Вниз, в землю - Страница 39
— Что ты сказал? — спрашивает землянин. — Что? Что? — его собственные слова кажутся тяжелыми, как свинец, они падают на пол и разбиваются. Один из поющих сулидоров сметает осколки слов в угол быстрыми движениями хвоста.
Гандерсен, слышит шум, словно в его камеру льется вода. Глаза его закрыты, но он чувствует, что вокруг него собирается влага. Однако это не вода, но какая-то более густая жидкость. Может быть, нечто вроде желатина. Он уже погружен в нее на несколько сантиметров, а уровень ее продолжает подниматься. Она холодная, но не слишком, и приятно отделяет его от каменного пола. Он чувствует слабый запах гвоздик и клейкую густоту жидкости — словно звуки фагота на самом низком регистре. Сулидоры все еще что-то напевают. Он чувствует, что ему в рот вставляют тонкую трубочку мягкий звук флейты — и через нее течет какая-то густая и маслянистая субстанция, которая издает приглушенный звук литавр, касаясь его неба. Желатин уже доходит ему до подбородка, это приятно. Трубку вынимают, когда жидкость начинает заливать его рот. «Смогу ли я дышать?» — спрашивает он, и хотя сулидор отвечает ему на таинственном языке, Гандерсен успокаивается.
Он весь облеплен желатином, который покрывает пол до метровой высоты. Сквозь его слой проникает бледный свет. Гандерсен знает, что поверхность субстанции гладкая, без каких-либо нарушений, и идеально прилегает к стенам — он превратился в куколку. Пить ему больше ничего не дадут. Он будет лежать здесь, пока снова не родится.
Теперь он уже знает, что прежде чем возродиться, нужно умереть. Приходит смерть и охватывает его. Гандерсен мягко проваливается в черную бездну. Он чувствует объятия смерти. Гандерсен плавает в дрожащем безмолвии, будто подвешенный в черной пустоте. Сквозь него проникают лучи пурпурного и алого света. Они пробивают его тело, как металлические дротики. Он качается. Вращается. Всплывает…
Он еще раз встречает смерть и сражается с ней. Он побежден. Тело его распадается, и яркий дождь частичек Гандерсена рассеивается в пространстве.
Эти частицы ищут друг друга. Они кружатся вокруг. Танцуют. Ловят друг друга. Они принимают внешность Эдмунда Гандерсена, но этот новый Гандерсен сверкает, как чистое, прозрачное стекло. Блестящий, прозрачный человек, сквозь которого беспрепятственно проходит свет прекрасного солнца, пульсирующего, как сердце Вселенной. Из груди Гандерсена расходятся лучи, его тело освещает галактики.
Он испускает разноцветные лучи, которые соединяют со всеми во Вселенной, кто обладает г'ракх.
Он — частица биологического разума Космоса.
Его душа соединяется со всем сущим и со всем грядущим.
Он безграничен.
Он может дотянуться до любой души и коснуться ее.
Он касается души На-синисула, а сулидор допускает его к себе и приветствует. Он касается Срин'гахара, Вол'химиора многократно рожденного, Луу'хамина, Се-холомира, Йи-гартигока, каждого из нилдоров и сулидоров, лежащих в пещерах и проходящих метаморфозу, жителей туманных лесов и тех, кто обитает в джунглях, и тех, кто самозабвенно танцует на далеком плоскогорье, всех прочих на Белзагоре, кто наделен г'ракх.
Он приближается к тому, кто не является ни нилдором, ни сулидором; это спящая душа, цветом, звучанием и внешностью не похожая на другие. Это душа кого-то, рожденного на Земле. Душа Сины. Он обращается к ней, зовет ее: «Проснись, проснись, я люблю тебя, я пришел за тобой». Она не просыпается. Он зовет ее: «Я обновлен, я возродился, я полон любви. Соединись со мной, будь частью меня. Сина? Сина?» Она не отвечает.
Он видит и души других землян. У них есть г'ракх, но этого недостаточно. Души их слепы и немы. Здесь — Ван Бенекер. Там — туристы. Тут — одинокие обитатели станций в джунглях. А это выжженная серая пустота здесь пребывает душа Седрика Каллена.
Он не в состоянии проникнуть ни в одну из этих душ.
Сквозь туман просвечивает сияние чьей-то души. Это душа Курца. Курц приближается к нему — или он к Курцу. Курц не спит.
«Теперь ты среди нас», — говорит Курц, а Гандерсен отвечает: «Да, наконец я здесь». Душа раскрывается перед душой, и Гандерсен смотрит вниз, в тьму, которой стал Курц, сквозь жемчужно-серую завесу, скрывающую его душу, в жуткую бездну, где кружатся черные чудовища. Их фигуры хаотично соединяются друг с другом, появляются, исчезают. Он смотрит дальше, сквозь черную пульсирующую мглу, видит очень яркий, холодный свет, идущий из глубины, и тогда раздается голос Курца: «Видишь? Ты видишь? Разве я чудовище? Я воплощение добродетели».
«Ты не чудовище», — соглашается Гандерсен.
«Но я страдаю», — отвечает Курц.
«За свои грехи», — замечает Гандерсен.
«Я сполна заплатил за них своими страданиями, я чист».
«Да, ты страдал».
«Когда кончатся мои страдания?»
Гандерсен отвечает, что не знает, что он не из тех, кто может положить этому конец.
«Я давно знаю тебя, — говорит Курц. — Ты хороший парень, только чуть медлительный. Сина о тебе хорошо отзывается. Иногда она жалеет, что обстоятельства не сложились лучше для тебя и для нее. Вместо этого она получила меня. И вот я там лежу. Почему ты не можешь освободить меня?»
«Что я могу для тебя сделать?» — спрашивает Гандерсен.
«Позволь мне вернуться, пусть завершится мое возрождение», — стонет Курц.
Гандерсен не знает, что на это ответить, и оглядывается в поисках других г'ракх, чтобы посоветоваться с На-синисулом, посоветоваться с Вол'химиором, с теми, кто возрождался много раз. И они собираются вместе, говорят в один голос, громовым голосом они говорят Гандерсену, что возрождение Курца уже состоялось, и ему незачем возвращаться.
Гандерсен повторяет это Курцу, но Курц уже сам слышит.
Курц съеживается. Курц снова погружается во тьму, опутанный собственной паутиной.
«Сжалься надо мной!» — кричит он Гандерсену из бездонной пропасти. «Сжалься надо мной, это ад! Я в аду!»
Гандерсен повторяет: «Мне жаль тебя. Мне жаль тебя. Мне жаль тебя…»
Его собственный голос становится все слабее и слабее, пока не наступает полная тишина. Внезапно из бездны приходит бессловесный ответ Курца, оглушительный взрыв ярости, ненависти и злобы, вопль Прометея, раздираемого клювом орла. Крик достигает своего предела и внезапно обрывается. Дрожащая ткань Вселенной снова успокаивается. Появляется мягкое, успокаивающее фиолетовое свечение.
Гандерсен плачет от жалости к Курцу. Сквозь Космос плывут потоки бриллиантовых слез, и по этой соленой реке плывет Гандерсен. Он видит планеты, путешествует среди туманностей, преодолевает облака космической пыли, проплывает над удивительными солнцами.
Он не один. С ним На-синисул и Срин'гахар, и Вол'химиор, и все остальные. Он ощущает гармонию между всеми г'ракх. Впервые он замечает узы, связывающие г'ракх с г'ракх. Он, проходящий повторное рождение, находится с ними всеми в контакте. В каждое мгновение, в каждый момент души на этой планете без слов общаются друг с другом.
Он видит единство всех г'ракх, и его наполняет божественное благоговение и покорность.
Теперь он понимает сложность этих двойных существ, ритм их существования, бесконечную последовательность циклов возрождения и новой жизни, одного за другим, а более всего — связь между ними, их единство. Он пронзительно ощущает то, как он изолирован от других людей, видит, какие стены отделяют одного человека от другого, отдает себе отчет в том, что каждый из них — узник, замкнутый в собственной личности. И он уже знает, что значит жить среди тех, кто научился из этой тюрьмы освобождаться.
Эта мысль угнетает его. Он думает: мы сделали из них рабов, назвали их животными, а они все время были связаны между собой, их разумы общались друг с другом без слов, они передавали музыку мыслей от одной души к другой. Мы были одиноки, а они нет, и вместо того чтобы встать перед ними на колени и умолять, чтобы они позволили нам принять участие в этом чуде, мы заставляли их работать.
Гандерсен плачет от жалости к Гандерсену.