Ветер над яром (сборник) - Страница 73

В предложенной Алексом расшифровке просматривается какая-то система. Даже если и он, и нейрокомп накуролесили, то весьма своеобразно… В самом деле, разница между нашим, сегодняшним уропи и тем, который будет через тысячу лет, никак не меньше, чем между церковнославянским и нынешним языком… Так что трудно предположить, что мы все понимаем так однолинейно, что наши запросы для Конуса означали именно то, что мы в них вкладываем. И вообще сам факт прорыва сквозь время означает слишком многое… Слишком многое… И совсем не хочется думать, что действительно это может оказаться простым стечением обстоятельств…

Легкая волна внимания прокатилась по залу — появился Алекс. Не вставая, Даня подхватил ближайший стул и поставил рядом. Сойер, слегка встрепанный, пробрался и плюхнулся на сиденье. Даня за эти дни неплохо выучил мимику своего коллеги и спросил встревоженно:

— Что еще произошло?

— Пока — ничего особенного… Но может. У нас там при голосовании появился один неприятный момент… Из-за нас с тобой, кстати. Но это потом. Смотрел мои наброски?

— Смотрел… И кое-что сам прикинул… А ты пока подготовь программу перевода на твой “вариант”. А то очень похоже, что они гнали про Ерему, а мы спрашивали про Фому.

Наступили редкие и счастливые минуты, когда полуслова, намека, взгляда оказывается достаточно, когда трепетная, полупрозрачная догадка твоя в неуловимый миг крепнет, подхваченная пониманием друга, когда внезапным словом раскрываются неведомые возможности, и все то, что мертвым камнем лежало на долгих и трудных дорогах, оборачивается понятным и постижимым. Не коллективное творчество — каждый сам творец — но как бы взаимораскачка сознаний, прорыв в новые области понимания… Несколько раз к ним подходили, обращались, склонялись, но Кружкин только отмахивался, не впускал в сознание, а Сойер и вовсе изображал глухонемого. Наконец, пришел сам профессор Чернин, и хотя Даня собрался просто-напросто отмахнуться от него, как от всех остальных, номер не прошел. Чернин встряхнул забывшегося Даню, и тот заявил:

— Очень хорошо, что вы сами подошли. Нужно совершенно срочно дать несколько запросов на Конус. Дайте нам канал, — он посмотрел на свои листки, исчерканные быстрым неразборчивым почерком, — через три минуты.

Почему-то такая просьба показалась совсем не удивительной. Профессор Чернин только встретился взглядом с Коваль-Крюковым, старшим здесь по должности и самым большим авторитетом. Тот согласно наклонил голову, и профессор Чернин дал команду операторам подготовить ручной ввод.

Ничего этого, кстати, Даня не видел и видеть не хотел. Дописал запросы, все отчетливее ощущая их системность, а затем повернулся к пульту.

Алекс запустил программу перевода через вариантную систему. Выждав несколько секунд, Даня пробежал по клавишам дисплея, набирая вопрос:

— Устойчива ли наша с вами общая реальность?

Более или менее глубоко пока что понимал его только Алекс: они вместе подготовили этот вопрос, основанный на внезапной и отчетливой догадке о том, что сквозь века, от сегодня и до того дня, когда уйдет в полет Конус, существует один непрерывный путь развития, одна Реальность. Но устойчива ли она? Может быть, условия сложатся так, что развитие пойдет по другой модели? Сколько по-настоящему случайных причин приводят к изменениям пути? Для людей на Конусе все уже прошло по единственному варианту, как непрерывная цепочка случайных и закономерных событий, составляющих их историю. От, скажем, начала эры разоружения до первых внепространственных полетов… Но для жителей последнего лета двадцатого века такой цепочки еще нет. Есть не История Будущего, а некоторая вариантность. И ее осуществление зависит, возможно, от Контакта, от действий людей в момент выбора, от действий “стрелочников”. Возврат Корабля в прошлое, Контакт с ним — это нарушение обычного исторического детерминизма, нарушение линейного хода истории, когда каждое отдельное действие оказывается соотнесенным с миллиардом действий всех остальных землян.

Есть некоторая временная петля, некоторая возможность развития. Те, кто обнаружил Конус, кто вступил с ним — в контакт, уже находятся внутри этой петли, этой реальности. Правда, им только кажется, что они видят цель, видят будущее — на самом деле Конус невидим, непроницаем, можно только ощутить его присутствие, но не больше. Мы от него получаем только то, что они пожелают нам сообщить. И если они отвечают на наши вопросы, то лишь потому, что эти вопросы укладываются в единственную для них схему реальности.

Но если Даня догадывается об этом уже сейчас, то — поскольку он уже вступил в их реальность, — они не могут не знать точно, единственна ли их реальность, устойчива ли она, и что именно может вызвать ее распад. И если Даня и Алекс докажут свою правоту, может оказаться, что реальность неустойчива и является одним из результатов Контакта. Если они правы, то реальность, та петля, дальней вестью которой является Конус, просто замкнется и останется в стороне от нового пути истории. Да, именно так: тысячелетняя петля выпадет из непрерывности Истории. В материальном мире останутся предметы, созданные за тысячелетие. Но люди, которые придут после, не будут ничего знать ни о происхождении, ни об устройстве и назначении всего великого множества этих вещей.

Люди будут заниматься своими большими и маленькими проблемами и удивляться обилию непонятных вещей, которых, правда, от поколения к поколению будет становиться все меньше.

Может быть, останутся только знания, может быть, будут прочтены некоторые записи — но все это будет не единая система, определяющая поведение людей, а схоластика и мифы, удивительные картинки поэтической фантазии неведомых поколений. Постепенно все это перекочует в разряд преданий, ритуалов, мифов, верований — пока не исчезнет совсем.

Не заметив “развилки”, люди как бы начнут жизнь заново и будут уверены, что никогда связь времен не прерывалась и прерываться не могла, что не происходило и не могло произойти нечто, не соответствующее представлениям о линейном детерминизме. Кое к чему из непонятного просто привыкнут, кое о чем забудут, не будут замечать, а кое-чему “найдут” свое объяснение… Это будет не реальность, не петля, а мир, и он будет развиваться, двигаться по своим внутренним законам до того дня, когда вновь окажется на развилке, на нижнем краю очередной петли вероятностей. И тогда — быть может, не ко всем — придет свой конус (или шар, или что-нибудь еще), знаменуя некоторую возможность… Не ко всем, скорее всего — лишь к некоторым, к стрелочникам, даже если им будет казаться, что это все — глобально и единственно возможно… Возможно, это и есть образ развития с тех самых времен, когда объективные законы уткнулись в субъективные пределы? С тех пор, видимо, когда впервые создалась вероятность полного уничтожения мира…

А если Даня и Алекс неправы, если реальность устойчива, если нет никакой петли вероятности, то нет и никакой ценности субъективных, личных усилий. Можно делать что угодно или вообще ничего не делать — Будущее все равно предопределено: что бы ты ни натворил, все будет в порядке.

Правы они или нет в любом из своих предположений? И может ли вестник из будущего показывать, насколько он зависим или насколько независим от происходящего сейчас?

…Звездочка на вершине Конуса несколько раз изменила свой цвет. Спустя мгновение высветилась надпись на дисплее: “Ответа не будет”.

Казалось, в зале не стало никого — такая вдруг наступила тишина. И только ровный голос синтезатора повторил трижды на международных языках короткую фразу, никогда прежде не поступавшую с Конуса. Не отрицание или подтверждение, не просьба перефразировать запрос, не объяснение…

Возможно, именно в этот момент Даня по-настоящему почувствовал, насколько случайно появление Конуса именно в том месте — одном из трех на всей планете, где сейчас возможно его обнаружение, возможен Контакт… И с ужасом подумал, что это произошло вопреки намерениям и желаниям Конуса… Оптимальность событий… Но там должны знать по крайней мере, что такое возможно, что вместо планируемого броска к тридевятой галактике очутятся в своем прошлом. Что какой-то из их Кораблей очутится на развилке, на нижней границе реальности… Должны знать, потому что Даня это придумал — а он в одной с ними реальности, и такая мысль не могла испариться…