Влюбленные - Страница 11

– Очень быстро. Патрульная машина появилась буквально через несколько минут, но Джереми и Стронги успели уйти.

– Они сделали еще что-то перед тем, как исчезнуть?

Амелия покачала головой:

– Нет. Грант очень громко плакал, а Хантер спрятался среди гостей. Я думаю, страх детей смутил Джереми, сбил его с толка. Мне кажется, он не был готов к такой реакции, и… Кроме того, он, наверное, сообразил, что слишком много людей видело, как он схватил меня за руку и начал трясти. Возможно, ему стало стыдно или Джереми просто испугался последствий… не знаю, не могу сказать точно. Как бы там ни было, он меня отпустил. А когда мистер Стронг сказал, мол, Джереми должен что-то сделать, чтобы заставить меня «прикусить мой поганый язык» – да-да, он так и сказал, я это хорошо запомнила, – мой бывший муж ответил, чтобы он сам заткнулся, потому что это не его дело. Джереми еще кое-что добавил, но я не хочу сейчас повторять его слова, потому что это были ругательства. Потом он открыл входную дверь и вытолкал мистера Стронга на крыльцо. В ответ мистер Стронг и его обругал. Я даже подумала – он собирался ударить Джереми, но…

– Протест, ваша честь!

– Принимается.

– Скажите, – быстро вмешался Джексон, – Уиллард Стронг ударил мистера Вессона после того, как тот его толкнул?

– Нет. Я думаю, он бы просто не смог. Все-таки Джереми – бывший морской пехотинец! К тому же мистер Стронг еле держался на ногах: он и с крыльца-то едва не свалился. Единственное, на что он был способен, это ругаться на чем свет стоит. Но Джереми его уже не слушал. Он вывел из дома миссис Стронг и вышел сам, после чего все трое направились к машине Джереми, стоявшей на улице, прямо напротив дома. Мужчины сначала переругивались, а потом… потом я закрыла дверь и ничего больше не видела. Когда подъехали полицейские, их уже след простыл.

Лемюэль Джексон снова прошествовал к своему столу, якобы для того, чтобы еще раз заглянуть в свои записи. На самом деле он давал свидетельнице возможность немного перевести дух и прийти в себя. Присяжным тоже нужно было время, чтобы представить себе всю картину и задуматься над тем, каковы на самом деле были отношения, связывавшие двух так называемых «друзей».

Мисс Нулан воспользовалась паузой, чтобы сделать еще один глоток воды. Даже со своего места в последнем ряду Доусон видел, как дрожит ее рука.

А Джексон уже снова направлялся к ней. Руки он засунул в карманы и нахмурился, всем своим видом показывая, как ему не нравится вопрос, который он вынужден задать.

– Насколько мне известно, мисс Нулан, у вас было еще одно столкновение с вашим бывшим мужем. Вы это подтверждаете?

– Да, – коротко ответила она.

– Когда именно это произошло?

– Это было в прошлом году, третьего мая.

– Вы снова запомнили точную дату?

– Да.

Амелия опустила голову. Прядь волос упала ей на лицо, и она машинальным движением заправила ее за ухо. Интересно, подумал Доусон, был ли этот ее жест нервной реакцией на напряженную обстановку или это просто привычка, которой мисс Нулан бессознательно следует в любых обстоятельствах? Почему-то ему казалось, что верно последнее.

– Почему вы запомнили этот день, мисс Нулан? – мягко спросил помощник прокурора.

Амелия подняла голову, чтобы ответить, а Доусон вдруг осознал, что и он, и весь зал, включая обвиняемого, с напряженным вниманием ждут, что́ она скажет.

– Потому, – ответила Амелия Нулан, слегка откашлявшись, – что именно в этот день стало известно об исчезновении миссис Стронг и моего бывшего мужа.

Джексон попросил Амелию поподробнее рассказать, что именно случилось третьего мая.

– День начался как обычно, – ответила свидетельница. – Я отвезла детей на занятия в подготовительную школу при епископальной церкви Святого Томаса, а сама поехала на работу.

– Вы работаете в Кольеровском музее военной истории?

– Да, я работаю там смотрителем фонда и научным сотрудником, специализируюсь на периоде Гражданской войны.

– Вы работаете на полной ставке?

– Да, но у меня достаточно гибкое расписание. Администрация музея пошла мне навстречу как одинокой матери.

– Итак, в тот день, третьего мая… Не произошло ли тогда что-либо необычное – что-то такое, что вас насторожило или встревожило?

– Нет, ничего такого не было… Во всяком случае, с утра. Все было как всегда, пока в начале второго мне не позвонили из школы. Я как раз была в кабинете директора музея Джорджа Меткалфа – мы обсуждали одну небольшую проблему…

– …Нет, Джордж, так не делается. Я не могу на это пойти.

– Неужели ты не хочешь сделать человеку приятное? И мне заодно?..

– Эта вещь не имеет никакой ценности – ни музейной, ни рыночной, если на то пошло.

– Может быть.

– Не «может быть», а точно.

– О’кей, возможно, это действительно пустяк, побрякушка. Армия конфедератов выдавала такие знаки отличия сотнями…

– Тысячами.

– Тем более. Однако для Паттерсона Нокса эта медаль имеет очень большую ценность. После того как ее вручили его прадеду или прапрадеду… в общем, какому-то очень далекому предку, в честь которого, кстати, Паттерсона и назвали, медаль передавалась в его семье от отца к сыну как настоящая драгоценность, как реликвия. Наверное, мне не нужно тебе напоминать, что…

– Однако именно это ты собираешься сделать.

– …Что в прошлом году мистер Нокс пожертвовал музею полторы тысячи долларов. А миссис Нокс…

– …Входит в наш совет директоров. Я не глупа, Джордж, и прекрасно все понимаю. Просто мы смотрим на эту проблему под разным углом зрения. Я – хранитель музейных фондов и обязана заботиться о том, чтобы наши коллекции представляли настоящий исторический интерес, а не…

– Я тоже забочусь о коллекциях, Амелия!

– Да, но ты еще и директор, следовательно, тебе приходится быть дипломатом, а иногда и попросту умасливать множество людей, благодаря которым наш музей продолжает существовать. Тем не менее мне совершенно не хочется включать в экспозицию всякий мусор только ради того, чтобы крупный благотворитель продолжал нас спонсировать.

– Хорошо понимаю твою позицию, и тем не менее…

– Ладно. Кажется, мы зашли в тупик. Имей в виду, я не собираюсь менять свою точку зрения. Очевидно, что дальнейшее обсуждение вопроса ни к чему не приведет. Ты выиграл этот спор еще до начала нашей сегодняшней встречи, но… Я просто обязана была попытаться.

– Ничего другого я от тебя и не ожидал, Амелия. Что касается медали пресловутого мистера Нокса… Положи ее куда-нибудь в уголок, чтобы она хотя бы не бросалась посетителям в глаза.

– А как же насчет подсвеченной латунной таблички с текстом, восхваляющим щедрость и великодушие мистера и миссис Нокс?

– Без таблички не обойтись, но… Она вовсе не обязательно должна быть очень большой.

– …Мы уже заканчивали разговор, – сказала Амелия, – когда зазвонил мой мобильный. Я сразу узнала номер школы и ответила. Звонила директриса, миссис Эбернати, она была очень взволнована…

– Чем именно?

– Какой-то мужчина ворвался в ее кабинет и требовал…

– Протестую! Это показания с чужих слов, – подал голос адвокат. Джексон возразил, и судья отклонила протест, после чего помощник прокурора предложил Амелии продолжить показания.

– Этот человек хотел знать, приходил ли Джереми в тот день в школу или нет. Джереми, естественно, там не появлялся, но миссис Эбернати так и не удалось убедить в этом визитера. В конце концов он ушел, но только после того, как она пригрозила вызвать полицию.

Тут Лемюэль Джексон вмешался и напомнил присяжным, что допрошенная ранее миссис Эбернати не только дала аналогичные показания, но и опознала в неизвестном мужчине Уилларда Стронга. Потом помощник прокурора спросил у Амелии, часто ли ее бывший муж навещал детей в школе?

– Нет, – ответила она. – Насколько я знаю, Джереми не делал этого даже в те дни, которые были назначены ему для свиданий. К тому времени наш развод был окончательно оформлен. Суд учел инцидент на дне рождения Хантера и разрешил Джереми видеться с детьми только в определенные дни и в присутствии сотрудника полиции. Ему это, естественно, очень не нравилось. Джереми очень хотел, чтобы суд снял эти ограничения, но пока этого не произошло, он старался придерживаться судебного постановления.