Внутренние война и мир - Страница 10

Неприятие насилия может появиться лишь в уме человека, который переступил через «мое» и «ваше». Причина беспокойства Арджуны вовсе не в протесте героя против жестокости. Арджуну затронула сама основа насилия.

Вполне естественно, что базис, краеугольный камень жестокости, появился на поверхности в подобный момент кризиса. Если бы враги были чужаками, Арджуне никогда бы не пришла в голову мысль о том, что он жестокий человек. В уничтожении противника он не увидел бы ничего плохого. Арджуне не показалось бы, что в войне есть нечто противоречащее религии. У него не омертвели бы конечности; напротив, вид чужаков взвинтил бы его. Арджуна положил бы стрелу на лук, его руки сжали бы меч — он испытал бы веселье и восторг.

Но в данный момент Арджуна погружен в печаль, и в состоянии грусти он неожиданно понимает, что истинная основа жестокости находится в нем самом. В это мгновение он переживает кризис собственнического чувства.

Приходится удивляться тому, что люди часто видят глубины своего ума в кризисные моменты жизни. Обычно такие глубины нам недоступны. Когда жизнь течет своим чередом, мы живем и ни о чем не задумываемся. Нечто, скрытое в самой глубине человеческого подсознания, проявляется только в необычные мгновения.

Арджуна видит «своих людей». В этой ужасающей ситуации, на самом пороге войны, когда сражение вот-вот начнется, он видит «своих людей». Если бы Арджуна сказал: «Война бессмысленна, насилие бессмысленно», то книга Гиты никогда бы не родилась. Но Арджуна говорит: «Наши люди собрались здесь, и члены моего тела мертвеют при одной мысли о том, чтобы убить их». В действительности, неудивительно то, что при мысли об убийстве своих людей слабеют конечности человека, построившего все здание своей жизни на фундаменте собственнического чувства.

Смерть, случившаяся по соседству, не затрагивает сердца людей. Люди просто говорят: «Несчастный человек умер». Но когда смерть приходит в наши дома, мы не можем так легко отмахнуться от нее. Тогда смерть влияет на нас, поскольку, если у нас дома умирает человек, если умирает «свое собственное», мы также умираем. Умирает часть нашего «я». Мы вкладывали себя в того, кто умер, мы привыкли получать что-то от жизни этого человека. Он занимал определенную часть нашего сердца.

Поэтому, когда умирает жена, это — не просто смерть жены. В муже тоже что-то умирает. По существу, человек становится мужем лишь, когда у него появляется жена. До этого нет ни жены, ни мужа. Когда умирает сын, в матери также что-то умирает — поскольку женщина становится матерью только с рождением сына. В момент рождения ребенка на свет появляется и мать, а с его смертью мать также умирает. Мы соединены с теми, кого называем своими. Когда он или она умирает, мы также умираем.

Неудивительно, что, когда Арджуна увидел своих людей, собравшихся для битвы, он почувствовал себя самоубийцей. И вовсе не мысль о чужой смерти потрясла Арджуну. Он почувствовал дрожь от мысли о собственной смерти, о возможном суициде. Арджуна подумал: «Где буду я, если все мои люди умрут».

Над этим стоит поразмыслить.

Наше «я» — это всего лишь обобщающий термин для того, что принято называть «нашими людьми». «Я» — это имя для всего «моего». Если не останется никого из «моих», то «я» исчезнет, «я» перестанет существовать. Мое «я» отчасти связано с моим отцом, отчасти с матерью, отчасти с сыном, отчасти с другом... со всеми этими людьми.

Еще более удивительно то, что такое «я» связано не только с теми, кого мы называем своими, но и с теми, кого мы считаем чужаками, «не своими». И хотя эта привязанность лежит за пределами нашего круга общения, тем не менее, она есть. Так, если умирает мой враг, я также отчасти умираю, поскольку я уже не смогу быть точно таким же человеком, каким был до его смерти. Даже враг вносил свой вклад в мою жизнь. Ведь он был моим врагом. Конечно, он был врагом, но это был мой враг. Мое «я» также было связано с ним: без этого человека я буду неполон.

Если бы Арджуне показалось, что другие собрались на битву, эта история имела бы совсем другой смысл. Но в глубине он осознал: «В действительности, я стремился убить именно себя. Это будет суицид. Какой смысл продолжать жить, когда все близкие люди мертвы? Даже если я получу все, в этом не будет никакого смысла, потому что все «мои» умрут».

Необходимо глубже задуматься над этим. Все, что мы накапливаем, в меньшей степени принадлежит нам, чем тем, кого мы называем «ближними своими». Дом, построенный нами, меньше предназначен для нас, чем для наших ближних, которые будут жить в нем, которые будут хвалить нас и восхищаться постройкой. Кроме того, этот дом будет принадлежать тем «ближним» и «чужакам», которые при виде его наполнятся завистью. Даже если прекраснейшее на земле здание будет принадлежать мне, но при этом ни один из «самых близких мне людей» не сможет его увидеть — будь то друг или враг — то вдруг окажется, что этот дом стоит не больше, чем хижина. Все потому, что здание является лишь фасадом: в действительности его основное назначение — произвести впечатление на «самых близких» и тех, кто таковыми не является. Если вокруг нет ни одного человека, то на кого производить впечатление?

Одежда, которую вы носите, в большей степени предназначена для того, чтобы пустить пыль в глаза окружающим, а не чтобы укрыться от непогоды. Все теряет смысл, когда человек один. Люди взбираются на трон не для того, чтобы получить удовольствие от восхождения, — еще никто, сев на трон, не достиг счастья — они делают это ради харизмы, которая проявится на «ближних» и «чужих». Вы может оставаться на троне, но если все окружающие вас люди исчезнут, то вы неожиданно обнаружите, что ваше положение нелепо. Вы сойдете с трона и, вероятнее всего, больше никогда на него не сядете.

В тот момент Арджуна почувствовал: «По обе стороны собрались самые близкие мне люди. И самые близкие мне люди вот-вот умрут — тогда какой смысл в победе?»

Никто не стремится к победе ради нее самой. Подлинный смысл победы в том, что она приносит удовлетворение одному из близких людей, чужаку или человеку, которого вы не считаете близким. «Я могу получить целую империю, но какой в этом смысл?» Это ни для кого не будет иметь значения.

Следует правильно понимать боль, охватившую ум Арджуны. Боль рождается из чувства собственности.

Страдание является продуктом неистовства ума. Кришне пришлось столько раз встряхнуть Арджуну именно потому, что тот погрузился в состояние страдания. Если бы на месте Арджуны оказался человек, подобный Махавире, все закончилось бы в одно мгновенье: история не получила бы никакого развития. Возможно, с Махавирой ничего подобного никогда бы и не случилось. Вероятно, Кришна не сказал бы и слова такому человеку, как Махавира, — это было бы бессмысленно. Ситуация разрешилась бы без единого слова.

По сути дела, Гита в меньшей степени посвящена сказанному самим Кришной, а в большей степени — словам, которые Арджуна вынудил его сказать. Ее подлинный автор — Арджуна, а не Кришна. Состояние сознания Арджуны стало основой Гиты. Кришна ясно видит, что жестокий человек достиг философского пика своей жестокости. И корнем разговора о бегстве от жестокости является тот же самый жестокий разум.

Дилемма Арджуны вовсе не в том, что человек, противящийся насилию, пытается спастись от жестокости мира. Дилемма Арджуны состоит в том, что жестокий человек стремится убежать от жестокости. Эту истину необходимо правильно понять.

Чувство собственности является не чем иным, как насилием. В глубине его скрыта жестокость, но ее не видно. Называя кого-то моим, я подразумеваю обладание. Владение — это форма насилия. Когда муж называет жену «своей», он подразумевает обладание. Когда жена называет мужа «своим», она подразумевает обладание. Но в тот момент, когда мы делаем человека нашей собственностью, мы обрекаем его душу на мучения. Мы только что убили этого человека; мы разрушили его личность, когда заявили, что он или она принадлежит нам.