Вкус греха. Долгое прощание - Страница 35

Тетка?.. Кажется, он говорил, что в Москве у него родных нет…

Рита разозлилась.

Откуда она что знает? Кто ей что рассказывает? Переспал и таков. Какие разговоры о родственниках! Значит, кто-то еще знает! А ей-то что? Нет, ей есть — ЧТО! Она не потеряла надежду заполучить Митю… Но действовать надо осторожно. Если его жена узнает, то Митьку оттуда вышибут, а голый и босый он Риточке в доме не нужен. А ему куда деваться, если оттуда выкинут? К ней, Рите! И дочка готовенькая!

Значит, надо его устроить так, чтобы он, ничего не теряя там, присутствовал почаще здесь.

Надо из этой «тетки» вытрясти, может, счастливый билет?..

— Мам, а когда эта бабка была? Давно? Как думаешь, когда она придет? — спросила Рита после долгого молчания.

— Да раз-то в месяц приходит, — ответила Раиса, — в этом еще не была, а уж пятнадцатое…

— Ты ее телефон знаешь?

— То-то и дело, что не знаю. Не дает. Зубы заговаривает: сама, мол, ходить буду, — ответила Раиса, вздохнув. Она, честно-то говоря, побоялась спрашивать телефон. У такой-то дамочки расфуфыренной!

А Ритка, наверно, и впрямь думает, — бабка!

Раиса сказала:

— Ты не думай, что она — бабка. Это я так, для понятия Анечке сказала. Такая дамочка! — шик блеск! Надета — с картинки! Причесочка, наманикюренная, накрашенная, а так лет сорок…

Рита засмеялась:

— Кобелина-Митька!

— Ты что! — возразила Раиса горячо. — Какая это женщина пойдет дочку своего полюбовника разыскивать да подарки носить! Да любить ее! Она Анечку любит! Я вижу. Прям не надышится на нее! Ты что?!

— А как к ней Анька? — спросила с интересом Рита, оставив непонятную для матери тему, но вовсе не отметая подобный вариант — любовницы Митьки…

— Да никак. Подарки берет. И все. Анька — девчонка с норовом, я тебе скажу. Намаемся мы с ней! — вздохнула Раиса и подумала вдруг, что правду она сейчас сказала, — девчонка какая-то не такая… как другие ребятки… Молчит. Или так глянет, что все сделаешь, как она захочет, а если что не так, она в тебя и запулить может!

— Посмотрим, — неопределенно сказала Риточка и, помолчав, решилась:

— Мать, мне мужика надо.

Раиса не была праведницей, но чтоб матери сказать такое?

И она забормотала:

— Рит, ты чего это? Как это я тебе?.. Ты чего?

Рита бросилась в слезы и вдруг подумала: а что, если она позвонит Митьке? Вдруг он здесь? Тогда ей никто не нужен!

Она набросила ветровку, шел дождь, и помчалась было на улицу — от соседей звонить не хотела, мало ли, как разговор пойдет, но Раиса ухватила ее за рукав:

— Риточка, ты что, — чуть не со слезами упрашивала она дочь, — ложись спать… А давай выпьем еще? А? Давай! Я тебе налью. А потом пойдешь, куда знаешь. Давай, дочка! И я выпить хочу… — Раиса трясущейся рукой налила по стопке водки.

Рита выпила — легче разговор с Митькой пойдет!

И вдруг голова у нее закружилась, она чуть с ног не валилась.

Раиса уложила ее на тахту, крестясь и моля Бога, чтобы Ритка не проснулась до утра.

А потом сидела одна за столом, ела квашеную капусту, не чувствуя вкуса, и лила слезы.

«…Что же теперь с ними будет? Мужика у Ритки нет и не предвидится, а она вон какая бешеная… Что делать-то?» Если бы был у Раисы какой приличный человек, она бы уж умолила его, деньги б платила, только бы он к Ритке ходил! «Митька?.. Где он, тот Митька! Может, с теткой его поговорить? Что делать-то?» — горестно спрашивала невесть кого Раиса…

Раиса решила, что утром надо сделать вид, что ничего не помнит, а если что Рита скажет, ответить ей, что во сне дочке все прибредилось. Так Раиса и сделала. А Рита помнила только, что хотела позвонить Мите, но почему-то не позвонила.

«…Еще успею», — подумала она, будучи с утра в спокойном состоянии.

Попили кофе, поели всего того, что вчера так толком и не распробовали. После чего стали разбирать брошенные вчера чемоданы и сумки.

Аня тоже была с ними — ее интересовало все, что привезла мать. А привезла она все толково. Ане на годы вперед, да и себе. Матери — поменьше, но Раиса успокоилась: хватит ей. И кофту, и туфли, и сапожки, и куртку под кожу, — красивую.

В самый разгар примерок разбора кто-то позвонил в дверь. Раиса вышла и почти тут же вошла обратно, красная и возбужденная.

Шепнула на ухо Рите:

— Бабка! Ну, та!..

— Зови! — чуть не крикнула Рита, глаза у нее засверкали, — поесть и выпить у нас есть!..

Раиса тоже обрадовалась: может, поговорить с «бабкой» насчет Риточки? Но «бабка» сказала, чтобы ей вывели Анечку, — в квартиру она не зайдет, мешать не хочет…

— Ты выйди к ней сама, пригласи, — зашептала Раиса Риточке, — так прилично будет… Давай! Надень чего-нибудь красивенькое, она во дворике.

Рита будто на свидание собралась — такое волнение ее охватило, — ведь от Митьки! И кто она, эта бабка, Рита просечет!.. Будьте покойны!

Надела новую юбку, оранжевую, черный тонкий свитерок с вырезом лодочкой, золотую цепочку, покрасилась и пошла. Аньку пока не взяла — та только заснула, не будить же…

Во дворике на скамеечке сидела женщина в платье шемизетт, в меленький цветочек, рядом с ней на земле стояла индийская кожаная большая сумка. Волосы белокурые пышные были схвачены с боков заколками, на ногах босоножки с плетением. Одета по-западному.

Рита отметила большие голубые глаза и охватила весь вид: полноватая, лет сорока или около того, — ничего себе «бабка»!

Конечно, Митькина какая-нибудь баба… Значит, надо говорить с умом.

Рита чувствовала себя отлично — снова зацвели надежды и мечты.

Она подошла к женщине и сказала:

— Здравствуйте, я — Рита, мать Анечки. — И мило улыбнулась.

Леля с жадным любопытством рассматривала ее. Так вот какая эта Риточка! Худая, может даже слишком, высокая, стройная. Хорошие волосы, большие глаза, красивое лицо, но какое-то истерично-нервное… Затравленный вид и нервная, пожалуй, слишком…

— Здравствуйте, — ответила светски доброжелательно «бабка», — меня зовут Елена Николаевна, — усмехнулась, — можно и Леля, правда здесь я прохожу как — «бабуля»… Я — тетя Мити Кодовского.

Рита рассмеялась и ответила:

— Придумала моя маман! Какая вы бабушка! Тогда и я тоже. Мы, наверное, ровесницы? — подольстила Рита.

— Пойдемте в дом, я вчера только вернулась, устала ужасно, так что все мамины готовки остались на сегодня. Посидим, немного выпьем за приезд и поговорим. Анюта проснется к тому времени…

Леля колебалась. Идти? Однозначно надевать на шею хомут. Не пойти? — Ничего не узнаешь и союзника не поимеешь. В чем союзника? Леля еще сама не очень понимала, но знала одно твердо: она не хочет терять Анночку…

— Идемте, — ответила она решительно и пошла с Риточкой.

Стол был действительно уставлен разносолами!

Леля с удовольствием попробовала всего, немного выпила, и настроение у нее как-то стабилизировалось — она уже стала привыкать к тому, что у Мити куча женщин и детей.

За столом ни о чем серьезном при Раисе не говорили. Об Анночке, какая она смышленая, об Алжире, о погоде-природе, Москве, ностальгии… — обычный набор малознакомых людей, заинтересованных друг в друге и боящихся это показать. Только раз коснулись горячего — Риточка попеняла матери, что та разрешает Ане называть Елену Николаевну бабулей!

Раиса оправдывалась:

— Получилося так! Анечка раз сказала, а я не подумала…

— Ну, ладно, хватит! Надеюсь, тебе ясно, — резко оборвала ее Рита. И тут же обратилась к Леле: — Пойдемте подышим воздухом, душно что-то… Аня разоспалась. Мы придем, она как раз проснется…

Они сели в конце улочки на поваленное дерево — отсюда открывался вид на Немецкое кладбище.

— Вы — Митина тетя? — спросила в упор Рита.

Леля неуверенно кивнула.

— Я думаю, нет, — усмехнулась Рита. — Как вы узнали обо всем, — спрашивать не буду. Никто об Ане, кроме Мити, меня и, к сожалению, моего мужа, не знает.