Вкус убийства - Страница 2

«Хм. Невозможное, надо же. Заранее убедила себя в чем-то…»

– Алиса, расскажите все по порядку. А потом мы вместе решим, что делать. – Тон Лученко был таким спокойным, таким доброжелательным, что женщина пришла в себя и собралась с силами для рассказа.

– Начну с самого главного, – вздохнула Алиса. – Десять лет назад, я тогда только школу закончила, моя мама умерла… От рака. Папа ухаживал за ней до последнего дня. А после маминой смерти папу арестовали и обвинили в эвтаназии!.. Для нас все это было таким ударом! Потом суд… Папу приговорили к десяти годам лишения свободы. Причем адвокат утверждал, что это еще мягкий приговор. Якобы суд учел все папины заслуги. А могло быть и хуже. Так уверял адвокат…

– Одну секунду. Тут мне не все понятно. Вашего отца обвинили в совершении эвтаназии на основании чего?

– Он сам признался, что сделал смертельный укол морфина. Вколол маме двойную дозу препарата.

– Но, насколько мне известно, сегодня в уголовном кодексе термина «эвтаназия» нет.

– Однако, по укоренившейся в юридической практике традиции, участие в эвтаназии приравнивают к убийству. Господи! Я даже выучила эту злосчастную статью сто пятнадцать наизусть! В ней сказано: «Убийство – умышленное противоправное причинение смерти другому человеку». И все! Поэтому суд считает эвтаназию умышленным убийством. За нее законом предусмотрено наказание в виде лишения свободы на срок от десяти до пятнадцати лет или пожизненного лишения свободы с конфискацией имущества. А папу осудили на десять лет. Правда, на имущество никто ареста не накладывал. Но нам от этого было не легче! Потому что отец просидел только год…

Алиса закусила губу, чтобы не расплакаться.

– Успокойтесь, – сказала Вера Алексеевна. – Я вас очень внимательно слушаю.

– Ничего, я сейчас возьму себя в руки! – Молодая женщина судорожно всхлипнула и сцепила пальцы так крепко, что они даже хрустнули.

У Лученко изогнулся уголок губ. Какая знакомая реакция!.. Каждый второй приходящий за помощью к психотерапевту вначале стесняется до судорог. Думает: «Как стыдно… Ужасно неловко… В моем возрасте… Впервые в жизни обратиться к психотерапевту!» И кстати, ни от возраста, ни от социального статуса эта реакция не зависит.

– Вы ведь пришли посоветоваться, правда? – спросила Вера Алексеевна. – Значит, наше общение должно быть совместной работой – ради вашего важного дела. Глубоко вдохните… Давайте-давайте, – Вера легко прикоснулась к плечу девушки, – вот так… Выдохните медленно… И смотрите мне в глаза. Никакого гипноза, просто расслабление. Теперь вам легче собраться и говорить. А я постараюсь вас понять. Вот видите, вы уже и успокоились. Итак, что же произошло?

– Спустя год папа умер в тюрьме, – продолжила Алиса. Она действительно взяла себя в руки и говорила почти спокойно. – Нам сообщили, что от воспаления легких. И вот совсем недавно я получила письмо. Папа написал его уже из тюремной медчасти, зная, что умирает. В этом письме он говорит, что не виноват в смерти мамы. По некоторым намекам я поняла, что тот злосчастный укол морфина, от которого умерла мама, сделал кто-то другой, а не мой отец. Кто-то, кого отец решил защищать ценой собственной свободы. И, как оказалось, ценой жизни. Значит, папа не виноват! С тех пор как я прочла это письмо, я почти перестала спать. И все время думаю… Думаю, думаю…

– О чем? О ком? – Психотерапевт мягко направила беседу в нужное русло.

– О многом. Просто голова кругом идет!.. Кто же тогда осуществил эвтаназию? И кого спасал отец, сознавшись в том, чего на самом деле не совершал? Кого он спасал от тюрьмы? Была ли вообще эта так называемая легкая смерть? Или маму кто-то убил?

– А другая версия, например, самоубийство вашей мамы, следствием не рассматривалась? – спросила Лученко, стараясь более тщательно вникнуть в рассказ девушки.

– Суть в том, что отец сразу сознался. Дескать, да – это он сделал смертельный укол. Поэтому никакие другие варианты не принимались во внимание… Адвокат рассказывал уже после процесса, что просил отца принять его версию случившегося.

– Что предлагал адвокат?

– Он говорил папе, что срок можно существенно сократить, если объяснить все случившееся как «самоубийство, ассистируемое мужем больной». Но папа категорически отказался от этого «спасательного круга». Поэтому следствие ограничилось облегченной формулировкой «явка с повинной»! Милицию же все устраивало.

– Милицию в данном случае можно понять. Есть жертва, есть преступник, сознавшийся в преступлении – в том, что совершил «легкую смерть». Чего же еще? Никто больше ни в чем разбираться не стал, это ясно. – Вера покивала, с состраданием глядя на Алису.

– Вы знаете, Вера Алексеевна, после этой трагедии я перечитала все, что нашла, про эвтаназию. Если бы мы жили в Голландии, моему отцу ничего бы не было. В Голландии она разрешена. По закону, для того чтобы получить право на смерть по собственному желанию, пациент должен быть неизлечимо болен и при этом испытывать постоянные и невыносимые мучения. Все то, что терпела бедная моя мама!

– Но мы, увы, живем не в Голландии. Клятва Гиппократа гласит: «Я не дам никому просимого у меня смертельного средства и не покажу пути подобного замысла». – Лученко в задумчивости прошлась по кабинету.

Алиса следила за каждым ее движением. Потом закрыла лицо руками, стараясь справиться с тяжелыми чувствами. Тонкие пальчики подрагивали. Она будто набиралась сил от своих ладоней. Теперь ведь придется объяснить, почему спустя десять лет после трагедии она обратилась за помощью? Да еще именно к ней, к Вере Алексеевне.

Словно читая ее мысли, Лученко сама задала вопрос:

– Но чем я могу вам помочь, Алиса? Почему вы пришли ко мне? Почему не к следователям, которые вели дело вашего отца? Тем более теперь, когда открылись новые факты. Если не считать затянувшегося депрессивного состояния, длящегося у вас несколько месяцев… И с ним хорошо бы разобраться, обязательно разберемся… Каких шагов вы ждете от меня? Ведь вы женщина состоятельная, несколько лет прожили в Великобритании, наверняка вам по средствам нанять любых юристов международного класса…

Алиса потрясенно уставилась на доктора, приоткрыв рот.

– А… Но откуда… А-а, я поняла! – Она облегченно вздохнула. – Он был прав, вы просто волшебница. Да?

Вера негромко рассмеялась.

– Кто он?

– Я объясню. – Женщина сделала глубокий вдох, словно собиралась нырнуть. – До последнего времени я действительно жила в Великобритании… Нет, но все-таки как вы узнали?

Вера Алексеевна привычно пожала плечом:

– Да ничего особенного. Когда русскоязычный человек несколько лет говорит по-английски, то у него напрягаются другие мышцы глотки, так сказать, «нерусские». И это напряжение становится привычным. А потом, когда он вновь начинает говорить по-русски, возникает легенький такой акцентик. Кроме того, Алиса, я бы очень удивилась, если б оказалось, что ваш костюмчик куплен не в Лондоне. Только английская дорогущая одежда обладает уникальной способностью притворяться простенькой. Ну и последнее: на вас же завели карточку, перед тем как записать ко мне на прием. Там написано: Алиса Старк. С такой фамилией, и чтоб не замужем за англичанином?

Алиса улыбнулась:

– Как просто… Действительно, мой муж англичанин. Крупный бизнесмен, судостроитель. В том числе он и яхтами занимается. А заказчиком одной шикарной яхты оказался господин Баев. Вера Алексеевна, вы помните такого?

– Как не помнить! – ответила Вера с улыбкой.

Ее дорога совсем недавно пересеклась с человеком из крупной группировки, Баевым. Она помнила малейшие подробности их встречи… Колоритной он был личностью, этот Баев. Президент, помнится, Крымского союза предпринимателей или чего-то в этом роде. Должность номинальная, как водится, а на самом деле человек заправляет всем происходящим на полуострове. Но Вера вначале ничего этого не знала, она отдыхала в Феодосии с дочерью и зятем – и неожиданно столкнулась со странными криминальными событиями. Они происходили вокруг нее и даже, скорее всего, в связи с ней, с ее приездом и тем, что она могла что-то узнать.