Влюбить на спор (СИ) - Страница 37

Если я раньше считала, что мы занимаемся любовью крышесносно, то теперь поняла: все, что было до этого, было репетицией невероятного непревзойденного действа.

Даже когда нас одновременно накрывает наслаждение, мы не хотим разъединяться и продолжаем крепко обнимать друг друга, пока дыхание не восстанавливается, пока не появляется осознание, что страсть страстью, но разговор: откровенный, честный душевный - никто не отменял, и он нам обоим нужен, как обезболивающее для наших ран.

Дима ложится рядом, и я, не желая прерывать тактильный контакт, пристраиваюсь на его груди. Ощущая горячую и немного влажную кожу парня, я чувствую силы исповедоваться.

Начинаю я издалека, с детства. Рассказываю о желании, чтобы меня любили, об одиночестве, о родителях, соревнующихся в крутости своих детей, о подругах, подхвативших этот нескончаемый забег бахвальства. О том, что все время находилась в лидерах, радовалась, когда получила опьяняющее признание, о тысяче подписчиков и их эфемерной любви. О том, что свой статус надо было поддерживать и не позволять выскочкам вроде Миланы, которые постоянно дышали в спину, вырвать, затмить. О том, насколько сейчас это кажется глупым и неважным. О споре. Как все началось, как я самонадеянно комментировала происходящее, как все изменилось, перевернулось с ног на голову, как я сомневалась, боялась, металась, пока не поняла, что люблю его.

Монолог выходит долгим, изнурительным, но предельно откровенным. Мне хочется поделиться с ним всем несовершенством себя самой, потому что та близость, на которую я рассчитываю, между нами другого не предполагает. Он внимательно слушает мой бурный словесный поток, не перебивает, иногда спрашивает, иногда просто целует меня в макушку, и я выговариваюсь и как будто снимаю невидимый груз, который несла всю жизнь и даже не догадывалась.

После разговора я ощущаю себя легкой чистой, обновленной.

Засыпаю я уставшая, измученная, потому что такой изнурительный, тяжелый эмоциональный день в моей жизни основательно выпотрошил меня, но счастливая, с улыбкой на губах и верой в светлое будущее.

Четыре недели после ссоры пролетели, как четыре дня. Это время было для нас, словно медовый месяц для новобрачных - хмельным, сумасшедшим, невероятным... Порой даже не верилось, что все происходящее не снится мне. Меня не омрачал ни постоянный недосып из-за того, что ночью мы находили дела поважнее и приятнее сна; ни экзамены, которых я побаивалась, поскольку впервые отнеслась к учебе не слишком серьезно; ни защита диплома. Я радовалась каждому дню, каждой минуте, проведенной с ним.

Ключи от Витиных апартаментов мне пришлось вернуть, когда неожиданно брат вспомнил, что я так этого и не сделала, и мы переместились в квартиру Димы. Благо было лето и девчонки с бабушкой, наконец вернувшейся из больницы, уехали на дачу. Нам предоставили возможность носиться полуголыми по комнатам и шуметь сколько хотим.

В выходные мы их навещали, но меня не слишком вдохновляли условия дачной жизни, где удобства были в виде деревянной будки на улице с неописуемым ароматом уже на подходе и убийственной картиной внутри, шокирующей такую брезгливую особу, как я; где помыться представлялось возможным только в бане или в тазике на кухне; где комары атаковали меня, словно я была их любимым эксклюзивным лакомством. К тому же, стесняясь бабушку, приходилось сначала идти в комнату к девчонкам, а потом, когда все уснут, красться к Диме по скрипучим половицам, которые пытались довести меня до сердечного приступа. А спать без него я уже не хотела и не могла. Слишком привыкла к тяжелой руке, прижимающей к матрасу, к его телу, спаянному с моим, к поцелуям по утрам, перерастающим во взрывоопасную жажду...

Нет, конечно, были некоторые минусы и кроме выходных в деревне. Иногда мне хотелось не просто дефилировать по квартире в рубашке Димы или, выискивая в гардеробе самые скромные вещи, отправляться на дачу; а вырядиться в умопомрачительное платье, нацепить высоченные каблуки, сделать яркий макияж и провести вечер в ночном клубе или ресторане, но он отказывался идти, поскольку платить за увеселения пришлось бы мне, а ему это претило. Вдобавок на днях родители поставили условие, чтобы я познакомила их с тем, кто, по их мнению, не спросив, украл их дочь, и это не на шутку беспокоило меня.

Дима, нависнув надо мной и, вытащив соломинку из волос, спрашивает:

- Поедем обратно или еще полежим?!

Я, вдохнув пьянящий запах скошенной травы, сажусь и начинаю собирать раскиданную одежду.

- Поедем. Нам сегодня к моим на ужин. Помнишь?

- Помню.

Начинаю надевать белье и усмехаюсь, размышляя: почему мужчины устроены только на одну функцию - раздеваться девушек?! Я так разомлела, что мне бы сейчас не помешала встречная - одеть.

Дима натягивает джинсы, поднимает рубашку, накидывает, встает. Я, щурясь от слепящего солнца, любуюсь его рельефным телом, которое парень методично пуговица за пуговицей прячет от посторонних глаз.

Он протягивает руку, помогает мне подняться. Все-таки его идея заниматься любовью не в доме, где слышно, как храпит бабушка в соседней комнате, а на свежем воздухе была хоть и неожиданной (и даже шокирующей), но здравой. Конечно, экстрим, но зато все ощущения накаляются и удваиваются.

Дима идет к дороге, а я отстаю на пару шагов из-за ожившего телефона. Вытаскиваю его, читаю высветившееся имя - Диана. Последнее время мы все реже и реже с ней созваниваемся, поскольку ее предложения развлечься и потусить я методично отклоняю.

- Привет, - отзываюсь я, а из динамика летит в ответ:

- Привет, пропащая подруга.

Усмехаюсь.

- Влюбленная.

- Без разницы. Завтра в Shine будет улетная вечеринка. Приходи и приводи своего Кречетова.

Вздыхаю, понимая: Дима не согласится; и еще от того, что осознаю: я реально соскучилась по оглушающей музыке, чувству праздника и сумасшествия проникающего в кровь.

- Вряд ли получится.

- Почему?! Миланы не будет. Я теперь больше с Евой общаюсь. Помнишь же ее? Та девчонка, с которой познакомились весной на Ибице.

Помню.

- Ну так что?

- Я подумаю.

Понимаю, что обманываю Диану, но сейчас, тем более при Диме, я не могу ей объяснять истинные причины.

- Хорошо. Подумай, от чего отказываешься, - смеется она. - Созвонимся.

Разъединяю вызов, запихиваю iPhone в карман шорт и догоняю своего парня, поднявшего наши велики.

Он остро чувствует меня и не спрашивает кто звонил. К тому же думаю: по тому, что Дима слышал, он многое понял сам. Отгоняю взбудоражившие мысли прочь, словно надоедливых насекомых. С ним и без клуба хорошо!

Бабушка накладывает мне огромную плошку борща, и я растерянно смотрю на Диму. Съесть это наваристое блюдо, в котором от густоты ложка стоит, мне точно не под силу, но обижать его улыбчивую бабушку тоже не хочется.

- Дима, положи Вике сметанки. Она своя — домашняя.

Наблюдаю, как белым островком в красном море появляется сметана, жирность которой, наверное, зашкаливает и с трудом растягиваю губы.

- Спасибо...

- На здоровье, деточка. Кушай! А то такая худая!

Нахожу насмешливый взгляд парня, потом девчонок. Наверное, для каждой бабушки внучка, внук или его подруга всегда кажутся худее, чем есть на самом деле, и у них автоматически срабатывает желание откормить бедняжек.

Беру ложку, аккуратно, чтобы не расплескать, перемешиваю, ем. Суп вкусный, но его нереально много.

- Ба, Вика сейчас лопнет, - заявляет Оля, смотря на меня.

Переглядываюсь с Дашей. Она явно подокруглилась на бабушкиных харчах, чего не сказать о ее хохотушке сестре. Скорее всего, встроенный в неё моторчик не дает ей сидеть на месте и, не смотря на старания родственницы, она тратит все лишние калории.

- Что ты привыдумываешь! - возмущается бабушка.

Вздыхаю, запихиваю еще одну ложку и гляжу, как Дима меняет тарелки, ставя передо мной свою пустую.