Ветер в ивах - Страница 4

Послеполуденное солнце опускалось всё ниже и ниже, пока Рэт тихо грёб к дому. У него было мечтательное настроение. Он нашёптывал самому себе стихи, почти не обращая внимания на Мола. А Мол, наполненный впечатлениями о пикнике, пребывал в состоянии самодовольства и гордости. Теперь он, как ему казалось, чувствовал себя в лодке как дома и испытывал невероятную жажду деятельности, поэтому чуть погодя он сказал:

– Рэтти, пожалуйста! Дай и мне погрести!

Рэт покачал головой и улыбнулся:

– Не сейчас, мой юный друг. Сначала ты должен получить несколько уроков. Гребля совсем не такое простое дело, как кажется.

Мол пару минут сидел тихо. Но чувство зависти к Рэту, который грёб очень ровно и легко, становилось всё сильнее и сильнее, а гордость нашёптывала ему, что он мог бы делать это ничуть не хуже. Он вскочил и рванулся к вёслам так внезапно, что Рэт, который в это время глядел на реку и читал самому себе стихи, даже не успел удивиться и полетел с лавки вверх тормашками, а Мол с победоносным видом занял его место и самоуверенно взялся за вёсла.

– Остановись, ты! Глупый осёл! – закричал Рэт со дна лодки. – Ты же не умеешь грести! Мы перевернёмся!

Но было поздно. Мол со всего размаху выбросил вёсла назад, желая как можно сильнее ударить по воде, но потерял равновесие. Ноги его взлетели выше головы, и он рухнул прямо на поверженного Рэта. Страшно испугавшись, он схватился за борт и в следующий миг – плюх!

Лодка перевернулась, и он оказался в реке.

Боже мой, какой холодной была вода, какой ужасно мокрой! Как она звенела у него в ушах, когда он погружался всё глубже и глубже! Каким ярким и приветливым показалось ему солнце, когда он, кашляя и отплёвываясь, вынырнул на поверхность. И каким ужасным было его отчаяние, когда он почувствовал, что снова тонет! Но тут чья-то лапа крепко схватила его за загривок. Это был Рэт, и он явно смеялся. Мол прямо-таки чувствовал, как смех Рэта спускался по его лапе и переходил из неё в его, Мола, шею.

Рэт схватил весло и сунул его кроту под мышку. Потом то же самое он проделал с другой стороны и, плывя сзади, стал подталкивать своего беспомощного друга к берегу. Наконец, вытащив из воды, он усадил этот мягкий и податливый комок страданий на землю.

Когда Рэт слегка обтёр крота и выжал из него воду, он сказал:

– А теперь, старина, давай рысцой. Туда-сюда. Пока не согреешься и не обсохнешь. А я попробую достать со дна корзинку.

Так что несчастный Мол, мокрый снаружи и сгоравший от стыда изнутри, носился по берегу до тех пор, пока шуба его окончательно не высохла. А тем временем Рэт снова бросился в воду, перевернул лодку, подогнал своё плавучее имущество к берегу, прыгнул за корзинкой и с трудом вытащил её на сушу.

Когда всё было готово к отплытию, Мол, слабый и подавленный, занял место на корме лодки и по дороге домой сказал низким, срывающимся от волнения голосом:

– Рэтти! Мой великодушный друг! Прости меня за глупое и неблагодарное поведение. Моё сердце готово остановиться, когда я думаю о том, что из-за меня могла пропасть такая прекрасная корзинка. Правда, я был настоящим ослом! Теперь я это понимаю. Сможешь ли ты всё забыть и простить меня? Позволишь ли, чтобы всё вернулось на круги своя?

– Всё в порядке! Я на тебя не в обиде! – весело ответил Рэт. – Что такое немного вымокнуть для водяной крысы? В году я больше дней нахожусь в воде, чем на суше. И перестань об этом думать. Кстати, я считаю, что тебе некоторое время стоит пожить у меня. В моём доме всё просто и обыкновенно. Совсем не так, как у мистера Тода, впрочем, ты его дома ещё не видел… Тем не менее я постараюсь сделать всё, чтобы тебе было удобно. И грести тебя научу. И плавать. И ты будешь держаться на воде не хуже, чем любой из нас.

Мол так был тронут его добротой, что от волнения даже потерял дар речи, а потом лапой смахнул с глаз несколько слезинок. Но Рэт тактично отвёл взгляд в сторону. И вскоре хорошее настроение вернулось к Молу, так что он даже смог прямо высказать паре куропаток, которые со смехом обсуждали его мокрый костюм, всё, что он о них думает.

Когда друзья вошли в дом, Рэт сразу же разжёг огонь в камине и усадил Мола в кресло перед ним. Потом он принёс кроту халат и шлёпанцы и до ужина рассказывал ему всевозможные речные истории. Подземному жителю Молу все эти истории показались невероятно захватывающими. Он узнал о плотинах, о внезапных наводнениях, о прыгающих щуках, о пароходах, с которых в воду летели тяжёлые бутылки, причём не исключено, что бутылки бросали не только с пароходов, но и сами пароходы. Узнал Мол и о цаплях, о том, что они, представьте себе, чересчур разборчивы в выборе собеседника. Узнал о приключениях в водосточных канавах, о ночных рыбалках с выдрами, в частности с Оттером, а также о путешествиях на дальние луга с барсуком Баджером. Ужин тоже был исключительно приятным! Но после него Мол вдруг почувствовал, что его ужасно клонит ко сну, и тогда заботливый хозяин повёл его вверх по лестнице в лучшую свою спальню, где крот вскоре положил голову на подушку и впал в состояние сладостного покоя и умиротворения, зная, что его новоприобретённый друг Река легонько постукивает волной по подоконнику.

Для освободившегося от забот Мола день этот был всего лишь одним из множества подобных дней, которые становились всё более длинными и наполненными по мере того, как лето двигалось вперёд, к своей вершине. Мол научился плавать и грести и теперь уже с радостью входил в бегущий поток. А ещё, прикладывая ухо к стебелькам тростника, он научился порой улавливать то сокровенное, что постоянно нашёптывает им ветреный ветер.

Одним прекрасным утром Мол вдруг сказал:

– Рэтти, я хочу попросить тебя об одолжении.

Рэт сидел на берегу, напевая песенку. Он только что сам её сочинил и был так ею занят, что не замечал не только крота, но и вообще ничего вокруг. С самого раннего утра он плавал в реке вместе со своими приятельницами утками. И когда утки вдруг встали на головы, как это порой делают утки, он поднырнул под них и стал щекотать их шеи, а точнее, те места, которые могли бы быть подбородками, если бы утки эти подбородки имели. Щекотка не слишком понравилась уткам. Они тут же стали выскакивать на поверхность, сердито кричать на Рэта и возмущённо трясти пёрышками, поскольку невозможно сказать всё, что ты думаешь, пока твоя голова находится под водой. Наконец утки начали умолять его уйти и заняться делами, а им не мешать делать свои. Тогда Рэт вылез на берег и, усевшись на солнышке, сочинил про них песню, которую так и назвал: