Внутренняя линия - Страница 15
«Уйма времени», – подумал сотрудник Красного Креста и вышел на Невский проспект. Впрочем, теперь прорубленная самолично императором Петром Невская першпектива носила звучное, но диковатое для ушей иностранца название «Имени Двадцать пятого октября».
– Подвезти, гражданин-товарищ-барин? – тут же сунулся к потенциальному клиенту бойкий извозчик. – Дешево. По городу не больше трех целковых!
Кристенсен отрицательно покачал головой. Ехать было некуда. Он неспеша двинулся по знаменитому проспекту в сторону Зимнего дворца.
«Интересно, следят или нет? – крутилось в голове институтского оперативника. – Вероятно, следят».
Он остановился возле сверкающей витрины шляпного магазина. Огромное количество головных уборов красовалось за стеклом. Но сейчас виконта интересовали не «последние фасоны всего мира» и даже не самая популярная модель сезона – алая фуражка с маленькой звездочкой, именуемая «красногусарская». Отраженные в витрине прохожие шли мимо. Некоторые, особенно совбарышни, в простеньких, но уже подогнанных и не лишенных элегантности платьях, на миг останавливались, с печалью глядели на шляпки «из Парижа» и торопились дальше.
«Кажется, никого, – с удивлением отметил Нильс. – Но, может быть, ловко маскируются». Он отошел к афишной тумбе.
«Кинотеатр „Паризиана”, – гласила самая большая афиша. – Проспект 25 октября, Одновременно 1 и 2 серии – 13 частей, исключительного, захватывающе-интересного фантастического кино-романа „Невеста Солнца” в 4-х сериях, 25 частях с участием королевы американського экрана, бесстрашной Руфь Ролан”».
«„Совзапкино” – „Микроб коммунизма”», – обещала другая.
«Фильм Григория Козинцева и Леонида Трауберга „Похождения Октябрины”», – заманивала третья.
Виконт прислушался к своим ощущениям: филеров заметно не было, и все же чувство, будто кто-то его внимательно разглядывает, Нильса не оставляло.
«Ладно, пусть наблюдают, черт бы их побрал! – про себя выругался виконт. – Мне пока скрывать нечего».
Он отправился дальше, ища глазами вывеску ближайшего кафе или ресторана.
– Гражданин, гражданин! Помогите! – в рукав его костюма вцепилась абордажными крючьями тонкая девичья ручка. – Там хулиганы! Моя сестра… Пожалуйста, пожалуйста скорее! Помогите!
Девочка-подросток лет пятнадцати, размазывая по щекам слезы, с неожиданной силой буксиром поволокла Нильса в ближайшую подворотню.
Он попытался освободить руку, но девица вновь схватила его и умоляюще взвыла:
– Давайте же, давайте! Скорее!
Когда за спиной громыхнула, закрываясь, калитка массивных кованых ворот, виконт резко повернулся, спеша оценить ситуацию. Детина совершенно не аристократической наружности стоял, привалившись к калитке, поигрывая цепью с пристегнутым к ней амбарным замком.
– Ну что, господин хороший? Приплыл?
Из-за дровяного сарая на заморского гостя вразвалочку надвигались еще два социально близких пролетариату элемента. – Скидавай шкары, фря залетная!
В руке налетчика блеснул нож.
– А то ведь, гляди, сегодня уже с прадедом своим почеломкаешься! – говоривший сплюнул окурок и сопроводил недоброе пророчество выразительным жестом, проводя острием ножа поперек шеи.
Не вступая в дискуссии, Нильс Кристенсен шагнул вперед, перехватил запястье вооруженной руки и крутанул его, точно собираясь запустить пропеллер аэроплана. Бандит не аэроплан, но и его развернуло. В тот же миг вторая рука «врача-травмопевта» обрушилась на затылок преступника, направляя любителя чужого добра лбом в каменную стену.
– Ах ты… – соратник пострадавшего кинулся было на помощь, но тут же рухнул с вбитым в горло кадыком.
Предусмотрительно отскочившая к сараю девчонка завизжала так, что в окнах нижних этажей вздрогнули герани, а дылда, подпиравший калитку, отбросил цепь и собрался выскочить на улицу. Но не успел.
– Всем стоять!
Подворотня заполнилась людьми в милицейской форме и с наганами в руках.
Виконт поднял руки:
– Не стреляйте! Я датчанин, врач, сотрудник Красного креста!
Князь Пожарский любил Рождество. В прежние годы его всегда радовали шумные пиры, катания на тройках и колокольный благовест, разносящийся над отчим поместьем Медведково. В Москве, где взгляд, куда ни кинь, упирался в колокольню, малиновый звон был особенно густ и сладостен. И сюда он долетал во всей красе и благолепии. Царившее вокруг радостное возбуждение напоминало князю о годах юности, о молодых забавах еще до того, как его – храброго воеводу со всеми чадами и домочадцами – обездолили и сослали к волжским берегам. Безо всякой вины. Так лишь, для покоя государя Иоанна Грозного.
Многое тогда передумалось князю. Много обид сжалось в кулаке, да растоптано было сапогом. В укор немалому числу князей и бояр, не пошел он с поклоном ни к первому Лжедмитрию, ни к Тушинскому вору, да и теперь службу Отечеству ставил превыше службы государю. А дел было и по Разбойному приказу, и по долгу воеводскому – лопатой не разгрести. Куда уж тут мчать с хохотом на горячих скакунах, пролагая след по свежевыпавшему снегу, торя санный путь по московским улицам…
Князь Пожарский стоял на резном крыльце своего терема над Яузой-рекой и слушал, как доносится из-за ворот громкий девичий смех и раскаты величальной песни.
– Батюшка Дмитрий Михалыч! – княжий тиун, управляющий сим немалым хозяйством с давних давен, поспешил к господину, кланяясь ему в пояс. – Лях с девкой приехали!
– Какой еще лях!
– Ну, тот, которого у Сретенских ворот вешать хотели, да молния дерево пожгла.
– Федор, что ли? Ай да молодец! Ай да хват! Так что ты стоишь? Зови в светлицу, да распорядись об угощениях для дорогих гостей!
Згурский переступил порог горницы и поклонился хозяину. Молодая женщина, шедшая рядом с ним, по заграничному чуть присела, приветствуя князя.
– Успел, стало быть, ловкач? – Пожарский ухарски разгладил усы.
– Позвольте вам представить, мой князь, Тереза Елень, вдова графа Збигнева Еленя.
– Так, выходит, не успел, – Дмитрий Михалыч нахмурился.
– Успел, – не меняясь в лице, произнес Францишек. – Я прибыл на родину и узнал, что Терезу, ровно как и всю семью ее, графские слуги увезли в маеток Еленей близ Киева. Я примчался туда, пришел к графу, умоляя отпустить со мной Терезу и обещая выходом[12] за нее все наследные земли, принадлежащие мне по праву. Граф велел своим гайдукам избить меня палками. Я не стал дожидаться и, свернув пару челюстей, покинул имение. Збигнев Елень решил, что избавился от меня, и приказал готовиться к свадьбе. Тереза не соглашалась, но граф пригрозил лишить жизни ее мать и младшую сестру…
– Понятно, – князь Пожарский сгреб бороду в кулак.
– В день свадьбы у входа в храм я ждал процессию. Верхом на коне. Видит бог, я не хотел обагрять кровью ступени церкви, но граф и его люди обнажили сабли именно там.
– Погубил, выходит, души христианские?
– Я не дьявол, души губить не могу. А тела посек.
– Великий грех, – укоризненно покачал головой Пожарский.
– За грехи пред Богом ответ дам. Все же прочие… – Францишек поглядел на девушку. Из-под ее меховой шапки выбивались рыжие локоны, огромные зеленые глаза глядели влюбленно и счастливо. – Мнение всех прочих мне не важно.
– Крутехонек ты, Федор. Так и самому на белом свете не зажиться. Ладно, чего уж, Люблю храбреца, хоть ты в делах меры не ведаешь! – махнул рукой князь. – Выделю именьице вам. Вон, хотя бы у тех же Сретенских ворот, – и усмехнулся. – Отстроишь себе терем, да и будешь заветный дуб, молнией расколотый, всякое утро из окна видеть, дабы мысль о смирении божьем в голове твоей шальной пребывала, да память о дне знакомства нашего не угасла.
– Благодарствую, княже, – Згурский поклонился. – И у меня для тебя подарок имеется… – он чуть помедлил. – За добро добром плачу.
Благодарный шляхтич расстегнул кунтуш, достал толстый, опечатанный красным воском пакет.