Вирус «В-13» - Страница 2

В юности он рос хилым, болезненным и некрасивым. Душевные качества не компенсировали физических недостатков – он был высокомерен, злопамятен и самолюбив. Товарищи его не любили. Женщины не обращали на него внимания. Он отвечал им тем же.

Отвращение к математике заставило его продолжать образование в медицинском институте.

Ему трудно было представить себя в роли врача, лечащего людей, избавляющего их от страданий. Да он и не собирался этого делать.

В то время, как ученые всего мира искали новые способы борьбы с болезнями, он просто изучал инфекционных микробов.

Со спокойным любопытством молодой врач занимался микробиологией. Он стал специалистом по выращиванию микроорганизмов в искусственных средах и, наконец, стал известным, когда вывел возбудителя тропической лихорадки.

На средства, оставленные отцом, он мог заниматься чем угодно. Он бросил работу в клинике, уединился в своем имении.

Он жил один. Где-то в частном пансионе Берлина воспитывалась его дочь – итог случайного недолголетнего брака. Он пересылал в пансион деньги и редко вспоминал о дочери.

Прошло несколько лет. Его имя забылось во врачебном мире.

Время шло. В стране менялись правительства. Менялась жизнь. Наступил голод. Начались перебои с электроэнергией, не горел газ. В лаборатории было холодно, не работали термостаты.

Маленький, взъерошенный, с отросшей бородой, профессор сидел у себя в холодной лаборатории, похожий в лохматом пальто на тарантула. Он никуда не выходил из дома, и за исключением его немногих слуг никто не помнил о нем.

Но вот в двери его лаборатории постучался рослый детина в коричневой форме. Он поднял руку, приветствуя профессора на древнеримский манер, и рявкнул: «Хайль Гитлер!» Затем коротко сообщил, что фюрер желает видеть профессора Морге завтра в восемь вечера.

Профессор вместо ответа сердито захлопнул дверь. Однако назавтра надел пиджак и отправился по оставленному адресу.

Вначале ему не понравился новоиспеченный фюрер. Но его предложение было интересным, – представлялся случай проверить культивации микробов на практике в таких масштабах, о которых профессор и не мечтал.

И он честолюбиво согласился.

Через полгода к его услугам была новая лаборатория. Все, чего добилась человеческая мысль в области микробиологии, было в его распоряжении.

Но задача, поставленная фюрером, требовала ювелирной точности в ее решении. Любимцы профессора – микробы оказались грубым материалом. Профессор Морге перешел на вирусы.

Микробы обладали какой-то величиной – вирусы были невидимы даже в самый сильный микроскоп, условия оптической физики не позволяли их рассмотреть – настолько они были малы. Но существовавшие в природе вирусы не устраивали профессора. Они слишком медленно размножались, были слишком мягки в своих действиях. Ему требовался вирус, неотразимый и быстрый, как молния. Профессор занялся его поисками.

Потекли годы опытов, годы достижений и неудач.

Наконец, профессор нашел его. Даже не нашел, а вывел сам из вируса энцефалита – загадочной болезни, поражающей центральную нервную систему человека. Но выведенный вирус был еще слаб. Требовалась многократная культивация в специальных средах, чтобы превратить его в неотразимое оружие.

Фюрер терял терпение. Война с Советским Союзом затянулась.

В это время к профессору приехала его дочь. По примеру отца она окончила медицинский институт.

Фрейлейн Морге была властолюбива и умна. Она взяла на себя заведывание хозяйством лаборатории и освободила профессора от многих забот. Культивации вируса пошли успешнее.

Но военное счастье изменило фюреру. Немецкие войска отступили к границам Германии. Профессор Морге не вылезал из своей лаборатории. Он был на пороге удачи. Еще год… полгода. Профессор торопился…

Но русские оказались быстрее…

Самолет резко качнуло, и он начал падать.

Профессор Морге испуганно вцепился в спинку сиденья. Но падение тут же замедлилось, по спокойному поведению пилота профессор понял, что ничего особенного не произошло – самолет просто пошел на посадку.

Профессор поднял и положил на колени чемоданчик, маленький чемоданчик из крокодиловой кожи.

В чемоданчике находились три металлических футляра, выложенные внутри мягкой упругой пробкой. В каждом – небольшая ампула, наполненная прозрачной жидкостью, голубой и невинной, как весеннее небо… Это было все, что осталось от многолетней работы.

Все…

И тут профессор впервые вспомнил о дочери.

Она осталась там, в горящем Берлине. Он не видел ее перед отъездом; где-то на окраине города она сводила свои последние счеты с русскими, которые убили у нее не то жениха, не то любовника, – профессор всегда плохо разбирался в ее делах.

Что там делает сейчас эта сумасшедшая девчонка?..

Северный пригород Берлина.

Разбитая улица. Тишина, лишь кое-где потрескивает, остывая, горелое железо.

Светловолосая женщина в дорогом спортивном костюме, измазанном кирпичной пылью и паутиной подвалов, с немецким автоматом в руках, оглядываясь и прячась за выступами фасада, вошла в дом с заднего крыльца.

Осторожно, словно боясь упасть, она прислонилась к дверному косяку. Закрыла глаза и стояла так несколько минут.

Потом оттолкнулась руками, покачиваясь, прошла в комнату. Опустила автомат прямо на пол, шагнула к кровати и упала ничком на подушки.

Она долго лежала, неподвижная, как труп. Когда за окном послышался приближающийся грохот гусениц танка, она вскочила, кинулась к автомату. Но танк прошел мимо, и она присела на кровать. Усталым потухшим взором оглядела комнату.

Толстый слой пыли, проникший через разбитые окна, покрывал все предметы: стол, трюмо, разбросанные туалетные принадлежности, которыми их хозяйка не пользовалась уже много дней. Над столом висела большая фотография: молодая светловолосая женщина в открытом бальном платье с легкой улыбкой на тонких четких губах.

Когда это она снималась?.. Всего год тому назад… Только один год? Неужели она могла так безмятежно улыбаться?

Губы ее искривились в усмешке, и осунувшееся лицо стало еще более острым и жестким.

Она поднялась с усилием, достала из шкафа в стене простую черную юбку и такой же жакет и начала переодеваться.

Потом подошла к трюмо, стерла с зеркала пыль, поправила волосы. Открыла ящик туалетного стола и достала черный офицерский пистолет. Попробовала засунуть его в кармашек жакета, но он не вошел. Взяв со стола сумочку, сунула пистолет в нее и, не оглядываясь, вышла.

По коридору она прошла в комнату, выложенную белым кафелем. На большом столе установлен микроскоп Цейса, на мраморных столиках – пробирки, термостаты, на вешалке у стола висел белый халат. Лицо у женщины напряглось, по горлу прокатилась нервная судорога. Она на секунду закрыла глаза. Потом прошла в угол к шкафу, открыла дверку.

На полках шкафа стояла фарфоровая и стеклянная лабораторная посуда. Внизу в глубине помещался черный ящичек с циферблатом и стрелкой. От ящика куда-то вниз уходили электрические провода.

Она повернула ключик в ящике. Послышалось тиканье часового механизма, по циферблату медленно поползла черная стрелка.

Внезапно с улицы через разбитые стекла донеслась русская речь.

Медленно, без стука, женщина закрыла дверку шкафа.

Выглянула в окно.

Не спуская пристального взора с улицы, она вынула из сумочки пистолет, удобно пристроила его на переплете окна, уверенным жестом перевела предохранитель, прицелилась и выстрелила.

На кафельный пол вылетел дымящийся патрон. Не успело заглохнуть короткое эхо выстрела, как женщина еще раз нажала собачку спуска. Курок сухо щелкнул… но выстрела не последовало. Она сунула пистолет в сумочку, быстро выбежала из комнаты, спустилась в садик с закопченными и измятыми кустами роз и через небольшую калитку вышла в пустой переулок.

Из-за кустов показался сгорбленный садовник в фартуке, с лейкой. Он посмотрел вслед уходящей, что-то глухо замычал и погрозил ей трясущейся рукой.