Внутренняя линия - Страница 20

– А насчет того, что Красная Армия сама может большевиков скинуть?

– Мочь-то она может. Вопрос – станет ли. Возможно, на этот и многие другие вопросы сможет ответить генерал от кавалерии Брусилов. Если, конечно, месье Шведов не пытается ввести нас в заблуждение. Кстати, Евгений Александрович, полагаю, следует отработать план встречи с его высокопревосходительством. Наверняка, он не будет иметь возможности вот так вот запросто прийти в вашу уютную квартиру и почаевничать с нами в задушевной беседе.

– Да… Но никто еще не знает о намерении генерала Брусилова прибыть в Чехию. Что же касается его размещения здесь – и вовсе тайна сия велика есть.

– Вы правы, господин штаб-ротмистр. Но давайте рассуждать здраво. Брусиловский прорыв да и вообще действия почтеннейшего Алексея Алексеевича против Австро-Венгрии, по сути, принесли Чехии свободу, уж во всяком случае, приблизили ее. Поэтому можно предположить, что президент Чехии пожелает наименовать Брусилова почетным гостем и разместить его в одной из своих резиденций. Надеюсь, вы знаете, где в Праге и около нее имеются такие объекты?

– Так точно.

– Вот и славно, – Згурский еще отпил чай, – сегодня туда отправляемся. Далее. Здесь, несомненно, живут участники Брусиловского прорыва.

– Именно так.

– Их надлежит собрать, приготовить поздравительный адрес, организовать встречу, а затем – как в бою: вцепился в передний край – руби, коли, развивай успех.

– Все это так, но беда в том, – задумчиво начал Комаровский, – что генерал Спешнев, возглавляющий организацию ветеранов, как они себя называют, Луцкого прорыва и боев в Галиции, почитает Алексея Алексеевича продажной шкурой и отзывается о нем весьма нелестно.

– Позиция его понятна, но я надеюсь убедить собрата переменить решение… Если мы хотим за сегодня успеть все, что наметили, следует не медля выезжать.

– Так точно, ваше превосходительство! – граф Комаровский поднялся из-за стола. – Если не возражаете, оставайтесь здесь. Я куплю утренние газеты, заведу машину и вам просигналю.

– Пустое, – отмахнулся Згурский, – пройдусь по столице, подышу воздухом.

– Как скажете, Владимир Игнатьевич. Тогда буду ждать вас на углу возле аптеки. Ну, помните, там где лев…

– У аптеки, так у аптеки.

– Только ж вы смотрите, не пропадите.

– С какой такой стати?

– Да рассказывают, как-то ночью забрались в эту аптеку воры. Что уж там было, никто не знает. Может, спирта крепко хватили или еще что, но только начали сильно буянить. На звон битого стекла и крики прибежала полиция. А когда в здание ворвались, то никого из грабителей там не обнаружили – исчезли, как не было.

– Ерунда, – поморщился Згурский. – Могу поспорить, в подвале дома есть подземный ход. Постройка старая – в прежние века такие вещи любили. В моем доме на Сретенке такой ход тоже имелся. Мальчишками нас оттуда гоняли – боялись, как бы не засыпало. Но дед сказывал, что до самого Кремля по тому ходу дойти можно было. Вот так вот, дорогой мой Евгений Александрович! А вы говорите исчезновения, черные дамы, предсказания судьбы… Вроде дельный человек, а голова у вас забита всякими нелепицами!

Судаков ворочался в постели, стараясь отделаться от прилипчивого сна. Ему виделся Байкал: огромный, необъятный, пугающий своим холодным величием. Двадцать лет назад Петр Федорович совсем молоденьким солдатом был прислан с тремя сотнями таких же необстрелянных юнцов для пополнения растерзанного в боях с японцами полка Амурских драгун. Судакову снилось, будто стоит он в карауле, вдруг начинает дуть сильный ветер, и зеркальная гладь таежного моря вздымается огромными волнами, подступает к нему… А с поста не уйти. Он стреляет в воздух, чтобы вызвать разводящего, но тщетно. Вода уже по колено, по пояс, по грудь подступает, вот и воздуха не хватает…

– Батянь, батянь! Очнись, – Варька трясла его за плечо. – Там Фролиха прибежала. Сказывает, у Таисии Матвеевны в доме неладное!

– А? Что? – Судаков вскинулся, сел на кровати и замотал головой, стряхивая обрывки кошмара.

– Фролиха, говорю, прибежала! Псы, говорит, разлаялись. Она вышла во двор узнать, а во флигеле дверь нараспашку, крик – точно Ольга, дочка Таисии Матвеевны, орет… ну, она огородами – и сюда.

Судаков споро натянул галифе и вставил ноги в хромовые сапоги.

– Мне в управу к дежурному бежать? – вопросительно глядя на отца, предложила Варька.

– Сам разберусь! – отрезал начальник милиции, доставая из-под подушки револьвер. – Фролиха пусть здесь пока сидит! Капель ей накапай, чтоб не причитала зазря.

– Маманя уже налила.

– Вот и дело, – на ходу застегивая френч, кивнул отец.

«Это не бандиты, – стучало в его голове. – Их тут, почитай всех под корень извели. Да и не пошли бы бандиты к училке. Брать у нее нечего, нрава она благостного, не гулящая…

Судаков выскочил из дома и, не разбирая пути – огородами, через заборы, пугая собак, – бросился к учительскому флигелю. Дверь, как и говорила Фролиха, была нараспашку. В прихожей горел свет.

Судаков перекрестился, сплюнул, вскочил в сени и, взведя курок нагана, ногой ударил в дверь горницы!

– Руки вгору! Одно движение – стреляю!

Картина, открывшаяся взгляду охранителя закона, взорвала какой-то неведомый для самого Судакова фугас в его душе. Учительница лежала на полу без чувств, со скованными за спиной руками. Ее дочь, с кляпом из оторванного рукава платья, была крепко привязана к стулу. У стола валялись какие-то бумаги, вывернутые из комода вещи. Посреди этого хаоса стоял Василий Гуц.

– А ну прекратить! – рявкнул он.

В другое время этот окрик непременно возымел бы действие, но не сейчас.

– Ты что это удумал, паскуда? – не размыкая сведенных яростью зубов, прошипел Судаков.

– Приказываю убрать револьвер! Под трибунал захотел? – потрясая бумагой, закричал гэпэушник. – Вот ордер на ее арест!

– Да хоть подотрись этим ордером!

– Что-о? – рука Василия Гуца потянулась к висящей на ремне кобуре.

Короткий хлопок выстрела оборвал это движение.

– Да ты…

Второй выстрел.

Гэпэушник рухнул на пол. Судаков услышал, как стукнула калитка. К флигелю начали приближаться шаги. Поспешные. И не шаги вовсе, а бег.

«На улице мотор, – быстро сообразил начальник милиции. – Сам Гуц водить не умеет. Значит, приехал с шофером. Ну да, как же. Откуда ему здесь в такое время взяться. Не иначе из волости».

– Стой! Бросай оружие! – послышалось из сеней.

В дверном проеме обозначилась крупная фигура. Судаков вскинул наган и нажал на спусковой крючок:

– Кажись, больше никого.

Начальник милиции подскочил к лежащей без сознания женщине, с робостью похлопал ее по щекам. Метнулся к дочери, вытащил кляп изо рта. Принялся распутывать веревки.

– Что сталость-то?

– Не знаю, – всхлипнула дочь. – Я уже в постели была. В дверь постучали, мама открыла. А потом этот, – она поглядела в сторону лежащего в крови гэпэушника и начала бледнеть.

– А ну не сметь! – Судаков тряхнул её за плечо. – Не вздумай мне тут в обморок падать! Воды неси – мать в чувство приведи! Этой, как его? Нюхательной соли! – и вновь поглядел на Татьяну Михайловну. – Заковал! Вот же упырь!

Судаков бросился к Гуцу и начал обшаривать его карманы в поисках ключа. Тот застонал и приоткрыл глаза:

– Ты что ж наделал, падлюка, – прохрипел начальник ГПУ. – Тебя ж расстреляют, гнида!

– Не ты! – милиционер опустил увесистый кулак на голову гэпэушника.

– Петр Федорович, любезнейший. Что ж это? – раздалось за его спиной.

– Сейчас, Татьяна, сейчас я вас раскую! – он нащупал в кармане штанов Гуца маленький ключик. – Это хорошо, что вы очнулись!

Он повернулся к учительнице. По лицу ее стекала вода из вывернутого на голову ковшика.

– Вы того… Вы сейчас не переживайте! Страшное уже позади, – Судаков отомкнул наручники. – А что впереди – никому не ведомо…

– Да что же это было?