Виновное сердце твое (СИ) - Страница 17

- Расскажите мне о той комнате, - попросил Ганнибал вслух, перестав поглаживать его пальцы, - какие воспоминания она вызывает у вас?

- Там точно так же окно выходило на восток, - задумчиво проговорил Уилл, глядя вперед перед собой, - и так же стояла кровать. И стол. Но, конечно, там было не настолько красиво и роскошно, как у вас дома.

- Но вы все равно почувствовали себя в знакомой обстановке.

- Да, - Уилл погладил лицо ладонями, - обычно я прятался под стол, этот угол был темным, и никто не мог войти и сразу обнаружить меня, увидеть, чем я занимаюсь.

- И чем же вы занимались под столом? – поинтересовался Ганнибал, представив себе юного Уилла, сунувшего руку в штаны.

- Думал. Периодически плакал, когда меня никто не видел.

- Вас в детстве отучали показывать слезы?

- А вас нет? – Уилл взглянул на него искоса, изучая его лицо, - вы всегда бесстрастны, доктор. Это говорит о вашем хорошем самоконтроле.

И об узком спектре испытываемых эмоций, мысленно добавил Ганнибал. Но, конечно же, Уилл как и большинство людей, судил по себе. Ему проще было представить Ганнибала тонко чувствующей, ранимой личностью с превосходным контролем, чем нечутким, равнодушным питоном.

- Нас явно воспитывали по-разному, - задумчиво проговорил Ганнибал, погладил Уилла по плечу, приобнял его и заглянул ему в глаза, - ваши родители так не делали?

- Отец уж точно никогда, - хмыкнул Уилл, слегка смутившись, и опустил взгляд, - обниматься - это не по-мужски. Плакать – тем более. С тех пор, как умерла мать, я стал совсем взрослым.

- Ваш отец подчеркивал это?

- Да, - Уилл шумно выдохнул через нос, - я не приставал к нему со своими проблемами, никогда не должен был надеяться на него, потому что это… стыдно. Плохо. Так поступают только маленькие дети.

Ганнибал притянул его к себе вплотную, чувствуя, как бьется его сердце, воспоминания Уилла ничем не отличались от сотни испорченных судеб, ничего необычного, поскольку многие взрослые манипулировали детьми, не желая тратить время на их проблемы, призывая их к самостоятельности, не разрешая сигнализировать плачем о том, что им больно, страшно и плохо. Гораздо проще было сваливать все детские проблемы на самих детей. Точно так же, как гораздо проще было ликвидировать Уиллу сознание, оставив одну привлекательную оболочку.

Ганнибал задумался.

Уилл не вырывался, сидел тихо. Ганнибал чувствовал его дыхание, теплое и пульсирующее, целомудренно обнимал его, создавая иллюзию защиты.

- Отец говорил мне, что я должен сам со всем справляться. Что я сильный, и я мужчина, и моя сила – это лучший союзник.

- Быть одиноким менее позорно, чем навязывать свои проблемы другим?

- Да, - Уилл приглушенно всхлипнул, уткнулся лицом в его плечо, глухо бормоча о том, что Ганнибал, как любой психотерапевт, слышал достаточно часто, - нельзя быть уязвимым, иначе этим ты покажешь свои слабые места.

Это заблуждение было настолько ошибочно, насколько распространено. Отчего-то люди считали, что если они молчат, то об их проблемах никто не узнает. Но невербальное общение, мимика, жесты и внешний вид куда красноречивее, чем «у меня все в порядке».

- Я никого не просил. Никого никогда не просил о помощи, я всегда раньше справлялся сам, - признался Уилл, тепло и мокро дыша ему в шею, - но вышло паршиво. Почему, доктор?

- Потому что никто не может быть сильным всегда, - мягко проговорил Ганнибал. – Всем нам в какие-то моменты нужен сильный, взрослый и понимающий человек. Нельзя все время плакать в глухую стену, Уилл.

Тот смолк, часто и прерывисто дыша. Доверял ему, несмотря на то, что Ганнибал сделал с ним сегодня. Признал, что произошедшее было его ошибкой, а не ошибкой Ганнибала, взял на себя эту вину – по привычке. Потому что если кто-то виноват, то это всегда Уилл.

- Что вы чувствуете сейчас?

- Не знаю. Вы поддерживаете меня, и это так удивительно. Но я не должен показывать свою уязвимость.

- Вы не сумеете скрыть ее, Уилл, - заявил Ганнибал, гладя его по волосам, - хотя бы потому что вы незнакомы с ней.

Уилл замер и поднял на него взгляд:

- О чем это вы?

- Вы постоянно игнорируете свои слабые стороны. Вы беззащитны, потому что вы ничего не хотите знать о себе. Не знаете, что именно стоит защищать. Ваши нервы – как оголенные провода.

Уилл промолчал, внутренне не вполне согласный с его словами, не готовый признать свои паттерны поведения ошибочными. Это было больно и тяжело, Ганнибал знал об этом. Таким, как Уилл, было гораздо проще винить себя, чем других. И Джек этим умело пользовался, сознавая, что Уилл доверяет ему. Вполне возможно, Джек тоже по-отечески относился к Уиллу, поскольку был опытным манипулятором.

Ганнибал едва сдержался, чтоб не поцеловать Уилла в макушку, довольный собой и тем, что никакого Джека не предвиделось на горизонте. Чужие рычаги воздействия было невероятно сложно извлекать из головы пациентов.

- Признайте, вам же приятно, когда вас слушают и обнимают. Ваш отец был неправ. Каждый человек в трудную минуту нуждается в понимании.

- Да. Но это не значит, что я достоин этого, - сипло усмехнулся Уилл, отстранился от него, - Вы никогда меня не вылечите, доктор.

- Разумеется, поскольку вылечить можно только того, кто сам хочет этого, - сказал Ганнибал, поднимаясь на ноги, - как я и говорил раньше.

- Я помню. Однако… - Уилл тоже поднялся, пряча покрасневшее от слез лицо, - после того, как вы сегодня лишили меня активности, вы вкололи мне какой-то препарат. Я помню, как вы делали инъекцию.

- Седативный нейролептик.

- Это было страшно, но потом… - Уилл замялся, - потом мне было так легко. Я забылся… забыл обо всем. Вы можете вновь вколоть мне это?

- Однажды, - хмыкнул Ганнибал, прикидывая свой план. Он рассчитывал повторить инъекцию завтра утром, тщательно рассчитав дозу для каждого дня и разделив ее на несколько приемов.

- Я хочу сейчас, - хмуро попросил Уилл, стоя напротив него, - судя по записи с ноутбука, когда я был под воздействием препарата, вам не было противно сидеть рядом.

- Вы сделали запись? – изумился Ганнибал.

- Да. В какой-то момент мне стало так хорошо, что я решил сохранить это воспоминание не только в своей голове. Поэтому я включил веб-камеру на вашем ноутбуке и записал происходящее. Если хотите, можете посмотреть.

Ганнибал смутился. Это было неожиданное решение со стороны Уилла… и хорошо, что он не сделал ничего, что Уилл мог неправильно понять. Вернее, правильно понять.

- Я согласен носить то, что вы скажете, делать то, что вы хотите, только дайте мне этот препарат, - попросил Уилл, погруженный в свое отчаяние и неприязнь к самому себе.

- Вы хотите забыть обо всем?

- Да, - Уилл отвел взгляд, - чтоб можно было спокойно ходить по улицам, не натыкаясь на свое прошлое.

- Ваше сознание не будет таким ясным.

- Наплевать. Оно редко бывает ясным, невелика потеря.

- Хорошо, - кивнул Ганнибал, - если вы просите.

Он развернулся и пошел вниз по лестнице. Включил верхний свет в гостиной, чересчур яркий после темноты холла, и подошел к комоду, в котором хранил домашнюю аптечку. Нейролептики тоже находились там.

Удивительно, что они оба сошлись на этом решении, что Уилл откровенно пожелал потерять часть себя, чтоб стать спокойным и счастливым. Ганнибал нахмурился, надрывая упаковку шприца. Эта его уверенность в провале, сознательный отказ от борьбы… с одной стороны, темное очарование болезни и слабости. С другой стороны – полный провал Ганнибала, как специалиста по работе с такими больными. Уилл был свято уверен в том, что у Ганнибала ничего не выйдет в терапии. Он был заранее уверен.

Мысль была донельзя неприятной, Ганнибал не мог выбросить ее из головы. Он прикусил губу, аккуратно надламывая ампулу, и Уилл, который подошел ближе, заметил выражение его лица.