Виктор Конецкий: Ненаписанная автобиография - Страница 101

— Почему задержались?

— Сам проходил обследование на помехоустойчивость. А затем, когда артельный начал обход без меня, вероятно, мы шли вокруг стеллажей один за другим. Он — за угол, я за угол. И он меня не видел. И получилось, как в цирке у клоунов…

— А кто из вас Олег Попов? — спросил Фаддей Фаддеич. — Исчезни! — приказал он Ниточкину.

Ниточкин исчез. Урчал репитор компаса — судно ложилось на обратный курс.

— Разрешите и мне идти, Фаддей Фаддеич? — спросил Саг-Сагайло, его синие губы мелко дрожали.

— Иди, голубчик, — сказал капитан примирительно. — Хорошо то, что хорошо кончается. На солнышке прогрейся или в бассейне посиди — там вода как кипяток. И не расстраивайся — на море все бывает… Что я сказал?..

— Чтобы я согрелся, Фаддей Фаддеич.

Возле бассейна Саг-Сагайло скинул роскошный халат с драконами и остался в плавках.

Вода в бассейне была безмятежно спокойна. Только слабая рябь от вибрации машин пробегала по ее поверхности.

Из трансляции раздалось: «Внимание всего экипажа! Старший помощник капитана товарищ Саг-Сагайло нашелся! Он был в холодильнике! Благодарим за внимание!»

— Мерзавцы! — пробормотал Саг-Сагайло, и мы впервые увидели, как он улыбнулся. Потом он нырнул.

— Акула!!! — заорал боцман и бросился к бассейну.

И все работавшие на палубе матросы с воплями бросились к бассейну и замерли у его краев, не зная, что теперь делать.

Секунда шла за секундой, вода в бассейне начала закипать. И тогда Ниточкин шумно плюхнулся туда с пожарным топором в руках.

Радужные вилохвостые рыбы тревожно метались среди водорослей. Вода в аквариуме сильно плескалась. Судно качало.

Рядом с аквариумом на диване в своей каюте лежал Эдуард Львович. Его голова и рука были забинтованы. Время от времени старпом вздрагивал, потому что Татьяна Васильевна смазывала йодом мелкие царапины на его загорелом торсе, но делала она это с такой нежностью, какой редко дождешься от судового врача.

— Милый мой, все это ерунда, все это царапины, все это до свадьбы заживет сто раз, главное — вы живы! Боже, как я измучилась, как изревелась, когда вы исчезли!..

— Благодарю вас, — слабым, но, как обычно, бесстрастным голосом сказал старпом. — Пожалуйста, откачайте из аквариума литра два воды. Кнопка от насосика слева от позвонка кита…

— У вас целый океанографический музей, — сказала Татьяна Васильевна, выполняя просьбу Эдуарда Львовича.

— Благодарю вас. Да, доктор, я должен вам сказать… я обязан вам, но… мне трудно решиться… вопрос деликатный, и…

— Я слушаю вас, — прошептала Татьяна Васильевна, замирая и отворачиваясь в смущении.

— На судах советского морского флота, — сказал старпом крепнущим голосом, — запрещены амуры, Татьяна Васильевна. Мне однажды пришлось наблюдать у вас в койке мужчину. Я обязан предупредить о недопустимости таких вещей. Вы человек на флоте новый, и…

— О чем вы?! — воскликнула Татьяна Васильевна с отчаянием.

— О том самом, — сказал Саг-Сагайло и закрыл глаза. Он выполнил свой тяжкий долг и почувствовал облегчение от этого.

— Как вы смеете так обо мне думать! — сказала Татьяна Васильевна и осеклась — вошел капитан.

Вид у старика был растрепанный. Однако он изобразил бодрый голос:

— Ну, согрелся?

— Да, — сказал Сагайло.

— Выйди-ка отсюда, Васильевна, — приказал капитан врачихе и сел в кресло.

Татьяна Васильевна вышла.

— Сняли меня, Львович, — сказал старик. — Приказано тебе принять судно во Владивостоке. Штурманов передвинешь по служебной лестнице. Ниточкина, как имеющего судоводительский диплом, назначишь третьим помощником. Из Владивостока пойдешь на Арктику.

— За что сняли? — спросил Сагайло, садясь на диване. — Формулировка?

— Без объяснения причин. Ляг. По старости, наверное. Или кто телегу накатал…

— А если, а если за эту… как ее… негативную? — спросил Саг-Сагайло. — Тогда что же получается? Кто виноват?

— С ума сошел, старый дурак? — копируя своего попугая и бодрясь из последних сил, сказал Фаддей Фаддеич. — Тебе сказано: ляг! И, Львович, кто все-таки акулу в бассейн запустил? Кто инициатор?

Сильным ударом зада открыв дверь на попутном крене — чисто морской прием, — спиной в каюту вошел Ниточкин. Руки нового судоводителя были заняты: он нес старшему помощнику поднос с бутылкой шампанского и ананасом, одновременно напевая радостным голосом: «Похоронен был трижды заживо! Жил в разлуке, любил в тоске!..» — здесь Ниточкин развернулся и увидел капитана…

Странный был закат над океаном в этот вечер. Как будто океан и небо поняли, осознали друг друга близнецами. Веер перистых облаков и кучевые, вздымающиеся на огромную высоту. И солнце еще не скрылось, когда в просвете облаков показалась луна. А последние лучи солнца ударили прожектором из узкой щели между океанским горизонтом и полосой уже темных облаков…

«Профессор Угрюмов» стоял на внешнем рейде в порту Владивосток.

В каюте капитана сидели Фаддей Фаддеич и Эдуард Львович.

Чемодан капитана стоял у двери.

Попка прыгал в клетке и рвал свою цепь, посматривая на хозяина с тревогой, и, странное дело, — молчал.

Через открытое окно доносились звуки, которые обычно сопровождают спуск на воду вельбота: скрип блоков, урчание лебедки… И: «Вира!», «Не упусти конец!», «Куда смотришь?..», «Пасть закрой!», «Жилеты бросили?»

— Львович, ты того, — кряхтел старик. — Ну, выпей капельку: за твой первый капитанский рейс!.. Ну вот и хорошо… Будь здоров! Тревожно мне вас, Львович, покидать как-то… Знаю, все знаю: и ты мореход отличный, и ребятки толковые, а… Что я сказал?

— Все будет хорошо, — сказал Сагайло. — Оставьте мне своего табачку. — Он сидел в капитанской форме и сосал пустую трубку.

Опять курить решил? Табак-то у меня голландский… Еще я тебе Попку оставлю. Веселее с ним. Домой приплывете — отдашь. Про его питание Ефимовна знает… Еще я… Главное, Львович, в морскую свинку не превращайся!

— О чем это вы? — не понял Сагайло.

— Так. Ничего. Ну, иди, присмотри за вельботом! Хотя прости, дорогой, ты уже не старпом. Ладно, Ниточкина пришли. Что я сказал?

— Чтобы к вам прислали третьего помощника, — сказал Саг-Сагайло, выходя.

Петя был в командирской фуражке с крабом, при галстуке, в белой рубашке, но на этом форменная часть его одежды кончалась. Яркий, цветной пиджак не монтировался с фуражкой. Петя понимал это и немного смущался.

— Чего же ты, Петя, не до конца бывшего чифа заморозил? — сурово спросил старый капитан.

— Ошибка вышла. Рассчитал плохо, — сказал Ниточкин.

— И с акулой ты, Петя, не довел дело до конца. Если бы она сожрала Саг-Сагайлу, ты давно бы на пятьдесят рублей больше получал.

— Ошибся, — повторил Петя. — Не рассчитал, Фаддей Фаддеич!

— Ну а если не дурить? Есть в тебе на Сагайлу что-то? — спросил Фаддей Фаддеич и просверлил в Ниточкине здоровенную дыру своими стариковскими, всевидящими глазами. — Специально делаешь? Ну?!

Ниточкин сел на диван, хотя никто его сесть не приглашал. Прямо над ним рвался с цепи Попка.

— Мистика, Фаддей Фаддеич, все это, — сказал Петя, снял фуражку и с силой хлопнул ею по столу. — Если бы я сам понимал, что у нас с ним такое происходит! И столько лет уже!..

Старик еще побуравил третьего штурмана белесыми глазами, потом сказал, кидая ему форменную куртку:

— Носи. Пока домой не вернетесь — не сошьешь… Небось не терпится?

Петя ловко поймал капитанскую куртку. Это была прекрасная, вытертая уже на локтях, просоленная океанскими брызгами куртка.

— Лычки на погончиках Ефимовна перешьет, — сказал старик. — А теперь еще вопрос: ты Попку глупостям научил?

— Я, — сказал Ниточкин и потупился. Врать в данной ситуации он не мог.

Старик хлебнул из стакана, долго молчал, потом сказал: