Власовцев в плен не брать - Страница 5

У Балька всё ещё побаливала голова. Снайпер не промахнулся, он взял немного левее, или Бальк успел повернуть голову, и пуля ударила по стальному шлему почти плашмя, не прилипла к нему, не пробила, а, ударившись, ушла в сторону. В глубокий тыл на этот раз он, к сожалению, не попал. Отлежался в полевом госпитале в Омельяновичах.

Больше он ничего играть не умел. Большего и не требовалось. «Лили Марлен» они могли петь и три, и четыре, и шесть раз подряд. «Солдатское радио Белграда» почти замолчало. С тех пор как во взвод прибыл новый ответственный за нацистскую пропаганду, радио слушать стало не так-то просто. Парень ещё не привык к фронту и слишком буквально понимал свои обязанности. По вечерам, когда воздух становился хрупким, а звуки доносились издалека в их неискажённом виде, Бальк играл прямо в траншее, в своём пулемётном окопе.

Почти всегда тут же начинали пиликать на своей гармошке «иваны». Они тоже развлекались, как могли. Русские распевали разные песни, но в основном «Катюшу». Это была хорошая песня, и Одиннадцатой фузилёрной роте она нравилась не меньше «Лили Марлен». Бальк решил со следующей недели приступить к разучиванию «Катюши».

Аккордеон звучит куда мелодичней, глубже и благородней их примитивной гармошки. Но русские буквально наутро сыграли на «сталинских органах». Этот концерт стал главным. И слушать его пришлось затаив дыхание всем.

В то утро у пулемёта дежурил сам Бальк. Расчёт ещё спал в землянке, когда первые тяжёлые снаряды калибра не меньше ста пятидесяти обрушили тишину.

Мит, ещё не надев на нос очки, высунулся в проход землянки из душной глубины. На лице его дрожало недоумение и страх. Он словно хотел спросить: «Это и есть то, о чём вы говорили все эти дни?»

– Помоги! Быстро! – рявкнул Бальк и ухватился за ствол пулемёта.

Кругом грохотало, фыркали раскалённые осколки, и земля ходила волнами, будто вода на Боденском озере в бурю. Они упали на дно окопа вместе с «сорок вторым». Пулемёт был цел, а это пока главное. Бальк накинул на него кусок брезента и пополз в землянку. Мит забился в угол окопа, сжался, словно замёрзшая собачонка, и дрожал. Из входа в землянку торчали две головы, из-под стальных шлемов блестели напряжённые глаза Прюллера и Кёлера. Они втащили в землянку вначале своего командира, а потом полезли за Митом.

Франц Прюллер и Петер Кёлер пришли в Одиннадцатую фузилёрную роту одновременно с Бальком. Правда, вначале их зачислили в другой взвод. Зимой во время прорыва русских под Дебриками они получили тяжёлые ранения и несколько месяцев провели в госпиталях и санаториях на родине. Каждый из них стоил целого отделения таких, как Мит.

– Они сейчас пойдут! – крикнул кто-то из них Бальку в самое ухо.

– Надо что-то делать!

– Надо переждать артобстрел! – ответил Бальк как можно спокойнее и закашлялся.

Едкую толовую вонь начало втягивать в землянку через узкий проход. Ещё несколько минут, и мы здесь задохнёмся, подумал Бальк и машинально отполз к проходу. Он видел задохнувшихся во время артналёта. Лица их были синими, а изо рта и ушей текла тёмная, как дёготь, кровь. Одна мысль о том, что с ними в этой глубокой землянке, куда сейчас затекали все тяжёлые газы, вся ядовитая копоть, может произойти то же самое, заставила его встать на колени и приподнять голову.

– Всем подняться! Иначе задохнёмся!

Прюллер начал надевать противогаз. Но у него что-то не ладилось, словно за годы, проведённые на Русском фронте, он разучился пользоваться этой в общем-то бесполезной штукой. Выругавшись, Прюллер отшвырнул маску противогаза и на четвереньках пополз к проходу, уже наполовину заваленному комьями земли, кольями и ивовыми матами. Маты начинали гореть. За лето они высохли, и теперь от раскалённых осколков тут же задымили, как перезрелая солома.

– Надо уходить!

И в это время мощный взрыв опрокинул на них и накатник землянки, и траншею, и бруствер, и всю вонь и злобу сгоревшей и несгоревшей взрывчатки…

Бальк очнулся от того, что кто-то наклонился к нему. Смерть? Но почему я её не вижу? В следующее мгновение он почувствовал дыхание того, кто откапывал его. Это был человек. Кто-то из своих. От него пахло табаком и луком. Так пахнет от «кухонных буйволов». Но так пахло и ещё от одного человека. Бальк разлепил глаза и попытался освободить руки. Ему вначале показалось, что он смотрит через очки, которые обметало копотью и пылью. Радужные блики вспыхнули по краям линз.

– Вставай! – Прокуренные усы кричавшего, рыжие, будто вылепленные из глины, с тонкими кончиками, загнутыми вверх, подпрыгнули. Усы очень знакомые. Через мгновение Бальк вспомнил их владельца. Это был тот самый ефрейтор, с которым он участвовал в контратаке на Дебрики прошлой зимой. «Кайзер». Он прозвал его «Кайзером». Ведь настоящего имени этого пожилого вояки с нашивками ефрейтора Бальк тогда так и не узнал. В руках у него был всё тот же «маузер» с потёртым прикладом и примкнутым штыком.

– Где твой пулемёт? Быстро к пулемёту! – рычал «Кайзер», расшвыривая жерди и доски, рухнувшие внутрь землянки и запиравшие лаз.

Бальк кое-как разобрал над собой дымящийся завал, вылез наружу, осмотрелся. Из-под глыбы земли торчал сапог со стёртыми медными подковками и ровными рядами гвоздей. Он узнал эти подковки. Прюллер! Именно у Франца были такие подковки, которые, по его рассказам, он купил на привокзальном рынке в Польском генерал-губернаторстве. Бальк изо всех сил рванул сапог на себя. Но ничего не вышло, Прюллера завалило слишком сильно. Он быстро расчехлил лопату и принялся отбрасывать землю.

– Брось это! Теперь не время! К пулемёту! – услышал он рычание «Кайзера». – Они уже идут!

Только теперь Бальк понял, что земля кругом перестала подпрыгивать и осколки уже не долетали до руин их землянки и пулемётного окопа. Чёрная стена взрывов сместилась в сторону второй линии траншей, и теперь там, в километре от них, снаряды и мины кромсали оборону Двенадцатой роты. Щёлкнуло над головой, и Бальк сообразил, что это пуля расщепила конец жердины, торчавшей совсем рядом. Значит, «иваны» уже поднялись в атаку. Прюллера завалило и, по всей вероятности, он уже мёртв. Мит и Кёлер исчезли. Но если он сейчас отыщет, откопает свой пулемёт и тот исправен, то никого они через свои окопы на своём участке не пропустят. «Кайзер» будет придерживать ленту, чтобы не произошло перекоса патрона в патроннике, он поможет Бальку сменить раскалившийся ствол, подаст конец ленты из новой коробки, и они отобьются. А потом, когда «иваны» отхлынут, Бальк откопает Франца и попытается найти исчезнувших Кёлера и Мита.

Вместе с «Кайзером» они разрыли землю. Пулемёт оказался в порядке. Хорошо, что когда начался артобстрел, он накинул на него брезент. Они быстро установили свой надёжный МГ-42 на краю воронки.

Русские уже шли со стороны леса. Нечто странное было в их движении. Разведка накануне приволокла с той стороны «языка», и русский показал, что на их участке ожидается прибытие офицерского ударного батальона. Что такое ударный батальон, старики хорошо знали. Штрафники. Люди, которым нечего терять, кроме судимости и жизни.

Правее послышались одиночные выстрелы из винтовок. Там тоже кто-то уцелел и решил драться на своём рубеже. Всё равно отходить ко второй линии траншей было уже поздно: «иваны» встали сразу, как только их артиллерия перенесла огонь в глубину немецкой обороны.

– Давай! – толкнул его в плечо «Кайзер» и лёг рядом.

«Сорок второй» рыкнул короткой пристрелочной очередью и после короткой паузы забился на станке частой дрожью.

Русские, набегавшие на их участок траншеи редкой неровной цепью, исчезли в наполовину вырубленном кустарнике и сухой протоке. Конечно, кого-то из них он задел. Остальные залегли и теперь решают, как его взять и что делать дальше. На войне участь всех, попавших в такую ситуацию, примерно одинакова. А пока «иваны» перевязывают раненых, утаскивают их в тыл. Если это действительно штрафники, им повезло. У русских в штрафных подразделениях не такие суровые законы, как в германской армии. У них штрафники – до первой крови. Солдат же немецких «отрядов вознесения» реабилитирует только смерть.