Визит лейб-медика - Страница 5

Его мечтой была чистота.

Радикалы из Альтоны были нечистыми. Они презирали маленьких и кастрированных и лелеяли те же тайные мечты о власти, против которой, по их утверждениям, они боролись. Он раскусил их. Они говорили о свете. О факеле во тьме. Но их факелы распространяли одну лишь тьму.

Он побывал в Альтоне. Знаменательно, что этот Струэнсе прибыл из Альтоны. Париж был змеиным логовом энциклопедистов, но Альтона была еще хуже. Они, казалось, стремились поколебать основы мироздания: мир пошатнулся, и наружу вырвались смута и удушливый чад. Но Всемогущий Господь избрал одного из своих наименьших, самого презираемого — его самого, чтобы встать на пути Порока, спасти короля и очистить от грязи Господнего избранника. И, как писал пророк Исаия, Кто это идет от Едома, в червленых ризах от Восора, столько величественный в Своей одежде, выступающий в полноте силы Своей? — «Я — изрекающий правду, сильный, чтобы спасать». Отчего же одеяние Твое красно, и ризы у Тебя — как у топтавшего в точиле? «Я топтал точило один, и из народов никого не было со Мною; и Я топтал их во гневе Моем и попирал их в ярости Моей; кровь их брызгала на ризы Мои, и Я запятнал все одеяние Свое; ибо день мщения — в сердце Моем, и год Моих искупленных настал. Я смотрел, — и не было помощника; дивился, что не было поддерживающего; но помогла Мне мышца Моя, и ярость Моя — она поддержала Меня; и попрал Я народы во гневе Моем, и сокрушил их в ярости Моей, и вылил на землю кровь их».

И будут последние первыми, как сказано в Священном Писании.

Это его призвал Господь. Его, маленькую Ящерицу. И великий страх снизойдет на мир, когда самый Ничтожный и самый Презираемый будет держать бразды отмщения в своих руках. И гнев Господень покарает их всех.

Когда порок и распутство будут сметены, тогда он восстановит репутацию короля. И даже если порок нанес королю вред, он снова сделается чист, словно дитя. Гульберг знал, что в глубине души Кристиан оставался ребенком. Он не был душевнобольным. И когда все будет позади, и избранный Господом младенец будет спасен, король станет следовать за ним, как тень, как ребенок, покорный и чистый. Он снова будет чистым ребенком, и один из последних будет одним из первых.

Он должен защитить короля. От них. Ибо король, да, и король тоже, был одним из последних и самых презираемых.

Но топчущим точило не ставят конных статуй.

Гульберг был у смертного одра короля Фредерика, отца Кристиана.

Тот умер утром 14 января 1766 года.

В последние годы жизни характер короля Фредерика становился все более тяжелым; он постоянно пил, его руки дрожали; его плоть расплылась и сделалась рыхлой и серой, его лицо было похоже на разложившееся лицо утопленника, и от него, казалось, отделялись кусочки мяса; а где-то глубоко внутри скрывались глаза, блеклые и истекающие какой-то желтой жидкостью, как будто труп уже начал гнить.

К тому же король был охвачен тревогой и страхом и постоянно требовал, чтобы шлюхи делили с ним ложе, надеясь, что от этого его страх пройдет. Со временем это стало возмущать находившихся возле него священников. Те, кому приказывали читать у его ложа молитвы, которые должны были отгонять королевский страх, сказывались больными. Король, в силу телесной немощности, был уже не в состоянии удовлетворять свои плотские желания; тем не менее, он требовал, чтобы присланные из города шлюхи нагими делили с ним ложе. Священники же считали, что молитвы, и особенно ритуал причастия, превращались при этом в богохульство. Король выплевывал Священную Плоть Христову, но пил большими глотками Его кровь, а шлюхи тем временем с плохо скрываемым отвращением ласкали его тело.

Но еще хуже было то, что слух о состоянии короля распространился среди обывателей, и от их разговоров священники начали чувствовать себя запятнанными.

В последнюю неделю перед смертью король очень боялся.

Он называл это простым словом «боязнь» вместо «страха» или «тревоги». У него участились приступы рвоты. В день своей кончины он приказал позвать кронпринца Кристиана.

Местный епископ потребовал, чтобы удалили всех шлюх.

Король сперва долго молча озирал свое окружение, состоявшее из камердинеров, епископа и двух священников, а затем голосом, полным такой глубокой ненависти, от которой все они чуть ли не отпрянули, прокричал, что эти женщины когда-нибудь попадут вместе с ним в царствие небесное, в то время как он надеется, что всем толпящимся сейчас вокруг него, а особенно епископу орхусскому, уготованы вечные муки ада. Однако король не разобрался в ситуации: епископ орхусский еще накануне вернулся к своим прихожанам.

Потом короля вырвало, но он, хотя и с трудом, продолжил пьянствовать.

Через час он вновь впал в буйство и стал звать своего сына, которого хотел благословить.

Около девяти часов к нему привели кронпринца Кристиана. Он вошел вместе со своим швейцарским гувернером Ревердилем. Кристиану было в это время шестнадцать лет. Он с ужасом уставился на отца.

Король в конце концов заметил его и махнул ему рукой, подзывая к себе, но Кристиан остался стоять, словно в оцепенении. Ревердиль взял его под руку, чтобы подвести к смертному одру короля, но Кристиан вцепился в своего гувернера и, по-видимому, вымолвил несколько слов; его губы отчетливо шевелились, он пытался что-то сказать, но звука не было слышно.

— Подойди… сюда… мой любимый… сын… — пробормотал король, резким движением отбросив опустошенный кубок.

Когда Кристиан не повиновался этому приказанию, король начал кричать, дико и жалобно; когда один из священников сжалился над ним и спросил, не угодно ли ему что-нибудь, король повторил:

— Я хочу… черт подери… благословить эту мелкую пичужку… мелкую… пичужку!

Через мгновение Кристиана, почти без применения силы, подвели к смертному одру короля. Он обхватил сына за голову и шею и попытался подтянуть поближе.

— Что же… будет… с тобой, пичужка… ты…

Королю стало трудно подбирать слова, но позднее речь вернулась к нему.

— Ах ты, малыш! Ты должен стать жестким… твердым… ТВЕРДЫМ!!! маленький… ты твердый? Ты твердый? Ты должен стать… неуязвимым!!! Иначе…

Кристиан не мог ответить, поскольку король крепко держал его за шею, прижимая к своему обнаженному боку. Громко пыхтя, как будто ему не хватало воздуха, король с хрипом произнес:

— Кристиан! ты должен сделаться твердым… твердым… твердым!!! иначе тебя проглотят!!! иначе съедят… уничтожат…

Затем он снова откинулся на подушку. В комнате воцарилась полная тишина. Ее нарушали лишь громкие всхлипывания Кристиана.

А король, лежавший теперь с закрытыми глазами, через некоторое время очень тихо и почти совершенно отчетливо сказал:

— Ты недостаточно твердый, бедная пичужка. Я благословляю тебя.

Из его рта потекла желтая жидкость. Через несколько минут король Фредерик V был мертв.

Гульберг все видел и все помнил. Он видел и то, как швейцарский гувернер взял мальчика за руку, как будто новый король был просто ребенком, и повел его, как ребенка, что всех удивило и о чем впоследствии много судачили. Так они и покинули комнату, прошли по коридору, миновали салютовавший им караул и вышли во двор. Было около полудня, солнце стояло низко, ночью прошел небольшой снег. Мальчик по-прежнему отчаянно всхлипывал и судорожно держался за руку швейцарского гувернера Ревердиля.

Посреди двора они внезапно остановились. Многие пристально смотрели на них. Почему они остановились? Куда они идут?

Мальчик был худощавым и низкорослым. Обитатели дворца, до которых донеслась весть о трагической и неожиданной кончине короля, высыпали во двор. Около сотни любопытных стояли молча.

Среди них был и Гульберг, все еще самый незначительный. Он пока еще не занимал никаких должностей. Право присутствовать во дворце давал ему лишь титул учителя дебильного принца крови Фредерика; никаких других прав, никакой власти у него не было, но была уверенность в том, что высокие деревья должны рухнуть, что у него есть время и что он умеет ждать.