб-бью! – бился в истерике Костя, перехваченный сильными руками. Зыков держал его и конфузливо шептал:

– Костя, успокойся… Нельзя так…

Все разом загалдели, зашумели… Из-под стола выполз и поднялся Сморчков и, видя, что никто не заметил его позорного бегства, стал наскакивать на внука, стараясь ткнуть кулаком.

– Выпороть как следует! Щас снять штаны и выпороть!

– На брата родного!

– Костенька, да что ж ты… – повисла на нем мать.

– Связать его… Полотенце дайте…

– Перепил. Первый раз, поди.,.

– Вот и зови их, сопляков, на гулянки!

Забрав ружье, Петька Сапожков бухнул в окно из второго ствола, чем добавил шума, переполошив женщин. Пока усмиряли Костю, толклись вокруг него, по знаку деда Саша увёл Ирину из дома. Не давая опомниться возбужденным гостям, Гаврила Матвеевич опять растянул гармонь:

– А кто плясать будет? Гу-ля-ем!..

Первой выскочила Василиса, замотав над головой платочком, а за ней – другие молодки, парни и девчата. Застучали каблуками так, что охнули доски пола, зазвенели стекла от заразительной пляски.

Ольга Сергеевна пробралась через пляшущую толпу. Она искала Ирину. Заглянула в боковую комнату – там рыдал, давился слезами Костя, а перед ним горбился Зыков, косолапо топчась.

– …а любовь не спрашивает, кто достойный её, – сказал Зыков и, увидев Ольгу Сергеевну, замолчал, стеснительно заморгав.

В другой комнате пьяно храпел и шевелил усом Тимофей Гаврилович, свесив с кровати ногу до полу. Брезгливо поморщась, Ольга Сергеевна вышла из дома, спустилась с крыльца и в растерянности остановилась под электрической лампочкой, не зная, куда бежать, где искать дочь. Перед ней освещалось маленькое пространство между двумя домами. На утрамбованной каблуками площадке одиноко стояла табуретка со стопкой патефонных пластинок, а вокруг чернела ночь. Ну где она?..

В доме разгульную гармонь деда сменили квакающие переливы саксофона. А вот и сам он показался на крыльце, по-солдатски подтянутый и – Ольга Сергеевна не могла этого не признать – командирски властный. Не смогла накричать на него, как хотела ещё совсем недавно; принялась выяснять, кто придумал дурацкую шутку со свадьбой.

– Так ведь любовь, Олюшка, – повинился он, склонив голову. – А где любовь, там и напасть.

– Какая любовь?! Какая напасть?! Где она?..

– Пляшут, наверное.

– Там их нет.

На соседнем дворе всхрапнула лошадь, послышался смачный шлепок вожжей по крупу и стук быстро покатившихся колес тарантаса. Ольга Сергеевна повернулась на звуки, а Гаврила Матвеевич уставился на окна дома, словно разглядел в мельтешащих фигурах тех, кого они ищут.

– Да вон, вроде… Хорошо глядела? Может, в комнате прощаются. Им теперь печаль до утра делить.

На свет вышла заплаканная Галина Петровна, хотела стороной пройти на крыльцо, но Ольга Сергеевна перехватила её.

– Где они? Куда ушли?

– Беда-то какая!

– Какая беда?

– В брата стрелял, – затряслась в плаче Галина Петровна и, прикладывая платок к глазам, ушла в дом.

Ольга Сергеевна подумала, что и ей надо бежать домой, посмотреть, не сидят ли они в саду под яблоней, но Гаврила Матвеевич опять перехватил её порыв:

– На речке, наверное. Там они все гуляют.

И Ольга Сергеевна побежала в противоположную от дома сторону, через огороды на берег Сакмары, где с утра до вечера купается детвора, а с вечера гуляют парочки. Прыгала через кусты картошки, путалась ногами в плетях огурцов, пока не привыкли глаза к темноте, а потом побежала по дорожке к серебряной лесенке, брошенной на воду луной под раскидистой ветлой. Пусто. Тихо.

В оконце одной из бань, стоящих в близи, сверкнул огонёк. И Ольге Сергеевне вспомнились разговоры, как кто-то с кем-то в баньке… Она представила свою Ирину на полке и, с захолонувшимся сердцем бросилась к двери бани, рванула её, влетела в духмяную темноту, слабо прорезанную лунным лучиком из оконца – пусто… И с радостью от того, что не оправдалось страшное, обессилено уронила руки.