Византийский манускрипт - Страница 3

– Артефакт? – поднял бровь Тавров.

– Ну, некий предмет искусственного происхождения, обычно представляющий загадку, – объяснил Далинский.

– И что это был за загадочный предмет?

– Прямоугольная пластина с нанесенной на нее римской цифрой I. Фотография была старая, черно-белая, но я сразу вспомнил, где уже видел нечто подобное.

– И где?

– За полгода до этого примерно такую же пластину приносил один молодой человек, Кудасов Владислав… Александрович. Он называет себя уфологом: ездит по стране, изучает якобы следы пришельцев и все такое… Так вот, я сразу вспомнил, где видел нечто подобное, и дал Брену телефон Кудасова. Брен попросил вспомнить, не спрашивал ли меня еще кто-нибудь о подобном предмете. И тут я вспомнил, что еще раньше Кудасова ко мне обращалась питерская студентка, Бьянка Кайтелер, с просьбой помочь в разборке ее семейного архива. У нее вызвали интерес записки отставного капитан-командора русского флота Николая Дудича и древний манускрипт на пергаменте. Моя помощь понадобилась ей потому, что в записях Дудича было много непонятных сокращений и оборотов речи того времени, а также вставки на латыни; манускрипт же был написан на греческом. Наибольшие трудности вызвал манускрипт: текст выцвел, и вообще пергамент был поврежден временем. Хорошо, что я работал с отсканированными текстами и их легко можно было увеличить. Я так и не понял суть текста и потому не уверен, что перевод получился достаточно адекватный, хотя я и консультировался у известного специалиста по мертвым языкам. Он высказал предположение – и я с ним согласился, что это алхимический трактат, написанный принятым в то время у алхимиков языком со специфической терминологией и символикой. Впрочем, документ действительно древний, не позже XII века, и, что действительно редко для того времени, не палимпсест…

– Простите, что? – не понял Тавров.

– В раннем Средневековье в Европе из-за дороговизны пергамента писцы часто счищали малоценный, с их точки зрения, старый текст и наносили новый. Такие документы называются палимпсестами. Варварство, разумеется, – но только с позиций исторической науки. А какой-нибудь монах искренне полагал, что делает святое дело, стерев текст язычника Аристотеля и заполнив очищенный пергамент рассуждениями о том, сколько чертей может поместиться на кончике иглы. Увы, такие были времена и обычаи! Впрочем, что далеко ходить, если буквально недавно…

– И в этом манускрипте говорилось о похожем артефакте? – прервал этот затянувшийся монолог Тавров.

– Что? А… нет, не говорилось. А вот в записках капитан-командора Дудича я встретил упоминание о слегка вогнутой прямоугольной пластине необычайно твердого серебристого металла с нанесенной на нее римской цифрой I.

– А почему вы решили, что все дело в артефактах, интересовавших Брена? – поинтересовался Тавров.

– Разумеется, я не мог уверенно утверждать, что речь идет о тех самых пластинах, – уточнил Далинский. – Тем не менее с большой долей вероятности я мог предположить, что так оно и было. Поэтому я дал Кудасову контактный телефон Бьянки Кайтелер, а затем Брену – телефоны Кайтелер и Кудасова.

– А когда Брен встретился с Кудасовым и Кайтелер?

– Вот этого я не знаю, – развел руками Далинский. – Я ведь предупредил Брена, что уверенно утверждать о родственном происхождении пластин я смогу, только увидев артефакт Брена воочию. Он согласился, но сообщил, что должен уехать в командировку недели на две-три, а когда вернется, то немедленно свяжется со мной.

– И он связался?

– Да, недели через три он снова позвонил. Сказал, что вернулся в Москву, и предложил, чтобы я приехал к нему домой, поскольку ему не хотелось бы возить с собой столь ценный предмет. Он сообщил мне адрес, код замка в подъезде, и я немедленно отправился к нему.

– И что? Пластина оказалась такой же, что была у Кудасова?

– Нет, я так ее и не увидел, – сокрушенно вздохнул Далинский. – Я звонил в дверь его квартиры довольно долго, пытался дозвониться по мобильнику, но безрезультатно. А потом я решил написать Брену записку, оперся «дипломатом» о ручку двери – и она вдруг открылась! Она была не заперта. Я сразу решил, что здесь что-то не так, и вызвал милицию. Но приехавший наряд повел себя возмутительно: они взяли понятых и всего лишь бегло осмотрели квартиру. А потом уехали. Я еще сказал им, что нельзя оставлять квартиру вот так, нараспашку. А они посоветовали обратиться к слесарю ДЭЗа. И еще сказали, что в случае, если имела место кража, заявление должен подать сам хозяин. Я вызвал слесаря, заплатил ему двести рублей, и он поменял личинку замка, чтобы можно было закрыть дверь.

– А разве дверь нельзя было просто захлопнуть? Что там за замок? – заинтересовался Тавров.

– Ручка с цилиндрическим замком, у меня дома такой же. Нажал на цилиндрик – задвижка и срабатывает, – описал Далинский. – Но в этом замке она не срабатывала: что-то там заклинило… видимо, когда замок ломали.

– Кто ломал?

– Ну… те, кто похитил Брена, – пояснил Далинский.

– А почему вы уверены, что его похитили? – спросил Тавров.

– Ну а как же иначе?! – удивился Далинский. – Ведь он вернулся в Москву, звонил мне со своего городского телефона: у меня номер высветился на определителе. Мы договорились о встрече… и – вот! Я наводил справки в редакции журнала. Мне сказали, что утром того дня он ненадолго заезжал на работу, а потом отправился домой.

– А сколько времени прошло от его звонка до того момента, как вы оказались у двери в квартиру Брена?

– Пожалуй, около часа, – прикинул Далинский. – Я ехал на машине и нигде в пробках не застревал.

– В квартире вы не видели чего-нибудь подозрительного? Следов борьбы, например?

– Нет, ничего такого. Никакого беспорядка.

– В милицию обращались с заявлением?

– Да, но там бумагу не приняли, сказали, что не видят оснований… Как в том анекдоте: «Вот когда убьют, тогда и приходите», – грустно усмехнулся Далинский.

– Понятно, – подытожил Тавров. – Мне нужно переговорить с Кудасовым и Кайтелер. Еще нужен адрес редакции, где трудился Брен. А для начала давайте-ка съездим на квартиру Брена.

Брен снимал двухкомнатную квартиру в блочной хрущевке, недалеко от станции метро «Кунцевская». Как говорится, «хоть и хрущевка, а рядом Рублевка». Результаты осмотра разочаровали Таврова. Никаких следов обыска, никакого беспорядка. Паспорта нет, денег нет, ценностей нет. Полное впечатление, что жилец всего лишь временно покинул жилище на более или менее длительный срок.

– Вы не знаете, был ли у Брена дома компьютер? – спросил Тавров у Далинского.

Тот утвердительно кивнул:

– Был ноутбук. Новый, «Асус», экран пятнадцать дюймов, широкий.

– Похоже, что он забрал его с собой, – заметил Тавров. – В квартире нигде нет.

– Наверное, унесли похитители? – предположил Далинский.

– Послушайте, Владимир Петрович, – недовольно поморщился Тавров. – Пока я не вижу никаких признаков похищения или ограбления. Понимаете? Никаких! Так что сотрудники отделения милиции были абсолютно правы, не приняв ваше заявление. Может, Виктор, в конце концов, с женой начальника на курорт уехал! А что? Мужчина неженатый, молодой, имеет право на личную жизнь… и на личные тайны. Разве не так?

– А что же теперь делать? – растерялся Далинский.

– Я поеду в редакцию, – заявил Тавров. – Вдруг у них есть новости о Брене? А вы, Владимир Петрович, занимайтесь своими делами. Я вам позвоню, если что.

Новостей о Брене в редакции не было. Зато сам редактор оказался на месте, и Тавров не преминул атаковать его вопросами.

– Чем занимался Брен в вашем журнале?

– Наш журнал призван информировать российскую общественность о жизни Римско-католической церкви и ее организаций, – сообщил редактор. – Поскольку Брен являлся терциарием Ордена Проповедников, то он освещал на страницах нашего издания преимущественно деятельность своего Ордена. Скажите, вы уверены, что Брен действительно исчез?