Властители земли - Страница 1

Уинстон Хоаг за свою жизнь боялся очень многих вещей, но никогда не опасался того, что на самом деле его убило.

Он опасался внезапных порывов ветра, пробегавших в теплые дни по верхушкам деревьев, а потому заставлял свой крошечный одномоторный самолетик так резко и отвесно нырять вниз, что потом с трудом вновь овладевал управлением буквально в нескольких футах над хлопковым полем.

Его страшили химикалии, которые он сам же применял на полях: он боялся, что пестициды, защищавшие урожай, при постоянном контакте каким-то образом проникнут в его собственную кровеносную систему и убьют его.

Он боялся потерять контракты на опыление полей и с ужасом думал, что тогда его семье пришлось бы жить на пособие. Он решил скорее покончить с собой, чем позволить такому случиться, хотя и не был уверен, что у него достанет мужества убить себя.

Боялся он и того, что его самолет в один прекрасный день попросту развалится на части, потому что Уинстону Хоагу всегда приходилось соразмерять стоимость новых деталей и оплату за обучение детей в приличной школе, затраты на хорошую еду, которую жена подавала на стол, материальную возможность поддержать своих старых родителей.

Он опасался солнечных закатов, когда неверное освещение играло злые шутки с его восприятием высоты, и боялся восходов, когда лучи солнца могли неожиданно ослепить пилота в открытой кабине.

Но он вовсе не ощутил страха, когда некая молодая пара предложила ему две сотни долларов за то, что он установит у себя в ногах видеокамеру, которая будет нацелена вверх и запечатлеет лицо пилота во время опыления посевов.

Он только пожелал убедиться, что камера не будет мешать ему дотянуться до педалей ножного управления.

— Мы бы хотели, чтобы вы непременно включили камеру перед тем, как начнете распыление химикалий, — сказала молодая женщина. — Это очень важно. Нам нужно, чтобы камера начала работать по меньшей мере на минуту раньше, чем распылители.

— На две минуты, — поправил сопровождавший ее молодой человек.

— Разумеется, — отвечал Уинстон Хоаг. — Только зачем вам все это?

— Потому, что мы так хотим, — ответила женщина.

Она была пепельной блондинкой и растягивала гласные, как обычно говорят состоятельные дамочки. В сочетании с небрежным, уверенным, видом и линялыми джинсами это создавало впечатление богатства. Уинстон Хоаг понимал, что он сам в таких поношенных джинсах выглядел бы просто нищим. Собственно говоря, первое, что он сделал, когда записался в ВВС, это выбросил свои старые линялые джинсы. А когда его уволили, он почти сразу же купил новенькие, с иголочки джинсы, жесткие, темно-синие, хрустящие от новизны и страшно неудобные.

Уинстон Хоаг, как и большинство людей, которые в молодости были очень бедны, всегда боялся снова впасть в нищету. И две сотни долларов пришлись бы ему весьма кстати.

— Если вы так хотите, так и будет, — ответил он, — только мне бы хотелось знать, зачем вся эта петрушка.

— Затем, — отрезала женщина.

— Мы хотим поймать, как изменяется выражение вашего лица, когда вы начинаете распыление, — пояснил молодой человек.

— Да никак оно не меняется, сказал Хоаг.

— Ошибаетесь, — возразила женщина. — Оно должно меняться.

— Собственно говоря, мы пока и сами не знаем, — сказал мужчина. Он был одет в сандалии и шорты цвета хаки со множеством пряжек, а кроме того, имел при себе пачку стодолларовых купюр. — Вот и хотели бы выяснить.

Надпись на его старой майке призывала спасать от вымирания лесных волков. Она гласила: «Вымерший — это навсегда».

С таким подходом Уинстон Хоаг вполне мог согласиться. Ему не нравилось, когда гибли животные. Но менее всего ему хотелось бы, чтобы вымерло животное по имени Уинстон Хоаг.

И он взял две сотни долларов.

— Запомните, сказала женщина. — Мы хотим, чтобы камера у ваших ног была пущена за целых две минуты до того, как вы включите систему распыленна химикатов.

— Идет, — кивнул Хоаг.

— Как вы защищаете ваши бункеры с инсектицидами? — спросил молодой человек.

— Чего?

— Какую защиту вы используете в ваших бункерах с инсектицидами?

— Да никакой, — пожал плечами Хоаг. — Это мне нужна защита.

— А откуда вы знаете, что бункеры не раскроются преждевременно?

— Можете быть спокойны, такого не бывает.

— Позвольте, я осмотрю их, — сказала женщина.

— Да чего там смотреть, самые обычные бункеры, — удивился Хоаг.

— И все-таки мы бы хотели их осмотреть, — настаивал молодой человек.

Хоаг впустил их в самолет и подробно объяснил, что бункеры вполне надежно защищены от преждевременного раскрытия.

— Вы ж понимаете, — сказал Хоаг. — Эти инсектициды стоят денег, и с меня могут содрать по суду, если я распылю их над жильем.

— Да, — кивнула женщина. — Мы знаем, что деньги для вас значат очень много.

— Послушайте, мне очень бы пригодилась пара лишних монет, — ответил Хоаг. — Каждый зарабатывает на хлеб как умеет, но я не собираюсь браться за работенку, если ее приправляют оскорблениями.

— Разумеется, мы вас понимаем, — поспешил успокоить его молодой человек. — Мы вовсе не хотели вас оскорбить. А не могли бы вы в случае надобности как-то укрепить эти бункеры?

— Простите, сэр, не понял?

Хоаг тоже постарался быть вежливым.

— Смогли бы вы укрепить бункеры для инсектицидов, добавить крепежных скоб, что ли?

— Только не за две сотни, — ответил Хоаг.

— Три сотни, — тут же ответил молодой человек.

Хоаг покачал головой. Ну, прежде всего, на новый металл уйдет, пожалуй, целая сотня, да еще увеличится вес самолета, а тогда нужно больше топлива. Хоаг уже готов был прямо на месте отказаться от всей затеи. Он многое мог сделать ради нескольких сотен долларов, но только не рисковать своим старым самолетом.

Когда, наконец, втроем с молодой парой они точно выяснили, как требуется обезопасить бункеры с инсектицидами, оказалось, что при этом вес самолета увеличивается на две сотни фунтов, нарушается его баланс, а вся затея обойдется по меньшей мере в полторы тысячи долларов. Уинстон Хоаг был вверен, что теперь они откажутся.

Но сотни по-прежнему продолжали выпархивать из толстой пачки в руках молодого человека. И за них даже не просили расписки.

— Ну, знаете, — сказал Хоаг, — теперь уж даже если эта этажерка хлопнется, с бункерами ничего не станет. Да будь я проклят, если они — не самая безопасная штука после Форт-Нокса.

— Вы уверены? — спросила женщина.

— Хотел бы я, чтоб и у меня была такая же защита, — сказал Хоаг, и на лицах молодых людей одновременно вспыхнули улыбки.

На следующий день они пришли проверить его работу. Они настаивали на том, чтобы закрепить камеру именно так, как им это было нужно, поэтому заставили Хоага показать им его пилотское место. Потом установили там камеру под определенным углом и пояснили, что теперь лицо его попадет точно в фокус.

— А по-моему она смотрит мне прямо в грудь, — заметил Хоаг, когда рука молодой женщины скользнула у него между ног.

Впрочем, прикосновения эти ему нравились, и он не жаловался.

— Мы знаем, что делаем, — сказала она. — А теперь покажите, как вы беретесь за переключатель.

Хоаг наклонился вперед и потянулся к сверкающему металлическому рычагу-переключателю, который выглядел так, будто его взяли со старого электромотора. Он был соединен со спуском видеокамеры.

Когда Хоаг коснулся рычага, грудь его оказалась менее, чем в двух футах от объектива камеры.

— Великолепно, — заметила женщина.

В тот же день пополудни Хоаг поднялся в воздух, чтобы опылить небольшие посадки арахиса за Равнинами в штате Джорджия, он стал богаче на полторы тысячи долларов за счет двух молодых людей, которых считал остолопами.

Собственно, он даже не собирался в тот день заниматься опылением. Хоаг не хотел рисковать и приближаться вплотную к арахисовым посадкам, а тем более кружить над самими деревьями на перегруженном самолете. Он намерен был только пройти высоко над полем, включить камеру и совершенно ровно лететь минут двадцать так, чтобы в камеру не попало ничего, кроме его лица и неба; эти два богатых идиота никогда в жизни не догадаются, что он даже не открывал бункеров. Потом он вернется обратно, отдаст им их камеру, снимет с самолета весь этот тяжеленный хлам, а на следующий день, как обычно, спокойненько распылит инсектициды над арахисом.