Властители античных морей - Страница 61

Свою столицу Митридат перенес в Пергам, откуда удобнее было планировать дальнейшее наступление на запад.

Понтийское царство, противостоящее теперь Риму, включало все черноморские берега Малой Азии, фракийское побережье от Проливов до Салмидесса, берега Кавказа до Питиунта и всю территорию Боспорского царства. Кавказские берега между Питиунтом и Боспором Киммерийским, вся береговая полоса Северного Причерноморья, включая почти весь Крым, а также территории северо-западного и западного побережий моря, были в вассальной зависимости от Митридата. Свободными оставались лишь небольшой участок западного побережья (примерно 150 км) между Салмидессом и Месембрией, западные берега Приазовья и восточные - Крыма. На юге Митридат (и особенно его морские союзники - пираты Киликии) захватил почти все острова Эгейского моря, оккупировал Фракию, Македонию и триумфально вступил в Афины, посадив там наместником своего друга философа Афениона.

Союз с Митридатом ознаменовал вершину "золотого века" киликийских пиратов. Но были еще и понтийские. Поскольку почти все берега Понта Эвксинского принадлежали теперь Митридату, а торговые пути охранялись его флотом, возникает вопрос: в каком состоянии было тогда понтийское пиратство? Трудно ведь представить, что пираты бросили свое ремесло и обратились к мирному труду. И. Б. Брашинский справедливо рассуждает, что "в целом борьба с морским разбоем в это время была, очевидно, малоэффективной, поскольку пираты оставались господами моря. Успешная борьба с пиратством, его решительный разгром и ликвидация были невозможны в первую очередь в силу того, что оно было естественным порождением социально-экономических отношений античного мира" (71, с. 127-128). Их боялись - и с ними торговали. Этот парадокс был неизбежен, ибо пиратство и андраподизм занимали заметное место в системе экономических отношений рабовладельческого общества. Выше уже упоминалось о правителях, покровительствующих пиратам: понтиец Страбон, уроженец Амасии, сообщает об этом в настоящем времени (рубеж старой и нашей эр). Но у этого свидетельства есть и оборотная сторона. "Мы знаем, - пишет К. М. Колобова, - о неустанной борьбе Боспора с пиратством, и потому это сообщение может, на первый взгляд, показаться странным и противоречивым. Но дело в том, что боспорское правительство могло покровительствовать и покровительствовало, несомненно, только своим пиратам (вероятно, пиратству своих навклеров), а не тем, которые грабили боспорян и боспорский флот" (82б, с. 89). Боспорскому царю Эвмелу (310-304 гг. до н. э.) приходилось высылать эскадры к берегам Колхиды, где бесчинствовали флоты ахеян, гениохов, тавров и других племен, ему обязаны спасением некоторые осажденные города. Судя по восхищенному отзыву Диодора, кампания Эвмела сравнима с кампанией Помпея, он надолго очистил море от пиратов. Но... эти же племена называет более 300 лет спустя сосланный в Томы Овидий, причем в его время ахеяне и гениохи уже не довольствовались охотой у своих берегов, а совершали рейды вдоль всего Черноморского побережья, кроме северной его части. И это всего через 70 лет после победоносной экспедиции Публия Писона, осуществившего свою часть плана Помпея!

Тацит рассказывает, как в правление понтийского царя Полемона (в конце царствования Нерона) его вольноотпущенник Аникет, командовавший царским флотом, "привлек на свою сторону пограничные с Понтом племена, пообещал самым нуждающимся дать возможность пограбить и во главе значительных сил неожиданно ворвался в Трапезунт... Аникет сжег римские суда, забросав их горящими факелами, и стал полновластным хозяином на море... Мятеж Аникета привлек внимание Веспасиана, и он выслал против повстанцев отдельные подразделения легионов во главе с опытным военачальником Вирдием Гемином. Напав на занятых грабежом, разбредшихся по всей округе варваров, он принудил их вернуться на корабли. Поспешно выстроив несколько быстроходных галер, Гемин погнался на них за Аникетом и настиг его в устье реки Хоб, где тот чувствовал себя в безопасности, так как успел деньгами и подарками привлечь на свою сторону местного царя Седохеза и теперь рассчитывал на его поддержку. Царь сначала действительно оказывал покровительство своему гостю, умолявшему его о помощи, и даже грозил римлянам оружием. Вскоре, однако, Гемин дал ему понять, что, предав повстанцев, он может получить деньги, продолжая же защищать Аникета, рискует подвергнуть свою страну нападению римских войск. Непостоянный, как все варвары, царь решился погубить Аникета и выдал римлянам тех, кто искал у него спасения" (34б, III, 47-48).

Два свидетельства. Одно - о событии на западном берегу моря до возвышения Митридата, другое - на восточном после его падения. Точно так же, несомненно, на протяжении столетий не прекращали пиратскую деятельность и другие черноморские народы.

Борьба за свободу мореплавания велась в Черном море постоянно с тех пор, как на его берегах стали возникать государства. Но она редко бывала успешной. Археанактиды не могли защитить своих купцов от посягательств разбойничьих племен, и в том же году, когда их сменили Спартокиды, афиняне посылают свой флот под командованием Перикла, чтобы навести порядок на южных берегах моря. Эта самая древняя известная нам попытка обуздать понтийских пиратов была завершающей частью планомерной борьбы Перикла за свободу морей. Сначала он собирает в Афинах общегреческий конгресс, где рассматривается и вопрос "о море - чтобы все могли плыть, не опасаясь нападения" (26е, 17). Второй его шаг - на восток: он перегораживает Херсонес Фракийский "укреплениями и заграждениями от моря до моря, ликвидировав таким образом набеги фракийских разбойничьих шаек, нападавших на Херсонес" (26е, 19) и восстановив судоходство в Проливах. Вероятно, не только фракийских. Херсонес всегда был притягателен для любителей легкой наживы. Милетский тиран Гистией, например, на восьми лесбосских триерах занял позицию в Бизантии и захватывал все идущие из Понта грузовые суда, кроме судов подвластных ему городов. Есть мнение, что и "укрепления и заграждения" на Херсонесе Перикл не строил, а лишь восстановил стену, возведенную задолго до него Мильтиадом в бытность его тираном Милета и постоянно разрушаемую фракийцами. Третий, последний шаг Перикла - опять на восток: "Он приплыл и в Понт с большой эскадрой, пышно разубранной, выполнил все, о чем его просили расположенные здесь греческие города... соседним же варварским племенам и их царям и властителям он показал, как велико могущество Афин, решающихся спокойно и без страха плыть, где им вздумается, и подчинивших себе все море. Синопцам он оставил тринадцать кораблей под начальством Ламаха и воинов под начальством тирана Тимесилая" (26е, 20). В. П. Бузескул не без основания считает, что Перикл посетил и местности за Синопой вплоть до Пантикапея - житницы Афин (72, с. 81).

О периоде между походом Перикла и экспедициями Эвмела сведений не сохранилось, однако свидетельство Ксенофонта о характере танцев местных племен приводит к малоутешительным выводам. О самих этих экспедициях тоже ничего не известно, хотя косвенные данные могут прояснить отдельные детали. Основной торговый путь пролегал вдоль фракийских берегов, поэтому нетрудно догадаться, на что были направлены усилия боспорских царей. Даже если мореплаватели избирали более короткий путь - от южного берега Тавриды к Пафлагонии, они не могли не столкнуться с таврами. Еще в первой половине I в. Мела писал, что они "пользуются ужасной славой, и нравы у. них самые дикие, они обычно убивают и приносят в жертву чужестранцев" (21, II, 1). Возможно, конечно, что Мела использовал здесь более ранние источники, например Геродота, но нельзя исключать и того, что он передает рассказы очевидцев. Область тавров начиналась сразу за Феодосией, но главной ареной их деятельности были воды Балаклавской бухты. Это место было выбрано не случайно: именно здесь расходятся пути кораблей, плывущих на запад или юг. Ни одно судно не могло миновать Сигнальную бухту.

Вот с этим-то племенем и должен был столкнуться Эвмел в первую очередь. "Можно полагать, - рассуждает И. Б. Брашинский, - что боспорский царь нанес таврским пиратам сокрушительный удар, который надолго если и не прекратил полностью, то во всяком случае существенно ослабил их разбойничью деятельность. В этом отношении, как кажется, показательно, что Страбон говорит о морском разбое тавров в прошедшем времени..." (71, с. 129). Могло быть, конечно, и так. Но могло - иначе: тавры успокоились на время, чтобы потом возобновить разбой в не меньших масштабах. Предположение о том, что и Херсонес если не боролся с пиратской деятельностью тавров, то по крайней мере был всегда начеку и не спускал с них глаз, подтверждается обычно строками дельфийского декрета 194 г. до н. э., повествующими о захвате в плен дельфийских священных послов каким-то южнокрымским племенем и о выкупе их херсонесцами (71, с. 129, 131). Этим племенем могли быть, скорее всего, именно тавры, так как трудно предположить, с одной стороны, что архифеория плыла кружным и опасным путем, вместо того чтобы использовать более короткий, приводящий прямо к цели (и к таврам), а с другой - что тавры позволили бы кому-нибудь совершать подобные действия в водах, зарезервированных ими для собственной деятельности. Кроме того, именно тавры были ближайшими соседями херсонесцев. Тот факт, что во II в. до н. э. скифы, захватившие низовье Тираса и Борисфена, оккупировали полуостров только до Таврских гор, также может свидетельствовать о том, что они ожидали встретить (или встретили) более сильное сопротивление, чем прежде. А ведь выход к морю был центральным пунктом программы Скилура.