Ветер и вечность. Том 1. Предвещает погоню - Страница 4

Двери в кабинет были доверчиво распахнуты, так доверчиво, что ни один стервозник не смог бы подслушать, о чем говорят в эркере. Да и что за тайны могут быть меж блестящим кавалером и немолодой вдовой? Визит вежливости, не более того.

– В этом есть что-то извращенное, – признался Марсель, глядя на женщину, бывшую вечным материным кошмаром. – Вы угощаете меня сырами из Валмона, и мне придется это объяснять отцу.

– А надо ли? – уточнила графиня Савиньяк. – Никогда не считала чрезмерную обстоятельность достоинством.

– Надо! – твердо сказал Валме. – Хотя бы потому, что выражение лица Проэмперадора Юга будет невыразимым. Да, сударыня, это игра слов.

– Я оценила, – заверила сударыня. – Меня не удивляет, что вы сблизились с Рокэ, но почему вы еще раньше не спелись с Лионелем?

– Он был занят, мне такое никогда не нравилось. Если вы думаете, что я полюбил войны и дворцы, то ошибаетесь.

– Однако вы воюете и посольствуете.

– Я втянулся, – вздохнул наследник Валмонов, – но началось все, как тогда казалось, с безобидного развлечения. Сближение с Алвой на первый взгляд сулило прекрасное времяпрепровождение, а вот будущий Прымпердор Северо-Запада, надеюсь, вы мне простите варастийское произношение, не мог предложить ничего захватывающего. В нем не ощущалось роковой пресыщенности, он даже опасным не казался, дуэли не в счет, ведь Лионель дрался главным образом из-за вас. Я же, будучи сыном своего отца, не мог сказать про графиню Савиньяк хоть одно дурное слово и остаться после этого живым и не проклятым.

– Действительно, – вежливо согласилась означенная графиня. – Но сейчас положение несколько изменилось. Если для пользы дела вам понадобится что-то обо мне сказать, не стесняйтесь, только поставьте меня в известность.

– Это сопоставимо с угощением папенькиными сырами. Сударыня, я в самом деле явился с корыстной целью, но, если так можно выразиться, противоположного характера. Речь идет о его высокопреосвященстве и ее высокопреосвященстве, вернее, об их спешном отъезде в Олларианскую академию. Однако мне бы не хотелось повторяться, ведь вы наверняка что-то знаете и о чем-то думали.

– Таково мое обычное состояние, – не стала запираться собеседница. – С супругой Бонифация я все еще незнакома, но ее отъезд легко объясняется присутствием в Старой Придде маркизы Фукиано.

– Возможны и другие толкования. Обратите внимание, я перехожу к основной цели своего визита. Их высокопреосвященства будут вам весьма обязаны, если до увлеченных, гм, политикой дам дойдут некие слухи.

Марсель как мог многозначительно отправил в рот оливку. Собеседница слегка передвинула ложечку, давая понять, что ждет продолжения, и виконт продолжил.

– Мы как-то привыкли, – посетовал он, – что герцог Ноймаринен – запасной регент и прымпердор, а вот ее высокопреосвященства сразу заметила, что он маршал. Поверьте, она очень наблюдательна и предпочитает верить собственным глазам.

– Полезное свойство, хотя порой оно вступает в противоречие с общим мнением и… – графиня тоже угостилась оливкой, – и некоторыми умозаключениями.

– Именно это я и хотел сказать. – Виконт как мог изящно развел руками, которыми следовало немедленно заняться: небрежно остриженные ногти годились для бастионов и лодок, но не для посления. – Чтобы успешно умозаключать, нужно от чего-то оттолкнуться. В случае отсутствия берега приходится отталкиваться от бревен. Правда, бревна порой нападают.

– Порой нападают даже Рожи, – папенькина грёза отодвинула чашечку. – Я знаю, что вы с ними не в ладах, но была бы признательна за возобновление знакомства.

– С Рожей?! Хорошо, я возобновлю.

Ныне обитавшая в гайифской шкатулке маска тупо уставилась на горящие свечи. На первый взгляд она ничуть не изменилась, Валме сделал над собой усилие и взял золотую пакость в руку. Она была тяжелой, холодной и… и всё!

– А знаете, – сообщил виконт в ответ на пытающийся быть спокойным взгляд, – она издохла. По-моему, это просто прекрасно.

Графиня чуть улыбнулась. Восхитительная женщина, и такие странные сыновья, особенно Эмиль… То, что белокурому герою захотелось жениться на Франческе, не удивляет, но зарыться в войну и не писать?!

– Сударыня, – от возмущения Марсель чудом не сунул Рожу в вазу с соленым печеньем, – вы часто получаете письма от сыновей?

– Я чего-то о них не знаю?

– Скорее мне изменяет посольскость. Понимаете, она лучше всего проявляется в обществе людей не самых приятных и не самых умных. Алва считает это благословением великого Бакры, причем снизошло оно незаметно. Это могло произойти, когда мне открылось имя моего козла, но до конца я не уверен.

– Что ж, раз вам изменила посольскость, ведите себя как военный.

– Благодарю. – С графиней Савиньяк Валме, само собой, разговаривал и прежде, но это было не то! – Очень может быть, что нам с Готти предстоит встретить старость средь урготских дождей. Баата на моем месте дал бы понять, что он не жалуется, но наши фамильные ресницы оставляют желать лучшего. Подозреваю, именно поэтому у меня нет сестер – отец просто не мог себе такого позволить.

– Я читала письма принцессы Елены, – графиня вновь взялась за чашечку. – Робер Эпинэ был тронут до глубины души и собирался вернуть их девочке. Очень грустная история.

– Душераздирающая. К счастью, она в прошлом, и я надеюсь, ее высочество в конце концов обретет то или иное счастье. Сейчас же ее чувства все еще обострены, и она обеспокоена душевным состоянием госпожи Скварца, которая гостит в Урготе. Эта дама потеряла горячо любимого супруга и отчаянно нуждается в поддержке жениха, но он, увы, воюет и не склонен к эпистолярному жанру.

– Его младший брат тоже был не склонен, – задумчиво произнесла собеседница. – Тем не менее по возвращении от дриксов он написал мне подробное письмо. Видите ли, Лионель запретил своим «фульгатам» выпускать Арно из дома прежде, чем тот закончит послание.

– Это действенно! – восхитился Марсель. – Но, может быть, вам удастся воззвать к совести графа Лэкдеми? Госпожа Скварца вряд ли будет рада, узнав, что регент Талига запер командующего армией в чулане.

– Пожалуй… – Этой женщине как-то удавалось одновременно пить шадди и блуждать в неких туманах. – Но скрепленные совестью союзы мне не нравятся, для этого я была слишком счастлива в браке.

– Вы правы. – Бедная маменька… и еще более бедный папенька! – Особенно если совесть замешивают на слезах.

Проклятые рыбы смирно лежали на дне, чуть шевеля плавниками, зато морискиллы надрывались вовсю; похоже, в их щебете не было ни малейшей корысти, только лучше бы они заткнулись!

– Не стоит беситься, – Франческа поправила выбившуюся из-под сетки прядь, – это самый верный способ сделать неприятное невыносимым. Сядем.

– Только не здесь! – фыркнул Джильди и торопливо объяснил: – Я тут объяснялся, а Юлия кормила этих тварей. Видела бы ты, как они жрали!

– Я видела, – утешила вдова Муцио, огибая столик с рыбьей миской. – Зимний сад – любимое место Юлии; она считает, что ей идет пребывать средь дерев и журчащих струй. Тебе придется устроить в Фельпе нечто сопоставимое.

– Зачем? Это в Урготе полгода льет, а у нас зимой гулять приятней, чем летом, и сад бабка разбила вполне приличный. Добавим, раз уж в герцоги угодили, ваз со статуями, и хватит.

– Ты ошибаешься. Вам с Юлией для счастливого брака нужен зимний сад и вдосталь музыкантов и поэтов. Если подойти к делу разумно, выйдет не столь уж и дорого.

– Франческа, – хорошо, что в Урготелле хоть с кем-то можно не кривить душой, – ты же понимаешь, что счастлив я никогда не буду. Да, я согласился на эту… Юлию ради отца и Фельпа, и я, само собой, женюсь…

– Рану можно перевязать, – женщина остановилась, будто перед ней натянули веревку, – а можно приложить к ней чеснок, чем ты и занимаешься. Пойми, это глупо.

– Я понимаю… свою рану ты перевязала, и она зажила. Не думай, я желаю тебе счастья с Савиньяком.