Ветер и вечность. Том 1. Предвещает погоню - Страница 38

– Ночью по дому кто-то ходит, я иногда чи… засыпаю поздно и слышу шаги.

– Наверное, какой-нибудь слуга проверяет, все ли в порядке. – В старых домах всегда что-то скрипит, обычно не вслушиваешься, но если проснуться среди ночи… Ты в своей спальне один, а тут смерть за смертью, первая – прямо на глазах, вторая – не на глазах, зато собственный ментор! Вчера гуляли, уток кормили, а сегодня все, конец мэтру, и прежней жизни тоже конец, хоть бы новая повеселее была.

– Нет, господин виконт, – очень вежливый совенок всегда все объяснял, – слуги ночью поднимаются к нам только по звонку. Я спрашивал ночных охранников, они никогда не отлучаются из вестибюля вдвоем, и они никого не видели.

– Значит, дом трещит или что-то в этом роде, так часто бывает.

– Наверное, но мне кажется, что это отец. Он умер без завещания, а граф Лукас говорит, что его последняя воля была бы иной.

– Нашел кого слушать. – Вот ведь пень трухлявый, превеликий, для жуков негодящий! – Граф Лукас завидует Валентину, потому и бурчит, а я тебя все-таки провожу!

– Не надо господин виконт, я хочу себя уважать. Прошу засвидетельствовать мое почтение вашей матушке.

Питер-Иммануил наклонил голову тем же жестом, что и Валентин, и кругленькая фигурка покатилась по аллее в сторону дворца. Если ты не видел ничего, кроме Васспарда, полюбишь и Васспард. Наверное…

Даже не думавший замерзать Арно от души поежился и постарался как мог непредвзято оценить хотя бы усилия парковых зодчих. Красота и соразмерность были налицо, но оставаться здесь по доброй воле? Для этого надо быть… уткой, а он как-никак олень! Достойный представитель рода Савиньяк усмехнулся и отправился дальше, к Лебединому мосту, лед у которого крылатые нахлебники прямо-таки заполонили. Подавляющее большинство составляли утки, но среди них белело и несколько лебедей; тот, что был побольше, словно почувствовав взгляд, взмахнул крыльями и, переваливаясь на черных перепончатых лапах, пошлепал к вдававшемуся в пруд мостку с ажурными перилами. Вслед за вожаком двинулось еще пятеро. За вспомоществованием, надо думать.

– Гуси дриксенские, – буркнул себе под нос виконт и, минуя обледеневшую лестницу, спрыгнул на прибрежный лед, чем живо заинтересовал уже крякв. Явно не удовлетворенные подачками Питера обжоры толпой двинулись к источнику предполагаемой благодати, и виконту ничего не оставалось, как, взобравшись на мостки, проверить уже знакомую кованую корзинку. Та оказалась полнехонькой.

– Повезло вам, – фыркнул Арно, загребая какие-то хлебцы. Главный лебедь шикнул на соплеменников и, диво дивное, завилял хвостом, утки тоже изготовились, но дальше пары пригоршней дело не пошло – сверху спустился ощутимо угрюмый Валентин.

– Ты никогда не задумывался, – Придд обвел взглядом суетящееся сборище, – почему мы кормим тех, кого не любим и не уважаем? И кто, не окажись нас поблизости, вполне был бы способен позаботиться о себе сам.

– Намекаешь? Так мне банально было нечего делать.

– Нет, я скорее про себя. Видишь ли, я объяснял графу Лукасу, что не нуждаюсь ни в его помощи, ни в его присутствии, и прошу его покинуть Васспард.

– А он?

– Открыл мне роковую тайну. По его мнению, я не знал, что наш управляющий – единокровный брат отца.

– А ты знал?

– Разумеется. Тебя это удивляет?

– Да нет, с кем не бывает… Просто вы с этим Альбрехтом – он ведь получается твоим дядей? – не похожи. А с чего Лукасу понадобилось старье ворошить?

– Он подозревает заговор против своей особы. Управляющий, пользуясь моим скудоумием, намерен добиться сперва дворянства, а затем права на титул графов Гирке. Первой частью замысла является изгнание моего единственного законного родича, второй – принуждение к браку одной из вдов Альт-Гирке. Догадавшийся о преступном замысле, но не успевший разоблачить злодея священник убит, как и слишком много знавший ментор. Следующей жертвой должен стать сам Лукас, но уезжать он все равно не желает.

– Вот ведь! – Арно со злостью швырнул на лед целую пригоршню. Лебеди с утками злости не оценили, их занимала исключительно кормежка. – Ну и гуси у тебя! Зильбершванфлоссе обзавидуются.

– Это в самом деле дриксенские лебеди, – Валентин провел рукой по перилам, – их выписали при Алисе и для Алисы. Кажется, это самый крупный вид. Помню, я маленький был, младше Питера, отец нынешнего вожака меня случайно крылом ударил и сбил с ног… Арно, очень похоже, что мне хочется напиться.

– И кто тебе, то есть нам, мешает?

– Никто. После ужина я закончу со злодеем-управляющим и буду рассчитывать на твое гостеприимство.

– С моим гостеприимством не выйдет. Сэ спалили напрочь, и он вообще-то не мой, а Ли, которого где-то носит.

1 год К. Вт. Ночь с 1-го на 2-й день Зимних Волн

С какой радости он засел за карты, Лионель запамятовал, но удача была на его стороне. Пока сидящий напротив богато одетый господин со множеством орденских цепей сдуру не зашел с мелких Молний. Оставалось либо разбить припасенную на конец коло триаду, либо смухлевать, либо…

Савиньяк ухмыльнулся и бросил карты на стол, поймав взгляд господина с цепями. Тот сдавленно вскрикнул, побагровел и схватился за сердце.

– Граф, – простонал под ухом знакомый женский голос, – вы ужасны! Он имеет заслуги перед Талигом…

– Я… немолод… – Штанцлер в непонятных орденах хватал ртом воздух, – болен… будьте милосердны… ради вашей матушк…

– Надеюсь, ты зарядил пистолеты как следует? – озабоченно напомнила от распахнутого окна мать.

Лионель пожал плечами и спустил курок, но вместо выстрела в окно важно вплыл алый огненный шар и, галантно обогнув мать, устремился к карточному столу. Штанцлер испустил крысиный визг и бросился к трясущему мешком маршалу Дораку, явно намереваясь выдать себя за сбежавшую свинью и отсидеться. Это было уже чересчур, спасибо, на камине лежал странного вида топорик, похоже, спертый Салиганом у повешенного бондаря. То, что нужно, по крайней мере, Штанцлеру. Савиньяк неторопливо поднялся и оказался в темной комнатке, одной из множества принимавших Проэмперадора Севера и Северо-Запада в последний год.

Ночь едва перевалила за половину, но сон ушел, а раз так, лучше встать хотя бы для вида. Сплюшцы кокетливы, будешь их призывать, спрячутся, а забудешь или, того больше, станешь гнать – пойдут в атаку, и Лионель, не зажигая свечей, перебрался к окну, за которым белел залитый лунным светом двор. Последний перед Аконой.

Уже вчерашняя метель стерла следы и угомонилась, словно точку поставила. Одно дело сделано, пора браться за новые, половина которых выросла из старых – недоделанных, пропущенных, оставленных на потом. Излом не передвинешь, а людей не переделаешь, особенно дрянных… Дурацкий сон означал, что он слишком много думает о дряни, о которой прежде не думал вообще. Нет, они с Рокэ понимали, что Сильвестр стремительно сдает и скоро перехватывать вожжи, но просчитались и со сроками, и с союзниками, и с противниками, хотя последних, скорее, не досчитали. Было ясно, что придется кончать со Штанцлером и ставить на место Манрика с Колиньяром, и ведь умри Сильвестр, когда в Олларии был хотя бы Рудольф, этого бы хватило! Талиг продолжал бы потихоньку гнить, пока не рухнул неожиданно даже для врагов; и вряд ли судьба подбросила бы подыхающему королевству нового Франциска, такие подарки случаются лишь единожды.

Чтобы разглядеть болезнь, понадобился Излом с ворохом ошибок и предательств, а раз так, надо выскребать гниль до конца, как на севере, так и на юге, где незаметно даже для Валмона возрос дивный цветок в лице маршала Дорака.

Единственного брата Сильвестра Ли, само собой, встречал, хоть и не так часто, чтобы понять. Габриэль Дорак пытался стать военным, особо не преуспел, но создал уйму трудностей тем, кому приходилось командовать столь значительной особой. Самым простым было произвести полковника Дорака в генералы, и его произвели, вручив в те поры ни с кем не воевавшую Южную армию. Затем женился Фердинанд, и брат новой королевы получил алую перевязь. К перевязи требовалось соответствующее воинство, но Рудольф заявил, что второй лишней армии у него нет. Сильвестр признал довод убедительным и отправил братца в отставку, в утешение сделав маршалом. Габриэль слегка покрутился в Олларии и убрался в Дорак, откуда почти не выезжал, не мешая ни Колиньярам, ни Бертраму. Больше вспоминать было нечего, разве что слегка удивляла помолвка Леони Дорак с виконтом Мевеном. Любовь там и не ночевала, а племянница Сильвестра могла рассчитывать на партию повыгодней. Графы Флашблау-цур-Мевен были богаты, пожалуй, богаче Дораков, но и только. Правда, невеста, как мог заметить Ли, состояла в дружбе с сестрами жениха, красивыми девицами, обещавшими сделать хорошие партии. Лионеля раз пять спрашивали, которая из сестричек Флашблау ему больше нравится, и в ответ слышали, что Савиньяков влекут темные волосы. Тогда это было правдой или, по крайней мере, казалось…