Вкус пепла - Страница 16

– А кто спрашивал о вашем брате у вас? Приходил ли кто к нему во время его отсутствия? – Озеровскому было наплевать на грозные взгляды чекиста. Гончая взяла след.

– Не было никого. И никто им не интересовался.

– Совсем никто?

– За три недели – да. Леня – человек скрытный. Об этом все знают и давно к тому привыкли. И друзей, настоящих друзей, у него никогда не было. Трагедия всех гениальных людей. Одиночество.

«Девочка немного успокоилась, – отметил Аристарх Викентьевич, – молодец. Теперь будет следить за своими ответами».

– Как отец отнесся к тому, что ваш брат ушел из дома?

– Мы с ним на данную тему не говорили. – Елизавета Иоакимовна слегка выгнула затекшую спину, напоминая грацией проснувшуюся кошку. Геллер не смог скрыть восхищения, и на сей раз это не укрылось от внимания девушки. Та стушевалась, покраснела.

В этот момент в дверь постучали, приоткрыли ее. В образовавшееся отверстие просунулась голова одного из чекистов из личного окружения Яковлевой:

– Семен, на минуту.

– Чего? – Тот непонимающе уставился на сослуживца.

– Надо!

– Ты че? Не видишь, что ли?

Заглянувший чекист осмотрел камеру, кивнул на Озеровского:

– Пусть дед с ней посидит. Тебя Варька зовет! Срочно!

– Зачем?

– Куда-то ехать нужно! Берет только наших. То ли буза, то ли грабеж.

Голова скрылась. Дверь захлопнулась.

– Мать твою… – пробормотал Геллер, поднялся, оправил пояс, обернулся к Аристарху Викентьевичу: – Ну что ж, продолжайте. Только это… Как его… Протокол чтоб был. И все такое…

Сенька со вздохом сожаления бросил долгий взгляд на арестованную, после чего резко развернулся, твердым, решительным шагом покинул помещение.

Озеровский нервно перевел дыхание: да, подобное случается крайне редко. Чтобы вот так, в нужный момент… Вот и не верь после этого в Божий промысел.

А аналитический ум следователя тут же вцепился в последние слова помешавшего ходу расследования чекиста. Буза или грабеж. Подавление займет не менее двух часов. Он сможет сам, без Геллера, опросить всю семью Канегиссеров. Такой шанс упускать никак нельзя.

Аристарх Викентьевич быстро переместился на стул следователя.

– Елизавета Иоакимовна, – девушка встрепенулась. Отчество прозвучало именно так, как положено, с уважением, – я попрошу не терять время и ответить мне, я делаю ударение именно на слове «мне», на все вопросы. Поверьте, это в ваших интересах. Тем более мы с вами однажды уже общались. И вы тогда были со мной открыты, а я не воспользовался данным обстоятельством.

– Простите – Сестра Канегиссера присмотрелась. При этом ее узкий, открытый лобик слегка наморщился. – Не припоминаю… Вы бывали в нашем доме? Наверное, это было очень давно…

– Не столь уж давно. И при довольно неприятных обстоятельствах. Хотя я бывал в вашем доме и ранее. Приходил к вашему батюшке, – в голосе Озеровского прозвучала искренняя грусть, – вместе с господами Ларионовым и Жуковым. Хотя, честно признаюсь, удивительно, что вы меня не помните. Вы меня просто обязаны были запомнить. Наша с вами встреча состоялась полтора года назад, в день смерти вашего брата, Сергея. 8 марта.

Девушка всхлипнула, не сдержалась: закрыла лицо узкими, тонкими ладошками, пытаясь подавить рыдания.

Озеровский терпеливо ждал, когда она успокоится.

Сергей Канегиссер, брат убийцы Урицкого, погиб, точнее покончил с собой, в марте семнадцатого. Впрочем, покончил ли?

Сыщик снова принялся протирать линзы. Любопытное было дело. Собственно говоря, из-за него он и пострадал.

Придя к власти, правительство Керенского первым делом, как ни странно, объявило амнистию. Всем. Как политическим, так и уголовникам. Из тюрем на волю вырвалось огромное количество заключенных. «Птенцы Керенского», как их тут же окрестили в народе. Но то, что их амнистировали, оказалось верхушкой айсберга. Истинные причины амнистии, как догадывался Аристарх Викентьевич, крылись вовсе не в либеральности нового кабинета министров. Вскоре, вслед за амнистией, сторонниками Временного правительства стали со скрупулезной тщательностью уничтожаться личные дела многих бывших зэков. Документы на уголовников в большинстве случаев ликвидировали сразу. А вот бумаги на политических арестантов тщательно пересматривались и анализировались. Кто сел? За что? По чьему доносу? И так далее. Вот тогда-то и всплыла информация о том, что Сергей Канегиссер, которого друзья считали одним из активистов революционного подполья, оказался полицейским осведомителем. Провокатором. Как гласили документы, именно по его «наводке» арестовали несколько членов партии социалистов-революционеров, проще говоря, эсеров. На Сергея началась охота. Результат – самоубийство Канегиссера. Озеровский начал то расследование, но так и не закончил. Вскоре его самого арестовали и продержали в тюрьме аж до октябрьских событий. А дело по «самоубийству» Сергея Канегиссера закрыли на следующий день, сразу после ареста следователя. Аристарх Викентьевич по сей день был уверен: молодого человека убили, сымитировав суицид. Только вот кто убил, сие стало неизвестными страницами истории.

Оптика Озеровского легла на стол.

– Простите, Елизавета Иоакимовна, но у нас, как понимаете, мало времени. С минуту на минуту может вернуться… – Озеровский попытался подобрать слово, которым смог бы назвать Геллера, но не нашел.

Впрочем, девушка и так все поняла.

– Так вы теперь с ними?

Аристарх Викентьевич снова нацепил на нос очки. Закрылся.

– Представьте себе.

– Но… Это же холуйство! – не сдержалась юная особа.

– Простите, – Озеровский аккуратно спрятал бархотку в карманчик жилетки, – с каких это пор поимка воров, бандитов и убийц стало холуйством?

– С тех самых, когда к власти пришли большевики!

– Вот как… – Слова девушки задели Озеровского. – Ненавидите большевиков? А можно полюбопытствовать: за что? – Подследственная сделала попытку произнести нечто в ответ, но Аристарх Викентьевич ее перебил: – Я прекрасно знаком с вашей семьей. И, насколько мне известно, до сегодняшнего дня новая власть не сделала вам ничего плохого. В отличие от власти предыдущей. Или я не прав? Насколько помнится, ваш второй брат, Сергей, был убит, или, как я думаю, покончил с собой не при большевиках. Однако к господину Керенскому вы претензий не высказываете.

– Вы бьете по больному месту. Так нельзя!

– Так нужно, чтобы вы пришли в себя, – Пальцы следователя поправили стекла, чтобы те нашли свое привычное место на переносице. – Большевики ничем не отличаются от Временного правительства. Поверьте, я в этом убедился. И, самое странное, они тоже ратуют за законность и за то, чтобы данное дело, в котором замешан ваш брат Леонид, было рассмотрено объективно, со всех сторон. Для чего меня к вам и приставили. Кстати, хочу заметить, большевики, в отличие от Александра Федоровича, начали не с того, что выпустили на волю уголовников. Скорее наоборот, они сейчас делают все для того, чтобы вернуть тех обратно. И в трагедии с Леонидом не делают поспешных выводов. Потому я здесь. А вы должны нам помочь. Мне помочь. Если хотите, чтобы Леонид остался жив.

Девушка горько усмехнулась:

– Вы обманываете. Его убьют! Как две недели назад ваши большевики расстреляли Володю, его единственного друга. Ни за что расстреляли! За пустяк! Только за то, что он был курсантом. А тут…

– Это какой Володя? – поинтересовался Озеровский.

– Перельцвейг. Володя Перельцвейг. – Головка девушки снова опустилась. – Лева тоже погибнет.

– Это его имел в виду Леонид, когда говорил о мести?

– Не знаю. Наверное. Они дружили с детства.

Аристарх Викентьевич долгим взглядом ощупал юную особу. Нет, внешне девушка не изменилась. Такая же красавица. Вот только светский лоск исчез. И в глазах пропала чертовщинка. А какая была непреступная светская львица еще год тому…

Салон в доме номер пять по Саперному переулку высоко ценился среди столичной богемы. В пятой квартире, где проживали Канегиссеры, считали за честь поцеловать ручку хозяйке дома и ее прелестной дочери застенчивый Мандельштам[11], сверхэкспрессивный взрывной Блок[12], несдержанный в эмоциях Савинков[13], революционер Лопатин[14] и министр Милюков[15]. Многие, очень многие желали посетить салон новоявленной Аннет Шерер[16]…