Ветер и вечность. Том 1. Предвещает погоню - Страница 35

– Как Мевен, – уточнил Арно. – Но тогда почему он умер?

– Нам важней, почему умерли король Лорио, кардинал и кансилльер. – Вот тебе и Малыш! – Предположим, прикипевшая к Юстиниану астэра отправилась с ним в Новую Придду, благо это не столь далеко от Гирке. Несчастливо женатый король, принужденный саном к воздержанию кардинал, достигший опасного для мужчин возраста кансилльер, а возможно, и кто-то еще были для проголодавшейся без своего святилища нечисти легкой добычей. Сами того не подозревая, они вступили в смертельно опасную связь, о чем узнал Юстиниан.

– Как?

– Скорее всего, испытывавшая к Повелителю Волн определенные чувства найери просто ответила на с умом заданные вопросы, и Юстиниан, всё взвесив, решил рискнуть. Он принял яд или нанес себе смертельную рану в расчете на то, что, спасая избранника, закатная тварь без колебаний выпьет тех своих любовников, до которых сможет дотянуться.

– Подобная месть вполне в духе нашего семейства, – сразу же согласился Придд. – Если бы я имел подобную возможность и не имел другой, я бы именно так и поступил. Вы несколько раз упоминали долголетие Юстиниана, это ведь еще один из признаков связи с закатными тварями?

– Если верить алатам, то да.

– В таком случае у нас есть дополнительное подтверждение. Сохранилось два изображения герцога Максимилиана, вы их видели, но не знаете, что они повешены не в том порядке, как следовало бы. На портрете, написанном за год до смерти, Максимилиан выглядел едва ли не моложе, чем в год рождения младшего сына. Наследники сочли, что картины перепутали по нерадивости, и исправили «ошибку».

– Очень интересно. Мне кажется, я вас убедила.

– Несомненно, но как же жаль… Жаль, что сейчас ундовы ивы одиноки. Или… нет?

– Если бы найери осталась, в Гирке появились бы собственные сказки.

– А их нет. Что ж, значит, она ушла. Хотелось бы знать, куда и когда.

– Возможно, она почувствовала, что над Агарисом собирается гроза, и захотела ее увидеть. – А вот это пусть знают, но только это! – Фельпский капитан, присутствовавший при казни уже нынешнего конклава, заметил нечто странное. Очень странное и очень страшное при всей своей красоте.

– Я тоже увижу страшное, – внезапно пообещал Арно. – Во сне. Пожалуй, я буду спать со светом. Валентин, ты-то хоть боишься?

– Я сожалею… Сударыня, разрешите еще немного вас дополнить. Максимилиан в память о скончавшейся от тяжелой болезни супруге направил в Агарис богатый вклад, а в своих владениях возвел и обновил несколько храмов, для чего ему потребовался ноймарский гранит. Спрятать в одном из возов с камнем золото и незаметно перенести его в ставшее тайником святилище было не столь уж и трудно. Правда, тогда об этом узнала бы найери, а от нее и Юстиниан.

– Вряд ли подобные создания осознают ценность золота. Конечно, задай Юстиниан нужный вопрос, она бы ответила, но он, по всей видимости, не задал.

– Да, все сходится. Пожалуй, мне тоже придется пожертвовать на храм и произвести некоторые переделки.

– Если хотите, я напишу графу Валмону, у него есть просто отличные архитекторы, а желание проверить церкви после того, что произошло вчера, вполне понятно. В первую очередь все будут думать о Васспарде.

– Забудешь о таком, – фыркнул сын, откровенно прикидывая, не пора ли сморозить какую-нибудь глупость или, того лучше, открыть пару новых бутылок. Не понадобилось, местный слуга доложил о прибытии курьера из Васспарда. Лукас явно не мог сидеть спокойно.

Тикали часы, Малыш жмурился, Валентин с непроницаемой физиономией читал послание, гонец, высоченный «лиловый», изображал статую.

– Ответа не будет, – Придд положил бумагу на стол, – ступайте отдыхать. Граф Альт-Гирке полагает правильным сообщить мне о скоропостижной смерти мэтра Цвиссига и о своих подозрениях на сей счет. Управляющий, которому я склонен доверять в большей мере, полагает, что всему виной застарелая сердечная болезнь вкупе с потрясением от смерти родственника.

– Бедняга ментор, – посочувствовал сын, – нет бы помер кто-то вроде Шабли. Валентин, а с кладом-то что?

– Пока не знаю. Мне бы не хотелось сносить Максимилиановскую церковь, но я не представляю, как искать подземное святилище. После Двадцатилетней храм возвели на уцелевшем фундаменте, а в сохранившемся с прежних времен подвале успешно хранят дрова. Я принадлежу к дому Волн, я почувствовал что-то странное еще на лестнице, и это чувство не покидало меня, пока мы вновь не поднялись на тракт, но и только. Прежде, впрочем, не было и этого.

– Прежде, – Арно приподнял воображаемую шляпу, – ты не был главой дома и этим… Повелителем Волн!

– А ты, – с достоинством отпарировал означенный Повелитель, – прежде не был заразой. Сударыня, я не рискну предложить вам здешний шадди, но можно сварить шоколад и открыть еще вина. Вы поможете мне написать Проэмперадору Юга?

– Бертраму, что ли? – Арно оттолкнул тарелку с орехами. – Успеется, сперва надо с твоими братьями решить. Ну хорошо, Клауса ты забираешь, но не держать же Питера в этом склепе даже без ментора! Может, он печек и ковров и не боится, но спать одному в целом крыле! Я бы от такого свихнулся.

– Разумеется, Питера я в, как ты очень удачно выразился, склепе не оставлю. Для начала мне придется отправить брата к Ирэне, надеюсь, это не помешает ее счастью.

1 год К. Вт. 1-й день Зимних Волн

Гирке проводил гостей солнцем, Васспард встретил хозяина тучами, чуть ли не рассевшимися по башням, да родственничками, которых Арно потихоньку начинал считать своими. В том смысле, что вежливо поддакивать больше не выходило. Лукаса все ощутимей тянуло треснуть, графинь разогнать, а мальчишек схватить в охапку и уволочь подальше от стылых прудов с озверевшими утками. Тем не менее пришлось влезать в мундир и сопровождать мать на обед.

По дороге почтительный сын слегка поплакался почтенной родительнице и услышал, что она тоже является графиней, а посему свору Альт-Гирке лучше называть как-то иначе.

– Хорошо, – буркнул Арно, – я буду звать их утками.

– Слишком безлико, – безмятежно указала мать. Словно только их и ждавший слуга распахнул дверь в Малую гербовую столовую, забили крыльями безликие утки, и началось…

Лукас крякал, его супруга подкрякивала, Арно бесился, Валентин держался, и все усиленно кушали. Первые две перемены хоть как-то спасало то, что обед был предпоследним, о чем виконт не уставал себе напоминать. Кровь Рафиано с одолевавшей своего обладателя злостью справлялась все хуже, наружу так и норовило вылезти нечто дикое, скорее всего – алатское. Сдерживаясь из последних сил, Арно затолкал в себя кусок пирога и поднял глаза от тарелки. Это было ошибкой.

– Вы плохо кушаете, – объявила сидевшая напротив Клара-Неонила, – вы очень плохо кушаете. Это может быть первым признаком лихорадки. Мы с Гертрудой видели, как вы умывались снегом, не представляю, как ваша матушка это допускает.

– О, – немедленно вступила матушка, – это такие пустяки. Я допускаю много больше: все мои сыновья воюют.

– Вы, – немедленно ввернула Гертруда, – кажетесь героиней Иссерциала, это они говорили своим сыновьям: «Иди и сражайся!»

– Вами невозможно не восхищаться, – вновь завладела мячом Клара-Неонила, – но я бы так не смогла…

– В чем-то вы правы. – Какой разный у матери может быть прищур, то смешливый, то сосредоточенный, а бывает, как сейчас. – Женами военных не должны становиться трепетные создания. Дитя мое, надеюсь, ты не свяжешь судьбу с девицей, которую приводят в ужас даже самые невинные торские привычки?

– О да… матушка, – немедленно подтвердил обладатель упомянутых привычек. – Я никогда не совершу подобной подлости и не загублю едва расцветший цветок.

Оба расцветших далеко не едва цветка дружно сверкнули глазками, они были готовы покусать излишне заботливую маменьку, отчего настроение Арно чуточку улучшилось. Виконт прикидывал, как повторить столь удачный разговор в Старой Придде, слуги меняли тарелки и вносили десерты, изысканное общество позволяло положить себе немного того, самую малость сего и капельку вот этого, не прекращая при этом рассуждать о церковной архитектуре и загробном спасении.