Вист, пас, мизер - Страница 3
— Его мне друг подарил, понимаете, на память подарил. Могут же быть какие-то исключения из общих правил? — объясняет ему новый хозяин. — Я послезавтра уезжаю.
— Есть исключения, но они всегда подтверждают основной принцип любых правил. Однако это отнюдь не исключение, а прямое их нарушение.
— Я послезавтра уезжаю, можете это понять?
— Уезжайте хоть сегодня, но порядок есть порядок.
Пока они препираются, Васька наивно рядом с лужицей украшает коврик небольшой сливой.
— Вот видите, к чему это привело? — торжествует бухгалтер. — Вы развели антисанитарию, у него, должно быть, еще и блохи есть!
— Какие там блохи, — сердится хозяин, наклоняясь с газетой над сливой.
— Не говорите, не говорите, все может быть. Вы же не показывали его ветеринару?
— Может, вы еще скажете, что я и справку сейчас вам должен предъявить? — кипит хозяин.
— Мне можете не предъявлять, но иметь ее должны. К тому же у меня астма и аллергия…
Хозяин хватает Ваську под брюхо, прижимает к себе и выскакивает из комнаты. Навстречу уже идет женщина в белом халате, важным видом своим она как бы несет распоряжение директора: немедленно запретить проживание собаки в спальном корпусе. Хозяин сердито отвечает, что он уже выполняет распоряжение, спускается вниз, находит за кухней ящик, ставит его набок, а поскольку ночи еще холодные, устилает дно сухой прошлогодней травой. Васька всю ночь дрожит и скулит в этой будке.
Затем во двор дома отдыха опять приезжает такси, только другое, и хозяин выходит с вещами. Васька ждет, что он возьмет его с собой или отвезет к прежнему хозяину, но тот оправдывается перед отдыхающими.
— Я бы взял его, жене позвонил, а она категорически против. Зачем же я буду везти его в Москву? Может, кто-нибудь возьмет щенка, товарищи? У меня нет времени, я бы сходил в поселок, попросил бы кого-нибудь взять. Это очень хороший щенок, охотничья порода — русская гончая…
— Ладно уж, уезжайте, на поезд опоздаете, — недружелюбно говорит пожилая женщина. — Сделали глупость, а теперь хотите, чтобы за вас кто-то ее исправлял…
— Честное слово, товарищи, я бы с удовольствием, но что поделаешь?…
— Вообще-то безобразие с этими собаками. У нас вот выводят по утрам в детские песочницы, они там и гадят. А недавно вижу: идет дама с болонкой на руках, а рядом идет ребенок идет и плачет, на ручки просится. Да что же это такое, а? Для нее болонка дороже собственного ребенка что ли? — помнит Васька раздраженный мужской голос.
— Многие вместо ребенка собаку заводят, для забавы, — добавляет пожилая женщина. — Надоела — продали или выгнали…
— Да мы что, не прокормим его здесь?! Прокормим! Поезжайте! — успокаивает хозяина молодой и решительный парень. — Пусть в доме отдыха будет своя собака…
Хозяин садится в машину и уезжает. Васька делает два-три и неуверенных шага за ней и останавливается, стоит один, посреди пустынной бетонной площадки перед домом отдыха.
От тоски, которая нахлынула на него, сжала все его существо, Васька проснулся. Нет, это был не сон, он не спал, вспоминал, как все было.
Море к вечеру взбудоражилось, волна пошла покрупнее, но корабля не было слышно. Положив морду на лапы, Васька припоминал всех, кого мог бы за эти месяцы назвать своим хозяином. У него много было знакомых среди отдыхающих, он вилял хвостом, что поделаешь, здесь перед каждым. Недели две он дружил с молодыми супругами. Они отдыхали дикарями, поставив на берегу палатку. Потом он пристал к компании рыбаков — те ранним утром уходили в море, ловили ставриду возле Акульего каньона. Наловив две-три сотни ставрид, они возвращались, жарили их на большой сковородке, варили уху, угощая на пляже всех желающих, даже коптили рыб в железной коробке, бросив в нее предварительно щепотку березовых опилок. Однажды попытались ради интереса коптить на иголках пицундской сосны, однако из этого ничего не вышло — ставрида получилась такая горькая и невкусная, что Васька, когда ему отдали рыбу, обиженно отошел от них. Они вскоре, как и все другие хозяева, уехали…
Не уехал только один из хозяев — этот собирал по утрам пустые бутылки. Он учил Ваську искать их, называя бутылки почему-то грибами — беленькими из-под водки, подосиновиками или челышками из-под красного и подкипарисничками — из-под сухого. Свинушками у него были битые бутылки, и он, рассердясь, мог даже ударить, если такие отыскивались. Васька возненавидел винный запах, не хотел искать бутылки, и этот хозяин, к счастью, прогнал его за полнейшую бездарность в своем деле. Гоняясь за ним с палкой, он по пьянке кричал Ваське, что во Франции даже поросята умеют искать трюфеля…
Дружил Васька и с преферансистами — те почти все время сидели на пляже, лишь временами меняясь местами, чтобы не загорать одним и тем же боком, и всегда твердили одно и то же: пуля, гора, вист, пас, мизер. Если их оставалось всего двое, они неизменно говорили: давай играть, третьим будет Васька и предлагали ему, мол, давай, Василий, пульку распишем…
— Ну, Васька, ты даешь! — восклицали они. — Пять козырей собрал, а? Да все в пулю, собака, себе пишет, все в пулю, а мы взлетаем в гору! Как играет! Девятерную объявляет и возьмет, ведь возьмет, собачья душа!.. Эх, Василий, знал бы ты, что в прикупе, дачу в Сочах купил бы!.. С будкой дачу… Вистуешь, Васька!.. Да, брат, с тобой, оказывается, в темную нельзя играть, нельзя… Под игрока, Васька, ходят с семака…
Васька млел от восторга — ведь они ежеминутно обращались к нему, хвалили или дружелюбно поругивали. И это было самым важным для него — они нуждались в нем. Но Васька не знал, что в преферанс играют вчетвером или втроем, вдвоем же расписывают пульку совсем уж от зверского безделья, и берется тогда третий игрок, совершенно условный, а его картами играют по очереди. Третьим мог быть кто угодно — Цезарь или Чингачгук, Онегин или Тарас Бульба. В данном случае брался он, Васька, так было предметнее, нагляднее и веселее. Не знал Васька, что и в его отсутствие они играли с ним, называя свое занятие «играть с Васькой».
Теперь он был уже почти взрослой собакой, даже преждевременно повзрослевший в тоске по Хозяину. Инстинкт велел ему жить среди людей, велел найти себе Хозяина, но странное дело, никто не понимал из них, что он должен быть чьим-то, кому бы служил верой и правдой. У него ничего своего не было, что он мог охранять хотя бы от других собак. Был лишь ящик-будка, но и ту во время весеннего субботника убрали вместе с другим мусором. Неужели, размышлял Васька, и море это, и земля, и небо, и дома отдыха, и люди ничьи? Ведь если он, Васька есть, он должен быть чьим-то, должен…
На Ваську нахлынула такая тоска по Хозяину, что он приподнялся на передних лапах, поднял морду и, клацая, как в ознобе, зубами, взвыл: «Уууу…Уууу…»
В своих снах он часто видел Хозяина. Это был молодой, сильный мужчина, похожий на Евгения Юрьевича. Настоящий охотник. Васька ходил с ним в заснеженные поля и леса на охоту. Он никогда въявь не видел снега, но во снах видел густые ели с шапками снега, цепочки лисьих следов в полях, знал, как выглядит заячий след, как пахнет волк или медведь, знал, как следует гнать зверя к Хозяину, хотя его никто и никогда этому не учил.
Наконец корабль показался из-за мыса. Васька подошел совсем близко к воде и, поджидая его, помахивал приветливо хвостом. Корабль, мягко ткнувшись носом в гальку, поднял волну. Бросили трап. Евгений Юрьевич, сияющий и счастливый, поддерживал по руку красавицу Эру, когда она спускалась в низ. И было ясно, что на прогулке они еще больше сдружились. Она смеялась и показывала зубы — странные все-таки существа эти люди, подумалось Ваське. Когда им весело, они почему-то показывают зубы.
— Васькам, хочешь, конфетку? — спросила какая-то женщина и, сняв бумажную обертку, протянула на ладони шоколадный батончик.
Васька захотел. Съел без удовольствия — вожак и его подруга хотя бы взглянули на него, но были слишком заняты собой. Васька стоял на берегу, пока не сошли все отдыхающие, смотрел в спину Евгению Юрьевичу, надеясь, что тот хотя бы случайно обернется назад. Но он не обернулся, и Ваське ничего не осталось делать, как поплестись за всеми на ужин. Нет, Васька решительно ничего не понимал: ведь утром он показал Евгению Юрьевичу, что он признает его за своего вожака и Хозяина, так почему же тот не признает его за своего? Словно нет никакого Васьки в его стае. Пусть он самый младший в ней, но ведь он есть, есть!..