Викторианский Лондон - Страница 62
В 1863 году на модном рынке появился новый медицинский хит: хлородин доктора Дж. Коллиса Брауна, предлагавшийся для лечения желудка или любых других болезней. Тетушка Джейн Карлейль, приняв пятьдесят капель средства, «погрузилась в живительный сон», и ей стало гораздо лучше. Это средство регулярно рекламировалось в «Британском медицинском журнале».[605] В 1868 году газета «Пенни иллюстрейтед пейпер» предлагала пилюли Кея-Уорсделла, «уверенно рекомендуя их как лучшее лекарство, которое можно принимать во всех обстоятельствах, так как во время приема оно не требует ни ограничения диеты, ни каких-либо других ограничений, и его своевременный прием неизбежно излечит все недуги»: 1 шиллинг полтора пенса коробка, упаковка для всей семьи 4 шиллинга 6 пенсов. По меньшей мере, пилюли стоило попробовать. Сердечное средство Готфри и ветрогонное Далби, оба содержавшие опий, несомненно, успокаивали капризных детей, особенно если к ним добавляли немного джина, но ребенок мог затихнуть и навсегда.
Можно только удивляться, как часто средний класс принимал лекарства, не посоветовавшись с врачом. В 1852 году Джейн Карлейль, страдавшая от слабости и бессонницы, «приняла большую дозу морфия… и была благодарна за четыре часа забвения, полученного с помощью этого сомнительного средства».[606] Она принимала морфий и в 1862 году, хотя на следующее утро «чувствовала апатию». Хлороформ можно было купить в аптеке. Фармацевты свободно продавали не только настойку опия, но и морфий — и к тому же недорого. Настойка опия оказывала легкое снотворное и болеутоляющее действие, но была сильным успокоительным и особенно часто применялась у постели умирающих. При расследовании случая самоубийства, совершенного с помощью этого средства, «кто-то из должностных лиц заметил, что две унции настойки опия слишком большая доза, чтобы продать ее одному лицу»,[607] однако аптекарю не было предъявлено обвинение, так как тот был знаком с покупателем, сказавшим, что хочет «сделать компрессы на десны, которые распухли и болят… на продажу настойки опия и других успокоительных не было никаких ограничений. Они имелись только на мышьяк».[608]
Болезни, поражавшие жителей Лондона в XIX веке, возможно, научились лучше распознавать, но не лечить. В 1864 году комиссия по использованию детского труда отметила, что лондонские дети семи-восьми лет — то есть в возрасте, когда дети в бедных районах Лондона начинали работать, — «низкорослые, бледные, слабые и болезненные… самыми распространенными заболеваниями являются заболевания пищеварительных органов, искривление позвоночника, деформация конечностей и болезни легких, приводящие к атрофии, чахотке и смерти».[609] Страшные инфекционные болезни: дифтерия, корь, скарлатина, коклюш и свинка, от которых современные дети в значительной степени защищены, нередко кончались смертью. В 1862 году в Лондоне свирепствовала эпидемия дифтерии. Часто повторялись эпидемии скарлатины, «главной причины смерти от инфекционных болезней у детей».[610] Диарея унесла в могилу множество младенцев, которым не исполнилось и года. «Конвульсии» — любимый термин, употреблявшийся в свидетельствах о смерти, — вероятно, были следствием туберкулезного менингита.[611] В мрачной атмосфере Лондона расцветал рахит, который предупреждается хорошим питанием и солнечным светом. Почти у 15 % детей имелась деформация ног и таза, для девочек это в будущем означало тяжелые роды.[612]
В 1847 году вместе с голодными иммигрантами в Лондон прибыла «ирландская лихорадка». Скорее всего, это был тиф, от которого за последние три месяца 1848 года скончалось более тысячи лондонцев. Лихорадка вернулась в 1856-м и в 1864-м. Зимой 1847–1848 года в городе свирепствовала эпидемия инфлюэнцы, поражавшая детей и стариков. На этот раз это была «болезнь богатых классов».[613] Пневмония уносила стариков, независимо от классовой принадлежности. Осиротевшие родственники в качестве причины смерти редко называли «чахотку», так как это косвенно указывало на семейный анамнез или порочную жизнь. Еще в 1869 году причиной чахотки называли «распущенность и поиск удовольствий», неподходящую одежду, мастурбацию (любимый викторианский жупел, годившийся для всего на свете), безбрачие, алкоголизм и курение.[614] Умереть от «бронхита» было гораздо благороднее.
Эта болезнь, как ее ни назови, в Лондоне уносила 15 000 жизней в год, и усилия хваленой лондонской четверки грудных больниц вряд ли меняли эту цифру.[615] Богатым пациентам советовали отправиться в Египет или Испанию — чтобы скрасить последние месяцы жизни. Доктор Траверс из Бромптонской больницы советовал принимать сурьму, креозот и выделения боа-констриктора — их редкость подтверждалась ценой. Он также рекомендовал «патентованную смесь газов» для введения в прямую кишку, «откуда они [газы] неизбежно достигнут легких». Лечение стоило всего одну гинею. Больные туберкулезом бедняки просто умирали. Неспецифические лихорадки и желудочные инфекции поражали даже богатые районы и часто приводили к смертельному исходу в трущобах. Периодически повторявшиеся эпидемии оспы по-прежнему обезображивали людей, несли страдание и смерть, несмотря на возможность бесплатных прививок. Оглядываясь назад в свое детство, прошедшее в 1850–1860-х годах, один из лондонцев вспоминал:
Людей с изрытыми оспой лицами было слишком много, чтобы обращать на них внимание, много было и ослепших от нее… Прививка, которую тогда необходимо было повторять, была не такой эффективной, как сейчас: лимфу, взятую у одного человека, применяли на другом, и заверения семейного врача, что он знает абсолютно здорового ребенка, который «через это прошел», и что с ее любимым чадом будет то же самое, не убеждали матерей… если бы не короткая память и легкомыслие британцев, болезнь, наверное, исчезла бы совсем [в конце концов это и случилось]. А сознательные противники прививок помогли… ей сохраниться.[616]
Закон 1853 года, сделавший прививку от оспы обязательной, соблюдался не слишком строго, хотя в 1861 году Изабелла Битон могла сказать, что «к счастью, государство требует от родителей прививать своих детей… до трехмесячного возраста… Хотя прививка не всегда спасает от болезни… последняя протекает в гораздо более мягкой форме и практически никогда не приводит к летальному исходу».[617] В 1867 году этот закон стал более строгим и обязательным к исполнению. Но это не помешало бедной Женни Маркс заразиться оспой от своего ребенка. Ребенок умер, Женни осталась в живых, утратив красоту: ее лицо «покрылось шрамами и приобрело темно-красный оттенок».[618]
Венерические болезни цвели пышным цветом. Сифилис был неизлечим, однако на ранней стадии заболевания его симптомы могло смягчить лечение ртутью, применявшееся веками. От гонореи, менее страшной инфекции, также не было надежного лечения.
В Индии холера является эндемической болезнью. В 1820 году там разразилась эпидемия, которая грозила захватить Европу, но остановилась у Каспийского моря. Следующая волна нахлынула в 1829 году и на этот раз прорвалась в Европу. В 1832 холера впервые добралась до Лондона, унеся с собой 18 000 жизней. То была