Ветер над яром (сборник) - Страница 48

Часов пять, как и положено любознательному туристу, Гюнтер потратил на знакомство с южной половиной города. Глазея на достопримечательности, щелкая фотоаппаратом, короче, ведя себя глупо и настырно, он пытался приставать к редким прохожим с расспросами, но дальше односложных ответов, как пройти на какую-нибудь улицу, дело не шло. Прохожие избегали праздной болтовни. Не лучше дело обстояло и в барах, закусочных и магазинах. Конечно, не так, как у госпожи Баркет, но все же… Гораздо проще было бы предъявить удостоверение частного детектива и за соответствующее вознаграждение получить информацию. Но условие охотника связывало ему руки И все же кое-что Гюнтер выяснил, хотя “к делу о коте в мешке” это не относилось. Так, неожиданно для себя Гюнтер узнал, что город действительно посетила божья благодать. Конечно, он отнесся к этому скептически, но полностью сбрасывать со счетов не спешил, приняв к сведению. Что-то за этим скрывалось и, несомненно, сказывалось на жизни города, в чем он успел убедиться на самом деле. Но стоило Гюнтеру копнуть поглубже, пытаясь выявить истоки такого повышенного интереса горожан к мистике, как он наталкивался на глухую стену: собеседник замыкался, полностью обрывая все нити разговора.

Историю пришествия в Таунд “божьей благодати” поведал Гюнтеру хозяин пивного подвальчика, несомненно глубоко набожный человек — на полстены его заведения висело распятие с горящей под ним лампадкой. Рассказывал он красноречиво, с той задушевной отрешенной грустью, которая свойственна безоговорочно верующим людям. По его словам, о пришествии в город “божьей благодати” еще за неделю до ее посещения объявил с амвона преподобный отец Герх. Поздним пасмурным вечером тучи над городом разбежались во все стороны, и на открывшемся небосводе святым знамением воссиял крест. В тот же момент в церкви сами собой зажглись свечи, под куполом запорхали херувимы, неземными голосами вознося песнь господу и осыпая верующих вечно живыми цветами из райского сада.

Хозяин пивной принес и показал Гюнтеру один из цветков, уже полгода стоявший в вазе без воды. На неискушенного в ботанике Гюнтера цветок произвел странное впечатление. Ничего подобного ему видеть не приходилось. Пять больших лилово-розовых лепестков на голом длинном стебле словно светились в полумраке подвальчика. Несомненно, цветок был живым, лепестки прохладными и бархатистыми, хотя ни пестика, ни тычинок не было, и от цветка до одурения несло ладаном.

Одновременно с песнопением в церкви по городу прошло шествие призраков всех святых. И ставили они на домах неверующих кресты, и было это знаком божьего заклятия, если заблудшие не вернутся в лоно церкви. И много чад господних вернулось в паству, и преподобный отец Герх снял с них заклятье, окропив святой водой… Хозяин погребка вспомнил и уже известное Гюнтеру происшествие с богохульником аптекарем Гонпалеком и его чудесное исцеление. Возможно, он перечислил бы еще с десяток подобных чудес, но тут Гюнтер неосторожно спросил его о том, что же сталось е “божьей благодатью” и куда она подевалась. И тогда хозяин погребка замолчал настолько долго и красноречиво, что Гюнтеру ничего другого не оставалось, как допить пиво, поблагодарить и уйти.

В магазине детского питания Гюнтеру повезло больше. Представившись перезрелым отцом, ожидающим первенца, он получил массу рекомендаций. Владелица магазина, пожилая дородная матрона, знала наперечет всех детей города, знала, кто чем болеет, кого чем лучше кормить, когда это нужно делать. Гюнтер, прилежно переписывая ее рецепты в блокнот, для вида переспрашивая латинские названия местных трав, осторожно выведал, что никто из покупателей лишнего не брал, а жители города, не имеющие детей, магазином не пользовались. Это было уже кое-что. Словоохотливая матрона, несомненно, была кладезем всех сплетен города, но спешить с расспросами, наученный горьким опытом предыдущих разговоров, Гюнтер не стал. Впрочем, и вклиниться в нескончаемый словопоток хозяйки магазина оказалось не так просто — только с третьей или четвертой попытки, пообещав еще раз непременно зайти, он смог вырваться из магазина и продолжить знакомство с городом. Посещение еще нескольких магазинов, кафе, баров и нудный разговор с уличным торговцем жареными каштанами и кукурузой, из которого слова приходилось тащить чуть ли не клещами, ничего к уже известной информации не добавили.

Гюнтер чувствовал себя настолько уставшим и выпотрошенным пустопорожними разговорами, что невольно пожалел о почти впустую потраченном времени и забитой досужей информацией голове, когда, наконец, добрался к госпиталю святого Доменика. Именно отсюда похитили младенцев. На всякий случай Гюнтер сфотографировал три окна родильного покоя на втором этаже с новыми решетками между рам. Окна находились на высоте шести-семи метров от земли, карниза под ними не было, и трудно было предположить, что похищение произошло именно через окно, хотя оба свидетеля — сиделка и дежурный врач доктор Тольбек настаивали на этом. Исходя из их показаний, преступление произошло после полуночи, где-то между ноль пятнадцатью и ноль сорока, но в течение не более пяти минут. Доктор Тольбек совершал предписанный распорядком обход, зашел в палату, где содержались новорожденные, и обнаружил спящую сиделку. Он разбудил ее, вызвал в коридор и сделал выговор. Именно на это время палата с новорожденными оказалась без присмотра.

Затем доктор Тольбек продолжил обход, а сиделка вернулась на свое место. И тотчас из палаты раздался ее душераздирающий крик, разбудивший не только всех в госпитале, но и жителей соседних домов. Доктор Тольбек вбежал в палату и увидел лежащую на полу без сознания сиделку. Одно из окон было распахнуто настежь, порывы холодного ветра раскачивали створки, мелкая морось дождя размывала по подоконнику странные полосы грязи. Первым делом доктор Тольбек быстро подошел к окну и закрыл его. И только затем обнаружил, что нет детей. Вначале он сильно растерялся, не зная, что ему делать. Снова распахнул окно, оглядел всю улицу, перевесившись через подоконник, но ничего не увидел. Тогда он взял себя в руки, закрыл окно и принялся приводить в чувство сиделку. Прибывшая на место происшествия полиция не обнаружила никаких следов, кроме размазанных по подоконнику халатом доктора Тольбека полос грязи. По заключению экспертизы (лист дела сорок шесть) грязь представляла собой обыкновенную городскую пыль с примесью таундита — камня, пошедшего четыре века назад на устройство мостовых города и получившего в его честь свое название. Обнаруженный здесь же небольшой кусочек дерева оказался веточкой омелы и также не давал никакой зацепки.

Гюнтер подумал, что следовало бы более тщательно допросить сиделку — просто от вида раскрытого окна и исчезнувших детей не падают в обморок с душераздирающим криком. Она несомненно что-то видела. Впрочем, может, именно так ее и допросили, но показания, едва начавшись, прерывались на двенадцатом листе.

Гюнтер осмотрел с улицы зарешеченные окна. О прыжке похитителя с шести-семи метров на мостовую с тремя младенцами думать не приходилось. Лестницу, подъемный кран и им подобные приспособления несомненно мог бы заметить доктор Тольбек. Вариант подъема похитителя на крышу тоже был невозможен. Чересчур крут был скат крыши, выложенной старинной черепицей из обожженной глины и, слишком уж выдавался ее край над стеной дома. Кроме того, позеленевшая от вековой плесени черепица в дождливую погоду несомненно становилась ослизлой, и тогда вся крыша превращалась в подобие детской ледяной горки.

И все же что-то вертелось в голове у Гюнтера, какие-то догадки, неясные ассоциации. Но вырисоваться в что-то определенное им мешал гудящий фон переполнивших голову сплетен. Только почему-то подумалось, что будь у госпиталя третий этаж и располагайся родильный покой там, похитителю было бы еще проще.

Гюнтер настолько вжился в город, в его безлюдные улицы, пустовавшие магазины, бары, закусочные, что, когда вернулся обедать в “Звезду Соломона”, его просто-таки поразило обилие посетителей. В помещении стоял рокочущий гул голосов, табачный дым (вентилятор в ресторанчике почему-то отсутствовал) слоями висел в воздухе, и, рассекая эти слои, между столиками сновала знакомая Гюнтеру официантка. Публика подобралась самая разношерстная: от молодых людей в черных комбинезонах до священника в углу. За некоторыми столиками имелись свободные места, но подсаживаться в чужую компанию означало вступать в разговор. А разговорами Гюнтер был уже сыт. Теперь ему хотелось просто есть. Поэтому он выбрал столик в центре зала, за которым сидел благообразный старик с огромными бакенбардами. Одет он был как на прием к принцу Уэстскому — черный смокинг, белоснежная манишка, стоячий воротничок стягивал широкий черный атласный бант, на голове плотно сидел лакированный цилиндр. Положив ладони и подбородок на крюк зонтика-трости, старик задумчиво созерцал пустую поверхность стола.