Ветер над яром (сборник) - Страница 110

В хате стало совсем темно и тихо. Странный ветер подул на Караваева от печки — сырой и холодной, с запахом плесени и старости. Федора Ивановича пробрал озноб, он сжался, ожидая какого-то наказания. Однако услышал только голос:

— Мы последние хранители фонда, подсудимый, мы уходим в вечность и давно ищем себе замену, приглашая сюда ваших соотечественников, но ни один из них не выдержал экзамена. Как и вы…

Караваев сглотнул ставшую горькой слюну.

— А что я должен был делать?

— Наверное, не воровать, Федор Иванович, — с усмешкой произнес невидимый собеседник. — Что вы думали делать дальше с фолиантами?

— Как что? — удивился Караваев. — Продавать. Тем, кому они нужны.

— Вам они были не нужны?

— Мне?

— Именно вам, Федор Иванович?

— Чего нет, того нет. А вот деньги — другое дело, гражданин судья, деньги были нужны. Поиздержался я. Почти две с половиной тысячи долга было. Все занимал у товарищей, как получил квартиру, — то на мебель, то на кафель, то на одежду.

— Но вы же работали. Неужто на заработанные деньги не могли прожить?

Караваев засмеялся.

— На зарплату жить? Не смешите, гражданин судья. Плохо вы нашу жизнь знаете. На зарплату просуществовать можно, а чтобы купить что-то стоящее — нет, я пробовал.

— Значит, плохо работали, Федор Иванович, если мало денег получали. Впрочем, нет смысла говорить об этом. Что думает защита?

— Граждане судьи! Я хотела бы заметить, что у всякого народа существуют свои обычаи и нравы, и никуда от этого не деться. Подсудимый не выдержал экзамена, зачем же его судить? Пусть идет своим путем, забыв о существовании фонда. Как и его товарищ, виноватый, может быть, больше, чем подсудимый. Предлагаю продолжать поиск хранителей в других временах. Наш суд не решит проблемы, а перевоспитать этих людей невозможно, хотя Караваев еще мог бы нам помочь.

“Интересно, видит ли она меня? — меланхолически подумал Караваев. — По голосу, приятная женщина, а может, и девушка. Вот бы посмотреть. Может быть, тогда и на Валентину смотреть не захотелось бы?

— Уважаемые коллеги! — продолжала невидимая защитница. — Поскольку мне было поручено защищать этого молодого, душевного человека, я изучила его биографию, прошла вместе с ним по всем, так сказать, ошибочным ступеням его биологического развития и пришла к выводу, что не он один в этом виноват. Практически во всех случаях его подталкивали на ошибочный путь другие: ложные друзья, недруги, которых у него на редкость много, сослуживцы, соседи. А он просто слабый человек и не может бороться с соблазнами. Давайте отпустим его, пусть подумает над тем, что сделал. И если вернется, значит не все еще потеряно.

Молчание, долгое и страшное.

Караваев сидел, обомлев, обливался потом и пытался разобраться в мыслях и чувствах, ища и не находя нужных слов.

— Хорошо, — раздался наконец голос судьи, скорее печальный, чем суровый. — У меня осталось несколько вопросов свидетелю.

Константин вскочил в хатенку, словно кто-то подтолкнул сзади. Щуря свои близорукие глаза, он сел на скрипучий стул.

— Вы покупали у Федора Ивановича Караваева, подсудимого, книги, иконы?

— Да, покупал.

— Давно знакомы с ним?

— Еще со школы.

— Зачем вы покупали у него выкраденные из Всегалактического фонда книги?

— Во-первых, я не знал, что они из фонда, на них ведь нет штампа, а во-вторых, кто вы такие, чтоб задавать мне вопросы в таком тоне?

Стена хатки вдруг словно провалилась наружу, в провале выросла жуткая черная фигура, на мгновенье вспыхнули страшные огненные глаза, и Константин, а вместе с ним и Караваев, едва не закричали. Стена вернулась на место.

— Итак?

— А чего? — забормотал Константин. — Я ничего… только чтобы перепродать и заработать деньги.

— Сколько вы заплатили Федору Ивановичу?

— Разве это важно, гражданин судья? Вы же понимаете, что они стоили намного дороже.

— Хорошо, сколько вы на них заработали?

— Почти тысячу рублей. Девятьсот тридцать, если быть точным.

— Но ведь вы обещали говорить суду только правду, — вмешалась женщина.

— Да, да, — испуганно произнес Константин. — Две тысячи семьсот тридцать три рубля.

— И это все? — голос судьи подобно грому прокатился по этой темной, пахнущей нежильем комнатенке.

— Все, — упавшим голосом сказал Константин и встрепенулся. — Можно еще пару слов? Но ведь мы с ним, можно сказать, благородное дело делали. Какая польза от вашего фонда в этой глуши? Никакой! А мы дали мертвому, запыленному хламу жизнь! Без человека они мертвы. Разве вы не согласны со мной?

— Не согласны, Константин Степанович. Этот фонд — запас на случай… исчезновения вашей цивилизации, и хранить его надо до тех пор, пока не исчезнет угроза.

Караваев похолодел.

— В войне? Да? Ядерной? Будет в-война, да?

— Вы, люди, можете уничтожить себя и без войны. — В голосе говорившего выплеснулась вдруг жуткая тоска, так что Федор Иванович весь покрылся ледяными мурашками.

— Понимаю…

— Чепуха! — заявил Соколов. — Не надо нас пугать экологией. Жили и жить будем. Сами-то небось не без греха, раз соорудили фонд для всей галактики. Не так? Другие-то цивилизации давно загнулись, наверное? Вот вы и сидите здесь, прячетесь.

Караваев слушал Соколова и ему становилось все страшнее и страшнее.

— А вы что думаете, Федор Иванович? — женский голос заставил его очнуться.

— Н-не знаю, — прошептал Караваев. — Не думал… Это неправда… отпустите меня, я больше не буду, честное слово.

— Слизняк! — сплюнул Соколов. — Они уже полутрупы, хранители эти. Что они могут с нами сделать? Пошли отсюда.

Очнулся Караваев в кабине машины. Мимо бежала стена леса, промелькнул щит с надписью “Аэропорт”. Федор Иванович притормозил, оглянулся и вдруг увидел на заднем сиденье машины Костю Соколова. Тот в полудреме чему-то улыбался. Рядом лежала увесистая связка украденных книг с золотым тиснением на корешках. В руках Константин осторожно держал небольшую черную книжицу, на обложке которой четко читалось слово “Дело”.

“Да что ж это такое, в самом деле? Зачем все это? — в ужасе подумал Караваев и резко ударил по тормозам.

Соколов, очнувшись, испуганно спросил:

— Ты что это, Федор? Что случилось? С машиной что?

— Да ничего! — резко сказал Караваев. — Откуда? — кивнул он на книги.

— От верблюда, — полное лицо Соколова расплылось в довольной улыбке.

— Из… фонда? — не поверив, спросил Караваев.

— А то откуда же? Пока ты там мучился да отнекивался, я кое-что разнюхал. Хо-о-рошая, знаешь, избушка, фонд этот, зо-ло-тая, — лет на сто хватит. Я как увидел ее прелести, едва с ума не сошел! Клад в энной степени. А этих хранителей можешь не бояться, если бы они могли что-нибудь с нами сделать, не устраивали бы этот идиотский суд.

— Как ты оказался возле избушки?

— Выследил, конечно. — Соколов снова ухмыльнулся. — Узнал твое расписание и поехал, Борька подбросил, не зная, куда и зачем везет.

— Но ведь суд, Костя… — простонал Караваев. — Ты понимаешь, о чем шла речь? Не о нас — о жизни на Земле! И фонд этот создан на случай, если…

— Слушай, Караваев, не бузи, надоел.

— Но суд… Неужто он ничего тебе не дал? — в голосе Караваева прозвучало отчаяние. — Или горбатого могила исправит?

— Су-уд! — издевательски протянул Соколов. — Этот суд, Федя, для нас не указ. Кто они такие? Чужие твари, неизвестно для каких целей построившие этот… фонд, откуда тебе известно, что они бескорыстны? Чушь, нет в мире бескорыстия и честности, все потихоньку тянут к себе, такова человеческая природа, и никаким пришельцам ее не переделать. Понял? Забыл, что ли, свое высказывание: “Все, что плохо лежит, — мое”? Я его на всю жизнь запомнил, Федя. Молодец! Голова у тебя на месте, варит! Кстати, я там такой раритет, Федя, раздобыл, что ты свои волосы последние на голове вырвешь! Смотри, — Соколов потряс перед изумленным Караваевым черной книжицей. — Догадываешься, что это?