Во веке веков - Страница 14

– Говори, дед.

– Провозглашай.

– За здравие, что ль?

– И за здравие, и за память выпьем, – сказал Гаврила Матвеевич. – Медовуха своя, пей сколь хошь, чтоб душа играла – не дурь. А сказать я вот что хочу.. – помедлил он, собираясь с мыслями, глянул на одного внука, на другого – остановился на старшем. – Не хотел я, чтобы Александр в армии служил. Крестьяне мы, и должны на земле стоять крепко. Но, видать, надо… Так что служи, Александр Тимофевич, праведно. Такой тебе будет наш наказ.

– Вот это… Точно, – попытался подняться отец для напутствия сына, но его уже развезло. – А чё… никак?..

– А Константину Тимофеевичу так скажу, – продолжал дед. – Оч-чень нам агроном нужен. Учись, Костенька. И где бы вы ни были, кем бы ни стали – помните: любовь не купишь и тоску не продашь. Не товар, видишь ли, чтоб ими торговать. А здесь у вас остаётся самая большая любовь. Покуда мы живы. А уйдём – печаль вам останется. За то, чтобы поняли это, и выпьем по первой!

– Ох, правильно, папа! – рванулась Галина Петровна с поднятой стопкой, чтобы чокнуться с ним, плеснула медовуху и, не глядя ни на кого, заговорила, торопясь, как недавно ездила в Ростов к сестре, хорошо гостевала, а её всё назад тянет, к ним вот ко всем, что всех-то она любит, готова расцеловать каждого.

– Кума, начинай с меня!

– А я, вот он – ближе!

Засмеялись, заговорили разом, а выпив, принялись дружно закусывать, приговаривая:

– Ох, хороша!

– Винегретику?..

– Это я уважаю.

– Нам тоже сомятинки.

– Вася, ну что ж ты одну зелень крушишь, – выговаривала Василиса мужу. Зыков смущённо улыбался, а она накладывала ему на тарелку куски мяса.

– Побольше клади, – посмеивался через стол Поляков Виктор, когда-то ухаживавший за Василисой. Подмигнул ей. – Когда мужик мясо ест, у него кровь играет.

– А я гадала, с чего Валентина твоя вчера плакала? Мяса, значит, не поел.

– Ха-ха-ха…

– Вот резанула, Васька. В повал!

Шумело, бурлило застолье. А Гаврила Матвеевич уже требовал наливать по второй. Упрашивать не пришлось. Медовуха есть медовуха, бражка на меду. Пьёшь как сладкий лимонад, голова ясная, а перепил – ноги не поднять. Тимофей, кажется, готов, – отметил Гаврила Матвеевич и поглядывал на Данилу: как этот? Крепок, чорт.

Пили за родителей. И за деда выпили. Потом за тех, кого уже на свете нет, пили, и за то, чтобы не было войны.

– А можно, я скажу? – поднялась со стаканчиком Ольга Сергеевна.

– Говори сколь хочешь. Слово не заказано.

– За счастье наших детей! – заговорила Ольга Сергеевна по-учительски твёрдо, так что сразу стих весёлый говор сначала в первой комнате, затем и во второй. – За то, чтобы были они счастливее нас, родителей. И лучше нас. В этом же смысл жизни. Иначе зачем жить?

– Ну да… – кивнула Галина Петровна, на которой остановился взгляд Ольги Сергеевны. Только куда ж она клонит?..

– Учиться им надо. И Косте, и Саше, – разъясняла Ольга Сергеевна, увидев в направленных на неё взорах немой вопрос, – Институтом и училищем учение не кончается. Надо дальше идти. Я говорю это потому, что знаю незаурядные способности Константина. Он может стать ученым – как Мичурин. И Саше надо поступать в Академию красных генералов, чтобы стать командующим.

– А что, и станет! Генералом! – пьяно бухнул по столу кулаком отец и грозно уставился на Сашку: станешь, нет? – Вон твой дед ротным стал. По-онял?!. В действительной не служил, а нами командовал. Данила, я правильно говорю? Во-от… Прадед у нас был суворовский солдат. А ты чтоб – генералом!

– Жми, Сашка, до генерала!

– Выпьем!

– Учиться надо! – веско заметил ещё больше раскрасневшийся от медовухи Зыков. Это были его первые за всё застолье слова. Прозвучали авторитетно и все прислушались, что ещё скажет директор МТС.

– А жениться когда? – бухнул в тишине Данила Зацепин и пьяными глазами уставился на Зыкова. – Всё учиться да учиться. Хватит, чать. Ребятню надо рожать.

– Никак, Данила жениться вздумал! – притворно изумилась Галина Петровна и принялась шутливо теребить Зацепина. – Ой, радость-то какая! На свадьбе гульнём! А я думаю-гадаю, почему один пришёл, без Дуси. Бросил старую. Правильно! Позолоти ручку – вот такую сосватаю….

– Чего ты… – растерялся Данила. – Я про молодых. Им надо…

– Молоденьку подберу.

– А где Дуся-то? – подключилась к розыгрышу Василиса. – Аль не привёл?

– Да зачем ему теперь Дуся? – не унималась Галина Петровна.

– Правильно, Данила. Пей вино – не брагу, люби девку – не бабу.

Обе женщины задёргали, закружили Данилу, увели от опасного разговора и стали уговаривать идти за женой, потому что нехорошо получилось, что её нет со всеми, ведь все гулянки вместе гуляли и сейчас думали, что она тут, а раз нету – надо вести скорей. С трудом стали поднимать из-за стола Данилу.

Гаврила Матвеевич помог им, а потом взял в руки гармонь и бросил по избе перепляс, как горох сыпанул по полу.

И тут же нашлись каблуки. Василиса первой простучала по доскам, значительно выкрикнув:

Поддержал Василису Петька Сапожков. Он с пристуком прошелся вдоль стола, взмахивая рукавами и похлопывая ладонями по бокам, по голенищам сапог. И тут же вошла в танец Надя Зацепина. Вошла гордо, со статью победительницы, привыкшей задавать тон на деревенских гулянках. Она прошлась шажками, отчего мелко задрожала, словно от нетерпения, ещё не показывая, а только давая угадать силу и страсть своего красивого и сильного тела. Прожгла взглядом Ирину, скромно прижимавшуюся к матери, и, не принимая её всерьёз, с насмешкой отвела взгляд, поглядывала на Сашку. Он насторожился и поднялся. И, видимо, не хотел такого её торжества перед Ириной. А Надя, интуитивно понимая его состояние, ещё краше расцветала в танце, становилась уверенной, бесшабашно-весёлой.

Гаврила Матвеевич наяривал на гармонии, любуясь девонькой. Ах, как была она хороша! Вот невестка, другой бы и не надо! Но что ты с ними поделаешь, раздумывал он и перевёл взгляд на Ирину. И тоже хороша. Ведь знает, что соперница, а любуется танцем. Видать, другая начинка. Ну, так и будет пусть, как задумал. Им виднее.

Петька пошел в присядку, но Надя как бы не замечала его, ждала другого танцора. Взявшись за углы косынки, накинутой на плечи, она часто-часто застучала каблуками, глядя на Сашку: так выйдешь?!. Ну, что же ты?!.

– Всем плясать! – скомандовал дед, прекращая это стрельбище. – Привстал с табуретки и объявил. – Кто всех перепляшет, получит премию. Во! – направил палец на патефон, стоящий на пузатом комоде.. – Отдам! Все слыхали?..

– Все…

– Что отдаст-то?..

– Патефон отдаст, говорит.

– Ого!.. Так я…

– Не обманешь, дед?!..

– Я-то?.. Забирайте! – широко махнул Гаврила Матвеевич, чтобы уносили патефон.

Только Гаврила Матвеевич мог выкинуть такое коленце. А как домашние? – понеслись взгляды с одного на другого. Тимофея Гавриловича развезло так, что он уже не соображал, о чём шёл разговор; Зыков улыбался блаженно – словно не их вещь отдавали; Галина Петровна хоть и ахнула в душе – отдать патефон! Да их на всю деревню всего-навсего два, но виду не подала и даже махнула рукой: не жалко… А вот Василиса позеленела от досады. Сняла с комода патефон, держала в руках и, видно было, боролась с собой: отдать или?.. Поймав насмешливый взгляд деда, пересилив досаду, обьявила:

– Получит, кто перепляшет меня. Пошли на двор, чтоб всем места хватило.

Такая премия кого хочешь поднимет. Вывалились из дома и пошла пляска посреди двора под баян с приговорками да с припевками. Играл Сашка. Воспевали – кто горазд, кому было что огласить.