Ветлуга поёт о вечном - Страница 4

Чтобы выкуп потребовать. Только потом

За слова, что от Бога, за веру в Христа

Так его полюбил, что позволил ему

Быть священником в церкви, Якшан просвещать.

А потом он ушёл по Ветлуге-реке

Слово Бога нести, храм оставил на нас. –

Вновь игумен на храм поклонился, и вслед

Поклонился народ, и крестясь, и крестя.

А Пафнутий продолжил премудрую речь:

– Не по воле своей, не на месте пустом

Мы подняли из пепла сей храм вековой,

Лишь по милости Бога, по воле его!..

А когда Кельдибека Василий Косой

Умертвил, то восстали его сыновья

И подняли марийцев во гневе своём,

Жгли селенья славян, православный наш храм

Разорили, сожгли… Это помните вы,

Братья, сёстры, – недавним быльём поросло…

Так что храм сей стоит не на месте пустом,

А на месте святом! Не по воле своей

Мы подняли из пепла сей храм вековой,

Лишь по милости Бога, по воле его! –

Вновь игумен на храм поклонился, и вслед

Поклонился народ, и крестясь, и крестя.

А Пафнутий продолжил премудрую речь:

– Не без ваших трудов, не без ваших молитв,

Не без помощи вашей из пепла возрос

И воздвигся сей храм. Бог в труде помогал!

Руки плотников сильными сделал Господь,

Чтоб поднялись венцы, купола; чтобы крест

Доставал до небес! Мы впервые теперь –

Чтобы Бог издалёка мог видеть наш храм –

Красным золотом ярким покрыли его…

Рано встал я сегодня. И солнце ещё

Из-за леса не вышло, чтоб мир осветить.

Долго думал о том, что недавно совсем

Дик и тёмен был край наш без веры в Христа.

И всё это я вспомнил, что вам говорю…

И едва лишь подумал о храме (в окно

Своей кельи взглянул на вершину трудов),

В этот миг встало солнце и крест обожгло,

Засиял он огнём! И лучи от него

Осветили и келью, и сердце моё.

Бог увидел! Он громом сегодня гремел

Прославляя свершение наших трудов!

Но грозу не пустил! Нам же – знаменье дал:

В облаках над Ветлугой сегодня возник

Дивный старец седой и, подняв два перста,

Словно мир под собой он хотел окрестить…

Так восславим же, братья, деянья Творца!.. –

И народ весь ожил, как живая волна.

5. Отмеченный Богом

Ярким солнцем светились улыбки людей,

И предчувствие праздника было вокруг.

Лишь умолкла толпа, чтобы снова вникать

В слово мудрое старца Пафнутия, тут

Вдруг в народе возникло движение, шум,

Женский голос раздался из ближней толпы:

– Вот он, бабы! Разбойник! Держите его!

Черемисский бандит! Тать лесная! Держи!

Помогай, мужики! Стой! Куда? Не уйдёшь! –

Баба в синем платке, в душегрейке поверх

Сарафана цветного, вцепилась в рукав

Мужичка из марийцев. Он смирно стоял

И не думал бежать. Но его мужики

Всё ж схватили: – Украл чё? – У бабы спросил

Здоровенный детина, что крепко держал

Мужичка за рубаху. То был Тихомир,

Старший сын кузнеца из Кажирова, он

Мог корову поднять на широких плечах,

И один против многих он в драках стоял.

– Что он сделал? – спросил. Ему баба в ответ:

– Это он с теми был, что два года назад

Нашу церковь сожгли, и в деревне дома…

Я узнала его! Что молчишь?! Отвечай!

Я по шраму узнала: вон – крест на щеке!..

– Отвечай! – приказали ему мужики.

И марийца кузнец передал мужикам.

Те к игумену ближе его подвели:

– Ты два года тому монастырь разорял?

– Я, – ответил мариец. Он смирно стоял.

Был он просто одет. Но на поясе – нож,

За который он даже и браться не стал.

– Утопить его! В реку! – шумела толпа.

– На костёр! Удавить! Храм, паскуда, спалил!..

– Вон дружки его! Тоже, небось, хороши!..

– И хватило же наглости снова прийти…

– Утопить его, братцы! В Ветлугу тащи!.. –

Руку поднял игумен. Народ замолчал.

– Бог взирает на вас. И сейчас, и всегда.

Перед Ним кто из вас хочет стать палачом?

Кто решится из вас, и судить, и казнить?

Кто на душу свою хочет взять смертный грех? –

И кричащие вмиг опустили глаза;

Опустили марийца и в круг отошли.

На марийца игумен свой взгляд обратил:

– Говори, что ко храму тебя привело?

– Я из знатного рода, – мариец сказал. –

Моё имя Бакмат, мой отец – Вурспатыр,

Пятый сын князя бывшего Ош-Пандаша,

Что в крещении прозван был Байбородой;

Что в то время, когда был и голод, и мор,

Разделил учесть многих: он умер в тот год.

А отец мой, спасая народ, разорил

Состоянье своё. На Ветлуге тогда

Даже ели детей. Так легенды гласят.

Пысте-Хлынов же, город, совсем опустел,

Вымер вовсе, собаки да крысы одни

Ели трупы умерших. А после река

Взбунтовалась и смыла весь город водой.

Так легенды гласят. И об этом мне мать

Говорила не раз ещё в детстве моём.

Говорила, что – божья то кара была

Из-за Байбороды, что когда-то ходил

В Соли Галича, где разорил монастырь

Воскресенский, и много народу побил

В деревнях и в посаде; и многое взял.

Я родился уж после и деда не знал.

Но с тех пор беден стал мой отец, он не мог

Наживаться войной, а трудом – не умел.

Но был горд, чтобы помощь у братьев просить.

И ушёл он с тех мест. И пришёл под Якшан.

Стал охотой в лесах он тогда промышлять.

И меня с малых лет часто брал он с собой.

Научил меня метко из лука стрелять,

И следы различать. Дома ждали нас мать,

Да ещё младший брат мой, Акпай, и сестра

Окалче, что была самой младшей в семье.

Так мы жили в марийской деревне, в лесу.

Все отца уважали и знали наш род.

Но однажды с охоты отец не пришёл.

Это было весной. Лёд был тонок в реке.

Мы искали его много дней. Не нашли.

Долго плакала мать, сердцем чуя беду.

Только в мае охотники весть принесли

Что останки его отыскали в реке

По течению ниже… Останки отца

По ремню и ножу опознали тогда.

Вот он, нож. – И мариец из ножен достал

Острый длинный клинок, что на солнце блеснул.

Баба, что опознала марийца, теперь

Даже охнула: – Господи! Он же с ножом!

– Нож-то я не заметил, – тихонько сказал

Тихомир. – А не то бы, конечно, отнял. –

А мариец продолжил:

– Как старший, я стал

На охоту ходить. Брал и брата с собой.

Но однажды, когда мы с добычей пушной

Возвращались домой, то почуяли дым.

И чем ближе, тем гуще и едче он был.

Испугавшись, что это деревня горит,

Поспешили скорее домой мы. И там

Нас застала беда. Вся деревня в огне,

Всюду трупы лежат мужиков, стариков,

Даже женщин и малых детей. А в живых –

Лишь немногие те, что успели в лесу,

В тёмной чаще укрыться; да пара старух,

Что над мёртвыми выли как волки в лесу.

Мать изрубленной мы возле дома нашли.

А сестры Окалче не могли отыскать.

Но узнали от выживших: то был отряд

От татарского хана; невольниц ему

Набирали в гарем по Ветлужским лесам.

И с другими сестру Окалче увели.

Восемь лет лишь исполнилось ей в том году.

Обезумев, в погоню мы бросились, но

Не смогли их догнать. Кони их унесли.

Если б волками мы обратиться могли,

Что б без устали денно и нощно скакать;

Или соколом быстрым, что в небе стрелой

Может мчаться. Но ноги не скоро несут.

И печальные мы воротились назад.

Долго плакал мой брат. Ему было тогда

Лишь одиннадцать лет. И у нас никого

Не осталось на свете. Когда человек

Потеряет три пальца на правой руке.

То последние два он сильней бережёт.

Вот и брат для меня стал дороже всего;

Всех родней, всех любимей. И я для него

Стал дороже всего. Мы с ним стали тогда

Как один человек, словно сердце одно.