Ветер с океана - Страница 29

— В субботу готовься к вечерку, — сказал он однажды Мише, забежав к нему на минутку. — Пригласительные билеты у меня в кармане. Нейлоновая рубашка у тебя есть? Без нейлоновой моряку нельзя, принесу свою. И галстук сменим, твой не смотрится. Чтобы в шесть был дома!

На другой день перед тем как идти к Мише, Шарутин заглянул на квартиру к Тимофею. Сергей Шмыгов, закончив свой, как он всем называл, «сухопутный ремонтный срок», уходил в океан на «Ладоге» Доброхотова. У Тимофея на столе стояла водка, кувшин кваса и разная закуска. Сам Шмыгов был уже изрядно навеселе, у Тимофея от выпитого тоже раскраснелось лицо. Между Тимофеем и Шмыговым сидел паренек лет восемнадцати — с первым пушком на румяном лице, застенчивый, угловатый.

— Мой моторист, Костей зовут, знакомься, — важно сказал Шмыгов. — Отчество тоже есть, даже и фамилия, только это для отдела кадров, на судне величания ни к чему. Салажонок! Я его в мастерской нашел, обучил двигателю, теперь буду в моряки выводить. Жуткое дело, каким станет человеком! Ты меня знаешь, Паша, у меня слово — гиря. Теперь давай прикладывайся, и мы с тобой.

Шарутин не заставил себя вторично просить: Закусывая, он показал на Костю — тому ничего не налили:

— А моториста почему обходят?

— Нельзя, — строго сказал Шмыгов. — Пока две тонны морской волны не выхлебает, хмельного не разрешу. Так и меня батя когда-то учил: «Испей досыта соленой водички, там можно и на водочку приналечь».

— Сегодня уходите? — спросил Шарутин.

— Завтра утром. И Тимофея возьму, пусть посмотрит каюту стармеха. Двоим там не лечь, а сидеть могут с полдюжины.

— Прогноз на завтра неважный, — предупредил Шарутин. — С запада накатывается ветерок. Как бы вам на денек не задержаться.

— Завтра уйдем! — уверенно сказал Шмыгов. — Ведь послезавтра что? Понедельник! Чтобы такой старый морской волк, как Борис Андреевич, в понедельник вышел? Да ни в жисть! Теперь слушай мой наказ, Тимоха, — обратился он к Тимофею. — Два пункта. Исполнение обязательное. Первый. Чтобы к моему приходу обженился с Анной. Ставлю тебя в известность: сегодня утром, тебя тогда не было, поставил ей ультиматум: либо пусть съезжает на другую квартиру и живет там сама по себе, либо прекратит издевательство над тобой.

Тимофей даже побелел от огорчения.

— Какие издевательства, побойся бога, Сережка!

— Пусть выходит за тебя. Так и приказал: к моему возвращению из рейса чтобы забраковались. И добавил: говорит тебе, Анна, Сергей Шмыгов, а слово Шмыгова веское — по пуду буква.

— Сколько вы о вашей соседке рассказываете, а я ее ни разу не видел, — сказал Шарутин. — Какая она все-таки из себя?

— Уже говорил тебе — невредная. Кто говорит, даже красивая. В общем, все на месте, что требуется. Тимофею будет жена подходящая.

— Что же она ответила на ультиматум? — полюбопытствовал штурман.

— Смеялась. Что с нее возьмешь? Сказала: что-то Тимофей мне пока не объяснялся. Короче, Тимоха, бери быка за рога, а корову за бока. Завтра объяснись: хочу тебя, Анна, и точка на твоей одинокой судьбе. По-другому говорить запрещаю.

— Подсуропил ты мне, Сергей! — Тимофей все качал головой. — Чтобы так разговаривать с ней!

— Только так. Шмыгов друга в беде не оставит, это знай твердо. Теперь второе. Готовься ко второй перемене судьбы. В следующий рейс возьму тебя с собой. Хватит землю топтать, сделаю из тебя моряка.

— Да у меня голова кружится, чуть волну увижу! И плавать не умею. Какой из меня моряк?

— Неважно, что голова кружится и что не плаваешь. Научим. Тебе скоро жену содержать, а у нее дочь подрастает. Не на сухопутные же свои барыши! И потом знай: я к тебе второй год присматриваюсь. Будет из тебя моряк!

Шарутин выпил еще рюмочку и пошел к Мише. Нейлоновая рубашка, принесенная штурманом, пришлась Мише впору. Штурман сам вывязал другу галстук. Миша покрасовался перед зеркалом.

— Аполлон! — восторженно воскликнул Шарутин. И уже обыкновенным голосом добавил: — Хватит вертеться перед зеркалом, а то сам в себя влюбишься. Был такой печальный случай в древности с неким Нарциссом, хорошего ничего не получилось.

Праздничный вечер с танцами был устроен в клубе вагоностроительного завода. Миша с Шарутиным на торжественную часть опоздали, а к танцам успели. Миша встал в стороне и осматривался, все были незнакомые, он уже стал досадывать, что согласился пойти в клуб. Шарутин, пропавший в толпе, привел к нему Катю.

— Танцуйте, дети мои, — сказал он великодушно. — Уступаю тебе, Миша, первенство и не требую за это чечевичной похлебки, как сделал в старину один известный исторический деятель. Но второй танец мой, помни это.

Миша танцевал плохо, но Катя с таким увлечением кружилась, что его неумение не мешало. Она очень рада с ним встретиться, о том совместном воскреснике у нее остались самые лучшие воспоминания. У них в клубе часто бывают вечера, она приглашает Мишу приходить. В дни, когда нет танцев, показывают кинокартины, тоже захватывающе интересно.

Первый танец закончился, и Катю перехватил Шарутин. По залу шла Анна Игнатьевна, Миша пригласил ее на танец.

— Век вас не видел, — сказал он, танцуя.

— Всего три недели, — поправила она весело.

— Неужели три только недели? Как же медленно шло время!!Вы не заметили?

— Нет, не заметила. У меня время всегда идет одинаково. А вот у Кати, с которой вы только что танцевали, время тоже замедлилось, она с нетерпением ждала этого вечера. И она часто вспоминала, как вы хорошо с нами работали. Мне кажется, вы произвели на нее впечатление.

— Мне это все равно, — сказал он равнодушно. — Я о ней не думал. Другая у меня на уме.

— У вас есть другая девушка? — сказала Анна Игнатьевна с сожалением. — Жаль Катю, она огорчится. А почему вы не привели с собой свою подругу?

— О вас я думал! С того дня, как повстречались у памятника, все о вас думаю. А когда вы посмеялись надо мной на воскреснике, так особенно!

Анна Игнатьевна попыталась освободиться, он не пустил. Танец был в разгаре.

— Почему вы меня не уважаете? — сказала она с упреком. — Чем я заслужила такое обращение?

Он смешался.

— Вот еще — не уважаю! Нет, серьезно — очень думал о вас.

Музыка кончилась. Анна Игнатьевна быстро отошла. Настроение Миши вконец испортилось. Катю окружили заводские пареньки. Шарутин опять где-то пропал. «К чертовой матери, — думал Миша, — наплюю на все и потопаю домой, нечего мне делать на чужом празднике.» Он пошел к выходу.

В вестибюле Анпилогова принимала от гардеробщицы пальто.

— Надо бы докончить разговор, Анна Игнатьевна, — подойдя к ней на улице, сказал он с угрюмой вежливостью. — Кстати, провожу. Ночью небезопасно, сами знаете.

Она кивнула головой. Несколько шагов они прошли молча. Потом он заговорил. Что она имеет против него? Слова его всегда мягкие…

Она сказала с досадой:

— Да не в словах дело. Вы нехорошо на меня смотрите.

— Смотрю, как на всех женщин.

— Именно. Как на всех женщин, за которыми ухаживаете. Для ухаживаний я вам не гожусь.

Нет, он и не думал за ней ухаживать. Ухаживания ему не по характеру. Пережиток, смешной в век равноправия. У мужчин с женщинами сейчас норма — договоренность, а не ухаживания. Он к ней — ты мне нравишься, давай встречаться. Она ему — можно встречаться или — не хочу, проваливай поздорову. И всё. Идеальная простота.

— Та самая простота, которая хуже воровства.

Он с насмешкой посмотрел на нее. Идеалов ищете? Между прочим, в любви и воровство — законно. Поцелуй украдкой, а если серьезное свидание, так запершись, по принципу: бог послал, никто не видал, а кто видел, тот не обидел.

— Это не мой принцип. Я женщина старой школы.

— Где вы, кстати, живете?

— Уже надоело провожать?

— Приятно идти, хочу продлить удовольствие.

— Живу в бывшем доме.

— Почему в бывшем?

— Разрушен очень. Третий год обещают приступить к восстановлению и третий год откладывают.

С проспекта Победы свернули на Кутузовскую. Анна Игнатьевна сказала, что с завода обычно возвращается этой дорогой. По зеленой, в цветах, Кутузовской прогуливаешься, как по саду. Миша согласился: улица хорошая, хотя на ней ни магазинов, ни кафе — для веселья такие улицы мало пригодны, а к прогулкам располагают.