Вкус вишнёвой лжи. Книга 2 (СИ) - Страница 3

Кстати, на счёт папы. Со всей этой историей со Скворецким, у меня даже времени не было поговорить о мачехе. Надеюсь, он сюда не с вещичками завалился. А то сюрприз так сюрприз будет.

— Привет, доча, — заваливается в квартиру весь раскрасневшийся, замёрзший.

По его довольному лицу сразу понятно, что дело не в Марине и уж точно не в Стасе. Стягивает шапку и расстёгивает куртку, нагло стряхивая на пол снег. Разувается. Уже собирается повесить вещи в шкаф, но я ловко перехватываю его одежду: если заметит среди моих вещей мужскую куртку, точно не обрадуется. Хотя всегда можно на Назарова спихнуть, они, вроде как, сдружились.

— Бесит, когда без звонка заваливаешься, — бурчу я, дожидаясь, пока отец пройдёт на кухню.

Прежде чем скрыться из виду, он заглядывает к бабуле, и моё сердце замирает, когда отец оказывается в опасной близости от моей комнаты. Если бы он только знал, кто у меня там прячется…

— Прости-прости, — смеётся. — Я чайник поставлю, — не спрашивает.

Вместо того, чтобы убрать куртку в шкаф, бросаю её на пуфик, и только после этого следую за отцом. Тот уже нагло сидит за столом, осматриваясь по сторонам, словно оценивая обстановку. Остановившись в дверях, прислоняюсь плечом к косяку и скрещиваю на груди руки.

— Как обстановка? — интересуюсь я, чтобы не молчать.

Прекрасно понимаю, что отец долго здесь не задержится. Попьёт чайку, пожалуется на работу, оставит денег на лекарства бабули и свалит.

— Да полный пи… — замолкает, пытаясь подобрать слово поприличнее. — Жопа, в общем. На работе завал, ещё и дома Маринка в последнее время пилит. Только в участке и спасаюсь, — всё это он рассказывает со странным необъяснимым увлечением. — Ещё и история с этими Скворецкими… — напрягаюсь. — Может, знаешь, про аварию-то?

— Ну, так… — пожимаю плечом. — Где-то слышала. А что с ними?

Чайник закипает, и я, пытаясь скрыть напряжение, подхожу к нему, чтобы выключить. Попутно наливаю кипяток в уже приготовленную отцом кружку, наблюдая за тем, как в воде медленно распространяется коричневое облако.

— Да на уши все участки подняли из-за них. Журналисты наседают, начальство требует разобраться. На похоронах сына ихнего… — морщусь из-за неправильного слова. — Старшего. Погиб, который. Какая-то, извини меня, тварь на родственников напала. Кинули горящую бутылку прямо в толпу, хорошо, никто не пострадал. Охрана быстро среагировала, но поймать их так и не смогли. Конкуренты, может. Врагов-то у них навалом.

Пытаюсь представить себе подобную ситуацию, но в голове какая-то чепуха. Почему-то думаю о Стасе. Квартира маленькая. Если парень решит подслушать разговор, то точно услышит каждое слово.

Оставляю чайник в покое и встаю к стене. Меня пробирает дрожь то ли от холода, то ли из-за рассказа отца.

— И что? — пытаюсь разговорить его.

— А ничего, — пожимает плечом. — Я следователь, не опер. Моё дело бумажки заполнять, а не бандитов ловить. Слишком много хотят от меня… Мне вот интересно, что они делать дальше собираются. В смысле, Скворецкие, — делает шумный глоток горячего чая. — Я к тому, что глава компании в больнице, наследник погиб, управлять всем некому. А от их младшего толку как от козла молока.

Почему-то после слов отца становится неприятно, и я, не подумав, бурчу:

— Ты как будто знаешь его.

— Так знаю ж! Не раз его принимал. Дебошир ещё тот. В отличие от брата, мозгов совсем нет. Хотя парень, вроде бы, не глупый, а творит чёрте что, — почти залпом допивает чай, морщится. — Я это, — поднимается на ноги. — На минуту вообще-то заскочил, ещё в отдел ехать. Это на первое время, — достаёт из кармана деньги и, даже не спрашивая, кладёт на стол. — Ты, прости, что так редко заезжаю, дел невпроворот. Постоянно или на сменах, или отсыпаюсь.

Мне вдруг становится его жаль, а потом я думаю о семье Стаса и о том, что было бы, если бы папы не стало, и всё внутри сковывает стыд. Я представляю, что буду чувствовать, если этот разговор окажется последним. Отец выйдет из квартиры, а потом его собьёт машина, и я останусь одна. По сути, я как Стас. Вот только он с братом не общался, а я с папой. И всё из-за каких-то глупых старых обид.

— Да ничего, — невесело улыбаюсь. — Загляну, может быть, к тебе в участок как-нибудь, поболтаем.

Он удивлённо замирает, а я смущённо отворачиваюсь. Что за глупости я несу? Уже и не помню, когда в последний раз была у отца на работе.

— Буду ждать, — треплет по голове, а затем выходит в коридор.

Я так и не набираюсь смелости рассказать ему про Марину — папа прощается и уходит, а я лишь киваю в ответ как послушная дочь. В последнее время я стала какой-от сентиментальной.

В комнате меня уже дожидается Стас — он стоит возле стены, прислонившись к ней спиной, и хмурится.

— Ты слышал? — решаю спросить.

— Угу, — смотрит в пустоту.

О чём он думает? Чего хочет? Как отреагировал на новость о нападении на его родных? Я стою в шаге от парня — его тело напряжено, а взгляд совершенно непонятный. Становится не по себе.

— Я возвращаюсь, — после недолгого молчания заявляет Стас. — Пора домой.

Это как удар под дых, неожиданный и неприятный. Я думала, что парень останется хотя бы до конца каникул, и у нас будет чуть больше времени, чтобы побыть вместе. Пусть как друзья или как соседи, я не знаю. За эти дни я привыкла к его присутствию, и, признаться, дико не хочу, чтобы он уходил.

— Уверен? — только и могу выдавить я.

Не умолять же его остаться.

— Да, — поднимает голову и смотрит в упор. — Спасибо тебе, Ир, правда. За то, что дала мне время. Я подумал, взвесил всё. Мне это очень нужно было…

Я не смотрю на Стаса. Кажется, если подниму на него взгляд, точно разревусь. Это последний шанс сказать ему о своих чувствах, пока мы здесь, не затронутые миром и реальностью. Как только Скворецкий преступит порог квартиры, я уже никогда не решусь открыться ему.

Будто бы почувствовав мою растерянность, Стас подаётся вперёд и обнимает — я утыкаюсь номом в его грудь и пытаюсь сдержать спазмы в горле. Он гладит мою голову, спину, вдыхает запах волос.

— Всё будет хорошо, — не знаю, кому он это говорит: себе или же мне.

— Может, поужинаешь хотя бы? — цепляюсь за последнюю соломинку.

— Конечно.

Стас отстраняется, но рук с моих плеч не убирает. Мы смотрим друг другу в глаза, и я понимаю, что вот он: момент для признания.

Но я молчу, и шанс испаряется так же внезапно, как и возникает. Парень теребит меня за волосы как старший брат и улыбается, и что-то печальное проскальзывает в этой улыбке.

Я трусиха. Какая же я, мать его, лживая трусиха.

«Ложь — важный инструмент выживания. И ужасная привычка». (Доктор Кто)

Гречка — Люби меня люби

Ложь 2. Стас

Следующим утром, уходя от Иры, я будто покидаю убежище. Никакие стены не смогут защитить меня, как это делала квартира Ольханской. Я полностью открыт, уязвим и беспомощен, но смысла прятаться больше нет.

Всё то время, пока торчал в комнате Иры, я думал.

О времени, проведённом с Элли.

Об отце, которого нафаршировали всевозможными приборами, лишь бы поддерживать в нём жизнь.

О брате, матери и всём, что случилось за последние месяцы.

Такое чувство, что жизнь решила добить, вывалив на голову столько испытаний. Мало мне предательства Макеевой, так ещё и брат. Я думаю о нём и злюсь, сам не знаю, почему. Я всегда его недолюбливал, презирал за то, что Тёма вечно строил из себя идеального папенькиного сыночка.

И вот теперь его нет.

Что я испытываю? Какую-то опустошённость, растерянность и… Ничего. Я не знаю, что нужно чувствовать, когда умирает твой старший брат, с которым вы постоянно грызлись как кошка с собакой и от которого умудрилась залететь твоя бывшая подружка.

Это всё ненормально.

Мне просто нужно пережить это, спокойно доучиться и свалить. Как я и планировал с самого начала. Осталось только вытерпеть ближайшие полгода, а потом уехать куда-нибудь на накопленные деньги и исчезнуть. Раньше я сомневался из-за Элли, никогда не думал, что она согласится сбежать со мной за компанию, но теперь меня ничего не держит. Ни отец, ни брат, ни фальшивая любовь. Ни даже Костян, который не сможет рвануть со мной из-за матери.